О чем молчит соловей. Филологические новеллы о русской культуре от Петра Великого до кобылы Буденног - Виницкий Илья Юрьевич - Страница 52

Вопреки прямому указанию Джавахишвили на отсутствие антиосетинского подтекста в романе, символический образ чужака-осетина Джако, несущего угрозу цивилизации, активно использовался шовинистически настроенными пропагандистами 1980–2000-х годов. (Примечательно, что в 2000-х — начале 2010-х годов это имя вновь оказалось на слуху: Джако — демонстративная кличка главаря банды наемных убийц в Осетии Аслана Гагиева; по странной иронии судьбы одной из жертв этой банды стал бизнесмен по фамилии... Джавахишвили [10].)

В 1929 году в Тифлисе в издательстве Заккнига вышел четырехтысячным тиражом авторизованный перевод романа Джавахишвили на русский язык, озаглавленный «Обвал. („Хизаны Джако“)». В том же году этот перевод был напечатан Госиздатом РСФСР в Москве с указанием имени переводчика — Давида Дмит­риевича Егорашвили (Егорова, 1896–1938). Последний был заведующим сектором современной литературы Гослитиздата.

Приведем в связи с мандельштамовской инвективой несколько цитат из этого перевода, относящихся к портрету и поступкам Джако и изображению его сообщников, выделив необходимые нам подробности:

«Джако напоминал медведя, ворвавшегося в город. Его растопыренные ноги, как два бревна, еле удерживали громоздкое тело, а узкому тротуару, казалось, трудно было вместить разросшиеся бедра и плечи Джако» (с. 1).

«Его голова, с лицом, покрытым рубцами от ран, обросшая густой взъерошенной зарослью щетины, походила на громадного ежа, выбравшегося из смоляной бочки на эти могучие плечи. Заросли черной щетины захватили все лицо, и из глубины их живо выпячивали большие глаза, лошадиные зубы и приплюснутый жирный нос. На щеках, как на двух мисках, расположились длинные усища, похожие на изношенные метлы, а огромные, как блюдца, уши, торчали словно часовые на посту» (с. 2).

В шокирующей сцене изнасилования Джако жены князя Маргариты подчеркиваются отвратительные, вызывающие тошноту черты этого героя:

«И, прикрыв ей лицо своей лапой, сжал слегка горло двумя пальцами. Через несколько минут, притушив дикую страсть и несколько остывши, он, поглаживая потной, заскорузлой лапой ее грудь, самодовольно ржал... <...> „Джако очень любит кусать женщину, когда она красивая. И платье порвал? Наплевать, купим новое...“» (с. 75).

«Насытившись своей болтовней и насильной лаской, Джако вытер грязными пальцами мокрые глаза княгини и снова полез под арбу» (с. 75).

«...На дворе что-то передумал и, появившись снова в дверях, крикнул на прощанье, дразня грязным пальцем. <...> Сам тоже присел, чмокая жирными губами...» (с. 72).

Отвратительный Джако обладает между тем каким-то брутальным демоническим обаянием и завораживающей витальностью. Ночью Марго, с ужасом вспоминая о бесчестии, мысленно сравнивает своего мужа с Джако и невольно приходит к выводу о том, что в новые времена ей лучше остаться с последним:

И перед ее глазами вырастала без­воль­ная фигура Теймураза, уму­ченного книжной мудростью, и не­вольно напрашивалось срав­нение: слабенький муж, замучивший ее своим бессилием и бесплодной любовью, и звероподобный Джако — смелый, наглый, с мед­вежьей силою, дикарской душой, юноша телом, весь от первобытности, кусок самой природы. Теймураз многое знает, но сам никому ничего не может дать. Джако — круглый невежда, но он многое умеет. У мужа — широко открытый разум и глубокое образование; Джако — почти слепой и немой, у него лишь огромная воля и жажда жизни, он насыщен первобытной радостью, у него тонкая смекалка и инстинкт отличной охотничь­ей собаки. <...> И он жирел, а Теймураз таял, уступая ему свое место. Один потерял все и бежал от жизни, а другой собирал потерянное и только смотрел, что бы еще загрести (с. 97–98).

В итоге в глазах Марго Джако вырастает «в какой-то циклопический символ, в сверхчеловека (обратим внимание на ницшеанскую тему, играющую заметную роль в грузинском „сталинском тексте“. — И. В.), которому открыты все пути и дороги, которому ничего не стоит перешагнуть труднейшие барьеры и преграды». Это «новый человек новой эпохи, с крепкими муску­лами, стальными когтями и кремневыми зубами, он все может, его ничто не страшит» (с. 159).

