Движущая сила - Френсис Дик - Страница 40

Лиззи принадлежала одна четвертая часть маленького “Робинсона-22”, единственная роскошь, которую она себе позволила и на которую истратила свою долю наследства. С моей точки зрения, этот вертолет для нее был тем же, что для Роджера яхта, а для меня скачки. Это был способ, избранный старшей сестрой, сказать нам, что если мальчики могут забавляться игрушками, то и девочки тоже. В детстве она научила каждого из нас по очереди, как собирать железную дорогу и пользоваться ею. Она научила нас играть в крикет и лазила по деревьям, как кошка. Когда она была подростком, мы вместе ходили в темный лес и спускались в страшные пещеры. Она защищала нас и врала, если мы что-то делали не так. Благодаря ей мы выросли, понимая, что мужество может проявляться по-разному.

Она заглушила двигатель и, когда винт остановился, спрыгнула на землю из маленького стеклянного пузырька и направилась прямиком ко мне.

– Привет, – сказала она. Миниатюрная, легкая, худощавая, довольная жизнью. Я обнял ее.

– Обед приготовил? – спросила она.

– Нет.

– Вот и хорошо. Я тут кое-чего с собой привезла. Она вернулась к вертолету и вынула из кабины сумку, которую мы вместе отнесли в дом. С пустыми руками она никогда не приезжала. Поэтому я ничего не готовил к ее приезду, разве что ставил в холодильник бутылку шампанского. Я откупорил шампанское и налил ей бокал. Она удобно устроилась в кресле и отпила глоток пузырящегося напитка, одновременно заботливо меня разглядывая.

– Как летелось? – спросил я.

– Немного трясло. Везде еще много снега. Пришлось сесть в Карлайле, чтобы дозаправиться. Четыре часа, от двери до двери.

– Триста пятьдесят миль, – заметил я.

– Совсем рядом.

– Рад тебя видеть.

– Гм. – Она потянулась, казалось, сейчас замурлычет. – Давай выкладывай.

Я рассказал ей почти все, объяснил, кто есть кто:

Сэнди Смит, Брюс Фаруэй, Уотермиды, Джерико Рич, Бретт, Дейв, Кевин Кейт Огден и Джоггер. Рассказал и о Нине Янг и ее метаморфозе.

Она обследовала ящик для денег, стоящий на газете, такой же грязный, как и был. Я показал ей словарь рифм и дал послушать последнюю запись Джоггера. Но даже при всем своем остром уме, скрывающемся под шапкой седеющих темных волос, разгадать, что хотел сказать старый солдат, она не смогла.

– Надо же, как глупо, – проговорила она. – Он сам свалился или его спихнули?

– Спихнуть кого-либо в яму пяти футов глубиной – не самый верный способ убить его.

– Тогда случайно спихнули.

– Пока никто не признался. Слегка поколебавшись, я предложил показать фотографии Джоггера в яме.

– У меня крепкие нервы, – сказала она. – Давай сюда.

Лиззи долго разглядывала фотографии.

– По ним не скажешь, как было дело.

– Нет, – согласился я, забрал фотографии и снова положил их в конверт.

Немного помолчав, она спросила:

– А что это за пробирки в термосе?

Я достал две пробирки из сейфа, куда спрятал их на ночь, и протянул ей. Она вынула их из бумаги, в которую они были завернуты, и посмотрела на свет.

– Десять миллилитров, – сказала она, прочитав надпись. – Иными словами, столовая ложка.

– Всего одна? – слегка удивился я. Мне казалось, что жидкости в пробирках больше.

– Только одна, – подтвердила Лиззи. – Большой глоток.

– Нет уж.

– Пожалуй, действительно пить это не стоит. – Она снова завернула пробирки и положила к себе в сумку, совсем как Нина. – Результат тебе хотелось бы узнать побыстрее, скажем, вчера?

– Было бы неплохо.

– Послезавтра, – весьма прозаично пообещала она. – Скорее не получится.

– Постараюсь дотерпеть.

– Терпение никогда не было в числе твоих достоинств.

Она понюхала содержимое термоса и налила немного в пустой стакан. Затем еще раз понюхала.

– Кофе, – сказала она, – со скисшим молоком.

– Так он в термосе по меньшей мере с четверга.

– Тоже сделать анализ?

– А ты как считаешь?

– Думаю, кофе там, чтобы пробирки не разбились.

– Тогда Бог с ним.

Мы выпили еще немного шампанского и развернули сверток с едой, великолепный подарок от бесспорно лучшего ресторана в Шотландии. “La Potiniere”, так он назывался.

– Брауны просили передать тебе привет, – сказала Лиззи, имея в виду владельцев ресторана. – Спрашивают, когда ты вернешься.

Их можно предупредить за полгода, но и тогда вряд ли у них найдется свободный столик. Даже Лиззи, их близкому другу, иногда приходилось вставать на колени. На этот раз они прислали куриные грудки, нашпигованные орехами и запеченные в сливках, кресс-салат с ореховым маслом в отдельной упаковке кальвадос и легкий сырный пирог с лимоном, который просто таял во рту.

По большей части мне безразлично, что я ем. Лиззи ненавидела эту мою черту и наставляла меня при любом удобном случае. Но даже с моей точки зрения, в этой еде было нечто особенное.

Мы мирно посмотрели первый заезд на скачках в Челтенгеме по телевизору. Не стоило оглядываться, уже три года прошло, как я пришел вторым в скачках с препятствиями, но горький привкус поражения чувствовался до сих пор.

– Будь доволен, что тебе теперь не надо во всем этом крутиться, – сказала Лиззи, одновременно наблюдая за мной и за наездниками.

– В чем крутиться?

– Ну, не волноваться, что кто-то другой поедет вместо тебя.

Я улыбнулся. Все жокеи только об этом и беспокоились.

– Ты права. Так проще. Теперь мне только надо беспокоиться, чтобы другие транспортные фирмы не перехватили моих клиентов.

– Что им до сих пор не удавалось, полагаю?

– К счастью, нет.

Зазвонил телефон. То была Изабель с докладом о развитии событий.

– Пока все нормально, – сообщила она. – Этот новенький, Азиз, звонил из Йоркшира. Говорит, они хотят, чтобы он взял восемь животных, а не семь. Восьмой – наполовину облезший пони, который едва передвигает ноги. Что ему делать?

– Там Джон Тигвуд, – сказал я. – Если он возьмет на себя ответственность за этого пони, мы перевезем его. А то вдруг он умрет по дороге. Скажи Азизу, пусть возьмет у Тигвуда расписку, освобождающую нас от ответственности, с подписью, датой, временем, все как положено.

– Хорошо.