Конторщица 5 (СИ) - Фонд А. - Страница 18

Внезапно в дверь постучали. Я притворилась, что меня нет. В гулком коридоре полуподвала послышались шаги и через миг всё стихло.

Ну и хорошо.

Я вытащила из упаковки пару листов писчей бумаги и положила их перед собой.

Вздохнула.

Расчертила крест-накрест на четыре одинаковых квадрата. Я всегда в непонятных ситуациях делаю свот-анализ. Сейчас в графе «угрозы» записей получалось больше, чем всего остального.

В дверь стучали еще пару раз, но я не реагировала.

И тут зазвонил телефон. От неожиданности я аж подпрыгнула и автоматически схватила трубку:

— Алло, — сказала я.

— Лидия?

Я выдохнула — звонил Иван Тимофеевич.

— Лидия, спасибо за прекрасный очерк! Материал ушел в номер. Я газету с твоей статьей сегодня принесу и отдам Римме Марковне. Сколько тебе экземпляров надо?

— Давайте три, — механическим голосом сказала я (мысли были о другом), — я сейчас экзамены сдаю, как раз может пригодится для курсовой.

— Хорошо! — затрещало в трубке, — но я тебе не только потому звоню. Тут письмо пришло.

У меня сердце рухнуло вниз.

— Из деревни Красный Маяк, — продолжил добивать меня сосед, — я ракрыл и прочитал. Лида, у тебя будут проблемы. Мы не можем не отреагировать. Твоя мать оригинал в горисполком отправила.

— Я уже знаю, — безжизненным голосом сказала я.

— Не падай только духом, — попытался поддержать меня Иван Тимофеевич, — у тебя дисциплинарных взысканий нет, характеристика хорошая. Могут просто ограничиться воспитательной беседой и устным выговором.

— Сомневаюсь, — пробормотала в трубку я. Не с моим везением.

— Лида! — закричал сосед, пытаясь перекричать треск в трубке, — главное, не паникуй! Придешь домой — сразу зайди ко мне. Что-то придумаем!

Поблагодарив отзывчивого соседа, я опустила трубку на рычаг и приготовилась к худшему. Как раз в этот момент опять раздался стук в дверь.

На ватных ногах я побрела открывать дверь.

На пороге стояла Людмила и глаза у неё были по пять копеек, но только больше:

— Лидия Степановна! — пролепетала она и я поняла, что в депо «Монорельс» уже все знают и скрыть или замять инцидент не выйдет никак.

— Что?

— Вас в партком вызывают!

— Иду, — сказала я.

— Лидия Степановна! — добавила Людмила, — там такое было! Иван Аркадьевич ходил к ним ругался. Вернулся злой. Сейчас заперся в кабинете и никого не пускает к себе!

— Людмила, я иду, — стеклянным голосом повторила я, взяла себя в руки и пошла.

Партком находился в соседнем крыле, пришлось тащиться через весь двор, под взглядами вышедших на перекур коллег, которые само собой были в курсе дела. Но я была сегодня (как и всегда) в красивом платье, поэтому шла по замызганному внутреннему двору депо «Монорельс», словно получившая свой «Оскар» кинозвезда по красной ковровой дорожке где-то в Монако.

И жалящие любопытством взгляды меня только подстёгивали.

— Разрешите? — постучав, приоткрыла я дверь главной идеологической ячейки депо «Монорельс».

Секретарь парткома у нас был средних лет представительный мужчина. Он всегда держался немного отстранённо. В Партию я вступила недавно, чуть больше, чем полгода назад, так что пересекалась с ним пару раз, да и то, по официальным поводам.

Звали этого товарища Вениамин Сергеевич Колодный. И был он приземист аки гном и лыс, словно глобус. За сердитый нрав и мстительность, в депо «Монорельс» его боялись все и старались лишний раз не связываться.

— Подождите, — сурово ответил Колодный. — Вас позовут.

Ну ладно. Я закрыла дверь и дисциплинированно осталась стоять в коридоре.

И ведь он не занят, засранец. Я успела увидеть, что он читал книгу. Пухлый потрёпанный том он успел сунуть под стол, но я таки заметила.

Промариновав меня в отместку минут пять, Колодный, наконец, позволил мне войти.