Марго начинает верить, что «он и ему подобные приведут вос­ставший мир к покорности и создадут свою дисциплину, свое право». Именно «под их свистящей плетью снова заработает раз­ленившийся скот, закипит всюду сытая жизнь и каждый получит свой кусок хлеба — вкусный, большой, — получит его и Теймураз Хевистави, все знающий, но сам ничего не создающий» (с. 159).

В свою очередь, Теймураз, узнав об измене Марго, восклицает: «Какой позор — прожить долгие годы и не суметь отличить змею от ягненка, божество от уличной потаскухи, в первую же ночь отдавшейся этому подлому дикарю, соблазнившейся его широкими плечами, сильными руками, жирными ляжками и необузданной страстью!» (с. 170).

Превращение бедного забитого «дикаря», спустившегося в долину из горной Осетии, в могущественного хозяина новой жизни становится возможным благодаря большевистской рево­люции (или, как он говорит в русском переводе, «ривалюции»):

Сам Джако быстро получил от революции все необходимое, захватив Нашиндари в свои руки. Он сделался вдруг и сельским судьей и поверенным крестьян и их опекуном. Редко проходила такая неделя, чтобы он — бродячий арсенал — не воевал бы с новой властью то в Гори, то в Цхинвали, тыча кому-нибудь в лицо кулачищем и давая волю широкой глотке (с. 51).

Джако угрожает своим реальным и мнимым врагам:

— Это я то, я разоряю их! — подскакивал Джако, колотя пятифунтовым кулачищем в свою широкую грудь (с.15).

На помощь к нему приходят его родственники с гор, органи­зующие банду, которая держит в страхе деревню:

Новые дни пришли для Грузии. Страна стала советской. И с Рокских гор опять скатились вниз братья и дяди Джако, на помощь своему энергичному родственнику. И, снова вооружившись до зубов, Джако, окруженный бравой ватагой, бегал вокруг замка и объявлял во всеуслышание. — Мое, все мое! Пусть только сунется кто-нибудь! — Наше, все наше! — вторила ему родня. — И замок и сады, и виноградники! (с. 53).

Можно привести и другие примеры перекличек изображения жуткого Джако с образом тирана в мандельштамовском стихотворении (даже слово «мяучит» представлено в русском переводе романа: князь «<в>здрогнув, отступил и увидел жирного кота Джако. <...> Только кот не захотел расстаться с обиженным гостем и теперь, пытливо расширив зрачки, мяучит словно ребенок: „Мя-у-у-у“» [с. 191]), но и приведенных цитат, как нам представляется, вполне достаточно для выдвижения гипотезы о связи между этими произведениями. «Сосо хан»

В грузинской культуре имя Джако стало не только нарицательным, но и аллюзионным. В своих опубликованных в Израиле в 1978 году воспоминаниях грузинско-еврейская правозащитница и писательница Фаина Баазова (1912–1980) рассказывает об отношении грузин к Сталину в 1920-е — начале 1930-х годов:

В те годы грузинский народ открыто демонстрировал свое презре­ние к изменнику и предателю Coco Джугашвили. Всем известно его заявление в Москве о том, что, если интересы партии и революции потребуют, он, не раздумывая, принесет в жертву Грузию. Когда, после оккупации в 1922 году Грузии, Сталин приехал в Тбилиси и намеревался выступить перед рабочими, те набросились на него с угрозами и проклятиями, и ему пришлось спасаться бегством. Когда, в результате его деятельности на посту Наркомнаца, грузинский народ, обманутый, ограбленный и порабощенный, в августе 1924 года восстал против русского господства, — он с помощью все той же русской армии потопил Грузию в крови.

Еще долго после подавления этого восстания и в народе, и в среде интеллигенции имя Coco Джугашвили произносилось с чувством омерзения. Отсюда, вероятно, известность одного из героев романа писателя Михаила Джавахишвили «Хизаны Джако» — осетина Джако — грубого, хитрого и невежественного авантюриста и насильника, в котором многие находили сходство со Сталиным. И произносимые со сцены слова: «так желает Джако» воспринимались однозначно: «так желает Coco». То­гда и в голову никому не приходило, что через десять лет Михаил Джавахишвили поплатится головой за своего Джако» [11].