Воины света (СИ) - Криптонов Василий - Страница 29

— Выбор есть всегда, — сказал Платон, распахнув дверь. — Правда, в конечном итоге любой выбор сводится к изначальному: жизнь или смерть.

— Смерть я видел. И знаешь, что? Ничего там страшного нет.

Платон улыбнулся; мы так и стояли в дверях.

— Ничего страшного, говорите? Охотно, охотно верю. Вот только людям свойственно по-настоящему бояться не страшного, а опасного. А есть ли что-либо более опасное для жизни, чем её прекращение?

— Хорошее тебе имя дали, — усмехнулся я. — Глубоко копаешь.

— Глубже, чем может показаться. — Платон уже не улыбался. — Может быть, смерть не так и плоха. Но вспомните, ваше сиятельство, ту дрянь, что окутала наш мир.

Я вспомнил Тьму, которую видел в зеркалах. Вспомнил и наставление своего «отца» о том, что умирать сейчас — не лучшее время…

Буркнул:

— Умеешь ты настроение испортить, — и вошёл в зал.

Глава 15

Друзья

Платон вошёл в зал следом за мной. Переспросил:

— Портить настроение?.. Я ещё даже не начал пытаться, поверьте. Каждую секунду на земле умирают люди. Сотни, тысячи. И всех их пожирает Тьма, Бездна. У этих людей не остаётся никаких шансов.

— Дерьмово, — согласился я, не сбившись с шага.

Откровением для меня это не было, я всегда умел складывать два и два.

— Стоит ли на этом фоне жаловаться, что вы немного устали?

Я повернулся и посмотрел на Платона.

— Дорогой учитель. Я не «немного устал», я в корень ********, простите мне мой французский. И я не жалуюсь — это вы меня с кем-то путаете. Я просто пытаюсь — ещё пока — над этим шутить. Потому что если я даже этого не смогу — сломаюсь окончательно и бесповоротно, и тогда всем нам вообще не на что будет надеяться. — Призвав цепь, я задумчиво покачал её на ладони, любуясь гипнотическими переливами звеньев. — По-хорошему, в таких случаях следовало бы уже начать либо делегировать, либо просто скидывать с себя некоторые задачи. К примеру, вот… чем мы с вами сейчас занимаемся? Вместо отдыха, который мне необходим, я буду из кожи вон лезть, чтобы выбить своему роду место в Ближнем Кругу ещё на год. В Ближнем Кругу! Как красиво звучит название государственной кормушки для аристократов…

— Не роняйте понапрасну горьких слов, Константин Александрович, — перебил Платон. — Вы прекрасно знаете, что речь не о том, чтобы обеспечить достаток роду Барятинских, а о том, чтобы обеспечить равновесие белых и чёрных магов. Вы заметили, что прорывов Тьмы пока ещё не было?

— Скажу иначе: я не заметил пока ни одного прорыва.

— О, если бы они были — вы бы заметили, уверяю. Однако их не было. И весьма вероятно, это лишь потому, что сейчас в Ближнем Кругу доминируют белые маги! Потому что проклятия белых магов больше нет.

— Едва ли это связано…

— Мы не можем доподлинно знать, — упрямо покачал головой Платон. — Но у нас есть весомые основания полагать, что — связано. Зачем-то ведь Юнг занимался всем этим. Зачем-то склонял чашу весов на сторону чёрных магов.

— Ладно, хватит философствовать, — взмахнул я цепью. — Что ты хотел преподать мне сегодня?

Но прежде чем Платон ответил, я услышал голос от самой двери:

— Вы не будете возражать, если и я поучаствую в тренировке?

Мы с Платоном посмотрели в сторону двери и увидели идущего к нам Андрея.

— Как я понимаю, — продолжил он, — вы делаете упор на фехтование и физическую подготовку, а не на магию. Мне нравится такой подход.

Мы и вправду больше отрабатывали технику обычного боя, подключая магию лишь постольку-поскольку. О том, что магия хлещет из меня, как из брандспойта, знали все, в том числе и все мои враги. А значит, если у этих врагов есть мозги, они будут искать ко мне другие подходы. Тот, кто всецело полагается на магию, легко может пропустить элементарный удар кинжалом в печень. Я такой ошибки допускать не собирался.

— Прекрасная идея! — Глаза Платона загорелись. — Я боюсь, что господин Барятинский чрезмерно привык ко мне в качестве спарринг-партнёра. Прошу, господин Батюшкин. Давайте проведём лёгкий разминочный поединок, за которым я понаблюдаю, а потом разберём ваши ошибки.

