Семь ступеней Храма (СИ) - Акула Ксения - Страница 4

Архангелы — это гордость Олимпа, а даже хранители, которые являлись всего лишь воплощением божественной искры, благоговели перед своими собратьями. Я же смотрел на одного-единственного архангела — Майкла Гавра. Он сосредоточенно хмурился и шел, словно не понимая, что происходит вокруг, погруженный в собственные невеселые мысли. Руки сведены за спиной, плечи расправлены, а губы сердито поджаты — совершенно не похож на того беззаботного юношу, которого я видел на смазанных снимках в его информационной пластине. Окруженный друзьями, Гавр походил на одного из беззаботных архангелов — любимчиков Олимпа, сейчас же он напоминал мне сжатую пружину, готовую раскрыться и нанести удар первому, кто попадет под «горячую руку».

«Необходимо назначить Гавру индивидуальные занятия», — отметил я про себя с какой-то обреченностью.

Меня не воодушевляли подобные встречи с адептами тет-а-тет довольно давно, и теперь я лишь отметил необходимость, на мгновение, закрывая глаза и устало вздыхая.

— Как же это волнительно, — прошептала Уно, оказываясь рядом и занимая отведенное ей место. Робусу она снисходительно кивнула — показала, что он ей не ровня, и мой друг скривился в ответ, как от вкуса горького настоя. Да, я прекрасно знал, что отношения между наставниками весьма натянутые, но ничего не желал предпринимать. После смерти Златы, моей единственной возлюбленной, весь мир окрасился в серые тона, и дело всей нашей жизни больше не приносило мне ни радости, ни вдохновения.

— Обычно, — коротко ответил я Уно, и она нахмурилась, сцепив перед собой пальцы. Спина ее выпрямилась, лицо заледенело. Уно продолжала улыбаться, но я чувствовал, что ее настроение испорчено, и Робус это понял, закатив глаза и демонстративно отодвигаясь от нас обоих подальше. Уно бывала невыносимой, когда желала показать другим, насколько ее мнение важно учитывать при общении с ней. Я не учел и обязательно за это поплачусь.

Торжественный гимн грянул во второй раз, и на хрустальных ступенях показался Мелиор, облаченный в парадную розовую мантию. Я не сдержал удивленного восклицания, на мгновения «теряя лицо» и приоткрывая рот, а вот Робус хищно оскалился, презрительно скривившись.

— Это ты посоветовал ему так вырядиться? — спросил я друга, угрожающе нахмурившись.

Несмотря на наши совместные возлияния, я не потерплю подобного. Робус прекрасно знал, как важно не ронять авторитет наставников перед лицом адептов, но постоянно провоцировал Мелиора на хулиганские выходки. Как мальчишки, хотя обоим не одна сотня лет.

— Он проспорил, — процедил Робус сквозь зубы, не поворачивая ко мне головы. — Ему идет, — добавил он каким-то надтреснутым голосом, и я понял, что Робус едва сдерживает смех.

Вернув внимание хранителям, расположившимся за круглыми столиками, я увидел их счастливые глаза, радостные улыбки и предвкушение, сквозившее в каждом нетерпеливом движении и в мимике их светлых лиц. Эти дети — божественные искры — никогда не побывают на Олимпе. Им суждено вернуться туда, откуда они прибыли, в миры, созданные богами. Хранители искренне радовались каждому прожитому дню в Поднебесье, и сейчас на лицах адептов, завершающих седьмой год обучения, застыла скорбь. Восходя на последнюю ступень Храма, они понимали, что отведенное им здесь время заканчивается.

Мелиор с широкой улыбкой на лице прошествовал к столу наставников и замер напротив меня. С его лица сошли все краски, и одними губами он прошептал «Арина». Я скрипнул зубами, понимая, что девчонка заперлась наверху и не пожелала принимать участие во всеобщем веселье, а Мелиор знал, что расплата от меня неизбежна. Он — наставник, значит, не имеет права на ошибку.

Кивнув Мелиору, я еще раз посмотрел на хранителей, примечая каждую светлую макушку, каждый темный загривок и каждую рыжую прядь. Арина действительно пренебрегла уставом Храма, не явившись на торжественную церемонию, посвященную и ей в том числе. Она презрела непреложный закон Олимпа, а за ее отсутствие на празднике держать ответ предстоит именно мне.

