Джессика - Нестеренко Юрий Леонидович - Страница 18

— Это ведь вы оставили букет… на ее скамейке?

— Да, — не стал отрицать Малколм.

— Если хотите, сядем в машину, — предложила она. — Просто чтобы не стоять под дождем.

Малколм неуклюже кивнул.

— Памела, — представилась она, когда они забрались в салон (сумку она переставила на заднее сиденье).

— Малколм, — ответил он, и тут до него, наконец, дошло: — Я могу называть вас «Мел»?

— Лучше Пэм, — она улыбнулась, но улыбка была грустной. — Никого из тех, кто звал меня «Мел», уже нет в живых.

Он смотрел на нее, не веря своим глазам. Даже теперь, зная, кто она, он едва ли мог различить знакомые по фото черты. Во что превратилась хрупкая тоненькая девушка всего за десять лет… Да, конечно — рожала четыре раза, но все равно, это же не повод! И волосы… хотя волосы, конечно, крашеные. Тогда или теперь? Впрочем, какая разница…

Затем до него дошел смысл только что услышанного. Так вот почему он не нашел аккаунта Теда.

— Значит, и Тед тоже…?

— Тед умер самым первым, — кивнула Памела. — То есть, я имею в виду — вторым после Джессики. У него был ДЦП. Сама по себе эта болезнь не считается смертельной, но у нее много разных проявлений и побочных эффектов. Около 10 % больных умирают, не дожив до совершеннолетия. Но я думаю, что дело не в этом… Но погоди. Ты, кажется, все о нас знаешь. А я не знаю о тебе совсем ничего. Мне кажется, ты слишком молод, чтобы быть знакомым Джессики… извини, конечно…

— Не извиняйся, — криво усмехнулся он. — Да, я действительно всего лишь первокурсник в здешнем университете, и я не знал Джессику… при жизни. И о вас я знаю только то, что написано на табличке. Там, в парке.

Плюс кое-что из интернета, конечно, добавил он мысленно. Плюс то, что рассказала ему сама Джессика. Про ДЦП, в частности, все подтвердилось — впрочем, он уже и не сомневался…

Но взгляд Памелы по-прежнему требовал разъяснений, и он продолжал:

— Просто однажды я гулял по парку и увидел ее скамейку. Ее лицо. Лицо девушки, воплощавшей в себе все самое лучшее. Чистое. Светлое. Какую я всегда мечтал встретить. И оказалось, что она умерла. Это было так… несправедливо. И я воспринял это, как свою личную потерю. Словно знал ее всю жизнь. Словно был ее другом. Я понимаю, это звучит странно. Но говорят, труднее всего поверить в правду — ложь выглядит куда убедительней, — это был еще один афоризм Мориса из «Трещины». «А уж если бы я сказал тебе всю правду, ты бы точно мне не поверила», — добавил он про себя.

— Джессика была… чудесной, — сказала Памела, ничуть, похоже, не удивившись его словам. — Ее все любили. Ну или, точнее… — она вдруг оборвала сама себя. — К примеру, Тед так ее просто обожал. Больше, чем родную мать. И… по правде говоря, это было взаимно. То есть я хочу сказать, что Джессика любила Теда больше, чем мама.

— Возиться с больным ребенком — это, наверное, каторга, — сочувственно кивнул Малколм. Сам бы он никогда не стал возиться даже со здоровым. Детей он не любил еще с того возраста, когда сам относился к этой категории.

— Она, конечно — мама, я имею в виду, — старалась этого не показывать. Может быть, даже не признавалась в этом самой себе. Но есть вещи, которые так или иначе прорываются. Дело в том, что Тед отнял у нее небо.

— Небо? — переспросил Малколм, думая, что это какая-то поэтическая метафора.

— Мама была стюардессой, — пояснила Памела, — и ей нравилось летать. Она даже хотела сама получить пилотскую лицензию, но… когда у женщины двое детей, время и деньги как-то уходят на другое. Тем не менее, она возвращалась на работу и после моего рождения, и после Джессики. А вот когда появился Тед… он требовал постоянной заботы и присмотра, ты понимаешь. И ей пришлось окончательно оставить работу — не говоря уже о мечтах научиться летать самой. И она так и не смогла простить Теду жертву, на которую пошла ради него. А вот Джессика в нем души не чаяла.

— Ты сказала, что он умер не от болезни, — напомнил Малколм.