— Лидия Степановна, — хорошо поставленным голосом сказал он, не предложив мне присесть. — На вас поступила жалоба. Вы догадываетесь от кого она могла поступить?

— Конечно, — не стала выкручиваться я, — пришло письмо из деревни Красный Маяк. Писала моя мать.

— Позвольте полюбопытствовать, а откуда вы это знаете? — прищурился Колодный.

— Так все депо «Монорельс» с утра гудит, — ответила я, и Колодный поморщился.

Ну, а что — получай, раз так. Если по правилам хочешь, то нужно в оба конца соблюдать.

Пауза затягивалась.

— Лидия Степановна, — продолжил секретарь парткома, постукивая карандашиком по столу, — расскажите об этой ситуации. Что стало причиной размолвки? Что вы такого сделали, что родная мать вынуждена писать нам? Причем не просто нам, на работу, а даже в горисполком.

Слово «горисполком» товарищ Колодный сказал немножко даже с придыханием.

Я знала таких людей. Еще в той, моей прошлой жизни, у нас на работе были конформисты, которые с таким же придыханием произносили слово «гендир». И шли к своей цели по головам. В принципе, как себя с ними вести, мне было понятно.

— Мать хочет, чтобы я помогала по хозяйству, — ответила я. — А чтобы выполнить всю работу, мне нужно уволиться с депо «Монорельс», поселиться в Красном Маяке и заниматься только тем, что помогать им.

— А на выходных помогать разве нельзя? — удивился товарищ Колодный.

Я перечислила всё хозяйство матери:

— Животных кормить нужно каждый день, не только на выходных. А коров еще и доить. И навоз чистить.

— Зачем им так много хозяйства?

— Они же помогают моей старшей сестре, — сказала я.

— А сестра родителям помогает?

— Сейчас нет, у нее неприятности в семье, муж в запой ушел. Она занимается воспитанием мужа.

Колодный еще немного побеседовал со мной, затем велел написать подробную объяснительную и принести ему завтра утром. Он сличит с письмом, затем будет создана комиссия, которая займется расследованием ситуации.

— А кто в комиссии будет? — спросила я, впрочем, даже не ожидая, что он мне даст ответ.

Однако он ответил (но лучше бы промолчал):

— Товарищ Иванов, товарищ Герих и я.

Я мысленно чертыхнулась. На объективное расследование я теперь не рассчитывала.

— И постарайтесь хорошо подготовиться, — напоследок сказал Колодный, после расследования будет партсобрание. Вопрос на контроле в горисполкоме.

На этом разговор был закончен.

Я устало откинулась на спинку кресла. Гудок проревел часа три тому назад, а я всё сидела, писала, формулировала, зачёркивала, переписывала, опять зачёркивала. И так бесконечно, по кругу.

Возле меня, у переполненной мусорной корзины, уже собралась горка мятой и рваной бумаги. А я всё никак не могла подобрать правильные слова.

Ну не знаю я, что мне писать! И как!

Объективно мать права, что пытается заставить общество принудительно вернуть блудную дочь в семью. Семья должна быть вся вместе. Но с другой стороны — разве же у нас крепостное право? Даже если откинуть то, что лично мне эти люди физически и духовно чужие, то с какой стати, я должна остаток жизни батрачить на посторонних людей, которые решили за мой счет повысить благосостояние своей старшей дочери?

Хочу я на это жизнь потратить?

Однозначно — нет.

Я перечитала строчки и, чертыхнувшись, что неубедительно, порвала листок и зашвырнула в мусорную корзину.

Трижды вдохнув воздух через стиснутые зубы, я волевым усилием заставила себя успокоиться и приступила к написанию объяснительной в миллион-тысячный раз.

Так, однозначно нельзя писать, какая Лидочкина мать меркантильный тиран и деспот на самом деле. Люди не поймут. Решат, что это я такая испорченная и быстренько меня осудят. Но и уступать тоже никак нельзя. А то на голову вылезут. Чем бы вся эта история не закончилась на работе, а возвращаться в Красный Маяк и общаться с этими людьми я больше не желаю.

Не знаю, что бы сказала мне настоящая Лидочка, но они мне — абсолютно чужие люди и изображать родственные отношения, чувствуя только раздражение, меня надолго не хватит.