Средневековые битвы (СИ) - Добрый Владислав - Страница 28

Флорентийцу платили из казны города, и в любом другом разе Хенслин и Хосанг не упустили бы случая поставить чужака на место, и проследить за тем, чтобы это место было из не самых приятных. Но сейчас они молча подчинились. Хенслин оглянулся вокруг, и понял что люди вокруг него сплотились, отступив к самым знаменам. Он последовал их примеру, попятился назад, подперев спиной товарищей, и только после этого, привычно, с хеканьем, с силой воткнул нижний конец пики в мерзлый грунт. После чего начал опускать острие в сторону метели, и сереющих сквозь неё кустов. И увидел что Хосанг опустил пику ровно там где его застигла команда, и сейчас стоял шагах в пяти впереди строя. Хосанг напряженно всматривался в метель, и по своему обыкновению, что-то говорил. Хенслин окликнул его, но за шипением ветра и шумом строящейся в «ежа» баталии Хосанг ничего не услышал. А потом Хенслин почуял ногами как колеблется земля. Он стоял первым в строю, и поэтому опустился на колено, и направил копьё примерно так, чтобы пронзить шею или грудь боевого коня. И тут он понял что баталия перед боем не успела встать на колени и помолиться.

— Плохо! Очень плохо! — забормотал Хенслин, и хотел помолиться сам, но слова латыни вылетели из головы.

А из белесой занавеси ветра и снега уже слышались железный лязг доспехов, глухие крики и топот копыт. Сотен копыт.

(Бургундская жандармерия во всем своем великолепии)

Хенслин опустил голову как в поклоне, закрывая полями шапели лицо и плечи, не дожидаясь сухих щелчков арбалетов. А потом пелена метели разорвалась, и в них врезались бургундские жандармы. Пика Хенслин нашла свою цель. Хенслин не видел куда она угодила, но его мотнуло, как мокрую тряпку на швабре, повозило по мерзлой земле, и он выпустил из рук древко. Стоя на четвереньках, он осмотрелся вокруг, ища спасительный строй, к которому можно прижаться, и увидел лежащего рядом кутилье в саладе, но без закрывающего шею и подбородок бивора. Кутилье явно знатно приложился при падении, но уже пришел в себя, и пытался встать, опираясь на меч, который так и не выпустил из руки. Хенслин выдернул кинжал из ножен на животе, и схватившись левой рукой за назатыльник салада, резко дернул всадника на себя. Тот рухнул вперед, пропахав снег рожей, и задергался, пытаясь выбраться из под навалившегося на него Хенслина, но Хенслин уже втыкал в ублюдка свой кинжал. Прямо в шею. Раз, и еще, и еще. Теплая кровь приятно грела руки, но Хенслин знал, что скоро она превратиться в липкую корку. Он вытер руки о белосинее сюрко все еще хрипящего бургундуца, и встал на одно колено. Выпрямился, на секунду забыв о битве. Прямо перед ним, в десяти шагах, проезжавший мимо арбалетчик разрядил свой арбалет. Прямо в грудь Хенслина. Хенслина мотнуло, как тогда когда его лягнул осел Лиенхарда. Хенслин упал на спину. Его тут же схватили за плечи сильные руки и втащили в строй. Хенслин посмотрел на свою грудь. В кирасе прочно засел арбалетный болт. Болт вошел на три пальца, явно пробив кольчужное плетение хауберга, но застряв в гамбезоне. Рядом кто-то страшно хрипел. Хенслин повернул голову и увидел старика Бапстина, лучшего колесного мастера Нидвальдена. Обитая шелком бригантина его не спасла. Прямо из Бапстина, как оглобля из стога сена, торчал обломок кавалерийского копья. Бапстин пытался что-то сказать Хенслину, и даже схватился руками за его плечо. Но из горла Бапстина шли только неприятные булькающие звуки и кровь. Прямо как у того хряка, которого Хенслин и Хосанг резали вдове Хюбера, но хряк вырвался и еще два часа истекал кровью из недорезанной до конца шеи. Кстати, где Хосанг⁈ Хенслин с кряхтением поднялся. Арбалетный болт промял кирасу, но все же, не так сильно чтобы мешать дышать и двигаться. Прямо перед лицом Хенслина появилась мерзкая рожа Флорентийца.

— Ранен? — сухо каркнул он Хенслину.

Хенслин ухватился за арбалетный болт, и подергал его в стороны. Кираса сидела слишком свободно, и ездила по телу, как горшок на заборном столбе. Тут надо бы подтянуть ремни. Но боли Хевлин не чувствовал. Он посмотрел на Флорентийца и отрицательно помотал головой. Флорентией кивнул, поднял алебарду старика Бапстина, сунул её в руки Хенслина, и так же молча показал куда надо встать.