— Ну то есть это мне так кажется, хотя я, разумеется, не врач. Врачи-то выписали свое типично медицинское заключение, что-то там про респираторную недостаточность… Видишь ли, смерть Джессики стала страшным ударом для всех нас, конечно. Но для Теда, я думаю, еще больше, чем для остальных. Он постоянно твердил, что хочет быть с ней, что не хочет жить без нее…

— Ты хочешь сказать, что это было самоубийство?

— Скорее, самовнушение. Он не делал ничего с собой специально. Но если человек все время говорит себе, что не хочет жить, его подсознание запускает процесс самоуничтожения. Я слышала, один доктор рассказывал об этом по телевизору. Даже здоровый может умереть таким образом. А тут — болезнь, которой дай только повод… Потом погибла мама. Меньше чем через год. Разбилась в аварии.

— На самолете?

— Нет, в небо она уже никогда не вернулась. На машине, — Памела помолчала и добавила: — Страховая компания пыталась утверждать, что это было самоубийство, но папа все-таки вытряс из них деньги. Он был юристом и как раз специализировался на страховых спорах.

— А на самом деле? — осведомился Малколм.

— Нет, я уверена, что нет. Мама так и не оправилась после смерти сперва Джессики, а потом и Теда, это правда. Причем из-за Теда, мне кажется, ее терзало чувство вины. Но она не стала бы этого делать. Она знала, что нужна папе. Просто, ну, она стала рассеянной. Могла погружаться в свои мысли и переставать замечать, что происходит вокруг. Наверное, именно это и случилось на дороге. Страховая компания упирала на то, что не было тормозного следа. А папа — на то, что она не превысила скорость и была пристегнута. Зачем бы человеку, желающему покончить с собой, пристегиваться?

«Например, для того, чтобы семья получила страховку», — подумал про себя Малколм, но вслух ничего не сказал. Хотя способ суицида и в самом деле не лучший. Слишком велика вероятность выжить и остаться калекой, а вместо выплат семье по страховке получить огромные медицинские счета…

— А может, она и просто задремала за рулем, — продолжала Памела. — Был уже довольно поздний вечер, темно… В общем, папа выиграл дело, Получил деньги. И остался совсем один…

— А ты?

— Я вышла замуж и уехала к мужу в Калифорнию еще до того, как все это началось. То есть когда Джессика была еще жива. И не смогла приехать, когда с ней это случилось — как раз рожала своего первенца. Конечно же, это уважительная причина. Но я все равно чувствовала себя виноватой. Дала слово назвать свою дочь Джессикой. Это было бы как бы искупление. Но у меня рождались только мальчики, — она промолчала несколько секунд и продолжила: — Именно поэтому у нас их четверо. Изначально мы с Алексом хотели остановиться на двух… Позже я, конечно, приезжала. На все последующие похороны, — она поджала губы. — Просто так ведь из Калифорнии сюда не наездишься. А через два года после смерти мамы не смогла дозвониться до папы… — она вновь замолчала, и Малколм, не дождавшись, спросил, стараясь, чтобы голос звучал поделикатнее:

— И как он умер?

— Когда вскрыли квартиру, он был мертв уже три дня. Три дня в теплом помещении. Поэтому экспертиза не могла сказать с уверенностью. Но подозревали передозировку снотворного…

— То есть опять самоубийство?

— Не было в нашей семье самоубийств! — резко возразила Памела. — Ни одного, что бы там ни говорили. Конечно, его психика была подорвана всем, что ему пришлось пережить. Он жаловался врачу на бессонницу. Уже давно. И получал эти таблетки по рецепту. Просто, наверное, организм к ним уже привык, как к любому наркотику. Вот он и увеличил дозу. Это не было специально. Если бы он хотел покончить с собой, он бы сделал это не так. У него был револьвер. И однажды, еще до всех этих смертей, я слышала, как он сказал маме — а она не любила оружие, ей особенно не нравилось, что эта штука в доме, где полно детей, хотя папа, конечно, всегда держал свою пушку в запертом сейфе — в общем, он сказал ей, что благодаря револьверу он не боится вообще ничего. Не только грабителей. Но и, мол, даже если с ним случится самое худшее — рак там или Альцгеймер — у него есть быстрый и легкий выход. Мама сказала ему, чтобы он не говорил такие ужасные вещи, а он ответил, что ужасно — это когда выхода нет… В общем, раз он не воспользовался этим «выходом» ни после смерти Джессики, ни после смерти Теда, ни после смерти мамы — он не стал бы глотать таблетки, как какая-нибудь школьница, которую бросил парень.