Я только вздохнул. Разделить энтузиазм Платона не получалось при всём желании. Но тренер сказал — боец сделал. И я встал в боевую стойку, начав раскручивать цепь.

Тем временем поиски Юнга шли полным ходом. Без меня. Я особенно не возражал, потому что если бы вмешался ещё и в это — тут-то бы мне и конец пришёл, окончательный и бесповоротный. К тому же, не следовало забывать о том, что я — воин, командир, но никак не сыскарь. В шпиона меня уже пытались рядить, никаких приятных воспоминаний об этом не осталось, хотя и закончилось хорошо.

Пару раз я встречался с Витманом, спрашивал, как идут дела. Кроме того, меня плотно держала в курсе Кристина, которая, как я понял, с отца в принципе не слезала в этом плане, названивая ему каждый день.

— Ничего, — уныло сказал Витман, опираясь на перила Египетского моста.

Я стоял рядом с ним, глядя на скользящие по водной глади лодчонки, лодочки и судна побольше.

— А вы хорошо стараетесь? — буркнул я.

— Нет, спустя рукава, — проворчал Витман. — Собственно, вообще ничего не делаем. Раз в два-три дня хватаем случайного человека на улице и пытаем его до смерти, заставляя сознаться в том, что он — Юнг.

— Извините, — покаялся я.

Витман вздохнул.

— Да я не оскорблён. Понимаю, что вам тоже нелегко. Кристина рассказывает, в каком ритме вы живёте. Мы, поверьте, тоже из кожи вон лезем. Но этот человек… — Витман покачал головой. — Впрочем, я уже сомневаюсь, человек ли он.

— Это фигура речи, или вы хотите что-то сказать? — покосился я на собеседника.

— Нечто среднее. Господин Юнг уже проявил столько способностей… Как магических, так и морально-волевых… Скажем так: я сильно сомневаюсь, что простой человек мог собрать в себе столько самых разных качеств, вселяющих ужас и восхищение, и при этом до недавних пор ни перед кем не раскрыться. Да, Юнг был вхож во дворец. Да, он находился рядом с императором. Но человек, обладающий таким набором качеств, просто физически не мог бы оставаться на вторых ролях — раз. И уж точно никак не сумел бы избежать огласки — два. В качестве примера есть у меня перед глазами один вундеркинд — который всем своим искренним сердцем ненавидит шумиху и огласку. Но каждый его шаг, тем не менее, становится сенсацией.

Я грустно усмехнулся. Ну да, что есть то есть…

— А кто же он тогда, если не человек?

— Да если бы я знал, Константин Александрович. Если бы я знал… — вздохнул Витман. — Мы с вами работаем на той территории, о которой, боюсь, никто уже давно ничего не знает.

Дата празднования нашего с Надей дня рождения была определена в итоге очень просто: когда Нина вернётся из свадебного путешествия. Чтобы и вся семья в сборе, и одно событие не накладывалось на другое.

Но я, произведя в голове нехитрые подсчёты, мысленно улыбнулся мастерству великого кукловода — Григория Михайловича Барятинского. Намеченная дата означала гораздо больше. В этот день, ровно год назад, некий Капитан Чейн погиб в своём мире, и его дух, отказавшись мириться с таким раскладом, откликнулся на зов и воплотился в теле несуразного мажора Кости Барятинского.

Вот так всегда! Только подумаешь, что твои близкие кладут на тебя с прицепом, как они вдруг начинают проявлять удивительную чуткость к деталям.

Увы, но я осознал этот момент исключительно разумом, чувства присоединяться к процессу отказались. В моём родном мире день рождения я не праздновал. Как и все интернатские, в общем-то. Не было у нас такого понятия. Разумный подход, если рассудить — для чего рабочему скоту праздники?

Вырвавшись из интерната, я, разумеется, выяснил, что бывает такой день — день рождения. Но жизнь сложилась так, что в ней не было друга из богатой семьи, который однажды притащил бы в трущобы, где я жил, торт с правильным количеством свечек и сказал бы: «Сегодня — день твоего рождения, поздравляю!» Подобная романтика хорошо смотрится в книжках. В жизни я бы назвал такого друга дебилом, потому что от жирного торта только живот разболится. Мог бы подогнать чего-нибудь более полезного для выживания на улице.