Они стояли крепко. Как и всегда. Жандармы пытались прорваться, грызли их строй как крысы бочку с медом, но каждый раз откатывались, оставляя на снегу лошадиные и людские трупы. Легкие всадники бургундцев вертелись вокруг строя постреливая из арбалетов, но и баталия не осталась в долгу, огрызаясь пальбой из кулеврин. Наконец благородные всадники выдохлись. Поорали угрозы и скрылись в снежной кутерьме. Тут закричали с другой стороны строя — видать туда ударила другая рота жандармов.

Хенслин протолкался вперед. Не сразу, но он нашел то место, где начал бой. Походил вокруг, осматривая трупы, и настороженно поглядывая в сторону, куда скрылись жандармы, и старался не терять из виду баталию. Сначала он нашел красивый охотничий арбалет на седле мертвой лошади. Это решало проблему с подарком старшей дочери. Потом он нашел расколотый пулей шлем с золотой насечкой. Шлем отправился в заплечный мешок. И только потом нашелся Хосанг.

Хосанг привалился спиной к трупу лошади, и отбивался от бегающего вокруг него молоденького бургундского оруженосца. Хосанг, против обыкновения молча, принимал удары на правую латную руку, а левой неуклюже тыкал в бургундца обломком своей пики.

Алебарда слегка скользила в ладонях из-за крови, поэтому Хенслин не стал колоть, а перехватив за самый конец обмотанного кожей древка, широко размахнулся в косом, секущем ударе. Бургундец увидел Хенслина слишком поздно, чтобы отскочить, и принял стойку, пытаясь закрыться мечом, удерживая для надежности его двумя руками. Хенслин довернул удар, и рубанул по ногам. Лезвие с хрустом врезалось в ногу бургундца, срубив её чуть ниже колена. Алебарда была хорошей стали, и разрезала плоть и кости легко, как кухонный нож кровяную колбаску. Хенслина повело за алебардой. Он попытался удержаться, но подскользнулся и упал, прямо рядом с бургундцем. Хенслин обнаружил, что он опять выпустил древко из рук, и лихорадочно потянулся к кинжалу, но руки нащупали только пустые ножны. Между тем бургундец, которому на вид было лет пятнадцать, внимательно посмотрел на свою отрубленную ногу оказавшуюся у него прямо перед лицом, потом на кровоточащую культю, потом завизжал как девка при виде мыши, бросил меч и на удивление быстро побежал на трех конечностях в метель, оставляя на истоптанном снегу дорожку из крови.

— Ты постоянно валяешься! Как не приду к тебе домой, ты лежишь! Приду в цех, вы лежите всем цехом, пошел с тобой сражаться, и что ты делаешь на поле битвы? Лежишь! Имей же понимание о месте и времени для того, чтобы лежать! — заворчал Хосанг — Встань и помоги мне, у меня нога сломана! Эти ублюдки скакали по мне полдня! Нет, ты посмотри, мне даже бивор погнули! А этот мелкий говнюк умудрился отсечь мне два пальца, пока ты неизвестно где шатался! И между прочим, это указательный и безымянный пальцы правой руки! — продолжал ругаться Хосанг, пока Хевлин тащил его к баталии, опираясь на алебарду. — Невелика потеря, думаешь ты, но я тебе отвечу так — только не для моей жены! Для неё это мои любимые пальцы, и тебе придется трудно, объясняя как так вышло, что бургундцы отрубили мне именно их.

— Да заткнись уже! — не выдержал Хевлинг. — Ненавижу когда ты ноешь! Был бы повод! Если бы тебе срубили башку, я бы насрал в мешок, пришил на место к твоей шее и никто бы не заметил разницы! Разве что, ты бы стал умнее! Какого хрена ты оказался вне строя?

— О, началось, — хмыкнул Хосанг и заткнулся. Но Хенслин уже разошелся не на шутку. Его гневная отповедь прервалась лишь на то время, пока гулкий звук «Коровы Унтервальдена» командовал баталии поднять пики и продолжить движение. Они ковыляли за баталией и дальше, но так и не догнали её, до самого лагеря бургундцев. Зато они нашли себе новые кинжалы — вместо потерянного Хевлингом, и изрубленного у Хосанга. А главное, они нашли прекрасный, тонкой работы котел, на трупе лошади одного из жандармов. Не иначе тот побоялся оставлять такое ценное добро в обозе. Они решили продать котелок, и поделить деньги поровну, чтобы не поссориться. Но все равно поссорились, потому что прямо перед продажей каждый решил подарить свою долю другому. Но это уже другая история…