Скрипнув зубами, я мысленно обратился к девчонке, еще памятуя о ее метком ударе. Высшим не так-то просто причинить физический вред, моя гордость пострадала больше, и я не собирался прощать девчонке ее поступка.

Пока Медея — наставница престолов — вела своих адептов вниз по хрустальной лестнице, я пытался достучаться до сонного сознания Арины. Она явно спала, либо пребывала в полусне, и мне не с первой попытки удалось получить от Арины внятный ответ.

«Сейчас же спускайся в холл!» — вторгся я в ее сознание.

«Выметайся из моей головы!» — последовал ответ Арины, и я ощутил такую волну гнева и чистой ненависти, что на мгновение мне стало плохо. Перед глазами задвоилось, а во рту появился металлический привкус крови.

Ни для одного высшего ненависть в чистом виде не проходит бесследно. Кого-то можно убить одним лишь взглядом, в котором сосредоточилось столько кристальной злости, и Арина, сама не подозревая того, спровоцировала жуткий приступ боли, скрутивший меня до прокушенной губы.

«Поднимись ко мне в кабинет!» — приказал я Арине, не желая уступать девчонке.

Она даже не божественная искра, она попала сюда случайно, а уже доставила мне массу проблем. Если в ближайшее время я не найду общий язык с Ариной, отправлю ее в путь забвения. Пусть распадется на атомы, бесследно исчезнет в бесконечной тьме.

Я чувствовал, как Арина буквально кипит от злости, и боролся с очередным приступом боли, скрутившим мои внутренности.

«Это не поможет избежать моего голоса в твоей голове», — произнес я более миролюбиво, едва не задыхаясь от спазмов, судорогой схвативших горло.

Если кто-то из адептов смотрел на меня в данный момент, то явно недоумевал, что происходит с ректором и отчего он так забавно морщится.

— Твоя речь, — подтолкнул меня Робус, кивком головы указывая на хрустальные ступени. Они пустовали, значит, все адепты первого курса заняли отведенные им места, и настало время для торжественной речи.

Я поднялся, сглатывая солоноватую на вкус кровь и призывая все свое самообладание, чтобы не отправить в путь забвения Арину прямо сейчас, одной лишь силой мысли. Она лишь человечка, справится с ней не составит труда для высшего, коим я являюсь.

— Храм открывает для вас двери к знаниям, хранители, престолы, иниты и архангелы. — Я намеренно переставил слова местами, наблюдая реакцию Уно. Наставница архангелов еще более выпрямилась, становясь похожа на статую, и я злобно усмехнулся, а Робус осуждающе покачал головой.

«И кто ведет себя, как мальчишка?» — говорили его глаза, направленные на мое лицо.

— Семь лет вы будете самыми желанными гостями в Храме и во всем Поднебесье. На ваши успехи надеется каждый наставник и в том числе я — ректор этого светлого заведения — Аврелиан первый Всемогущий.

Робус спрятал ухмылку, а я жестко посмотрел на его кривляния. Непреложный закон Олимпа — при любом удобном случае показывать, кто и кем является. Я — высший, а адепты — всего лишь шестеренки огромного и великого механизма. Незначительные и, в то же время, весьма важные.

Шквал аплодисментов ознаменовал конец первого учебного дня и начало светлого праздника Солнца. Чудесное явление, которое случалось только раз в году, решили приурочить к торжественному чествованию адептов, впервые вошедших в двери Храма.

Наставники поднялись со своих мест, жестом призывая адептов к молчанию, и снова грянул гимн, раздражая меня монолитными басами, от которых гудело в голове, и по всему телу проходили волны вибраций.

— Выводи своих первыми, — напомнил я Уно, но женщина даже не повернула ко мне головы, горделиво приподнимая подбородок, и я смирился, снова наплевал на правила и субординацию, халатно позволяя празднику идти своим чередом.

Скрыться бы сейчас в своем кабинете от всех этих взглядов, но разве это возможно? Став ректором Храма, мы со Златой возложили на себя такие обязанности, которые не каждому высшему под силу, и теперь я чувствовал, что меня придавливает к полу плитой разочарования и скуки.