Боярин Осетровский (СИ) - Костин Константин Александрович - Страница 30

— Что, боярин Викентий, неужели даже не спросишь, где она?

— Нет, боярин Георгий, не спрошу.

Не спрошу, хотя, возможно — и даже скорее всего — он знает, кто похитил Диту. Если уж он в курсе, как она тело получила — а было это, между прочим, аж в Мангазее — то наверняка и похитителей знает. Вот только не хочется мне за помощью к сему многомудрому типу обращаться. Что-то подсказывает мне, что его помощь мне может дорого обойтись. Тут одним самоваром не расплатишься.

— Своими силами обойдусь. Будь здоров.

Уже выехав из переулка, я не выдержал и оглянулся. Неужели ж все так просто и Чародейный Приказ находится просто-напросто в Сретенской слободе? Оглянулся — и понял, что черта с два я еще раз свяжусь с этими мутными ребятами.

Не было у меня за спиной никакого переулка.

— Викеша! — меня у самого порога терема встретила Клава. Непривычно серьезная, глаза широко распахнуты.

— Что еще случилось?

— Человек пришел. Говорит, что его послали, рассказать нам, где Дита, и на каких условиях ее вернут.

Не берут заложников, говоришь?

Глава 24

Как я представлял себе этого переговорщика? Как-то смутно. Ну… такой тип, в темном костюме, который сидит, развалившись, и через губу цедит: «Если наши требования не будут выполнены — мы пришлем тебе ее палец». Вообще-то, конечно, такое озвучивают по телефону, но на Руси сейчас телефонная связь не очень развита. Дальше в моей голове всплыли письма из букв, вырезанных из газет, отрывки из каких-то просмотренных фильмов, с переговорщиками и выкриками из-за угла, мем «Я не буду…!»…

А потом я увидел «переговорщика» и все мои невнятные мысли рухнули.

Сообщение от похитителей Диты принес ребенок.

Ну, не совсем маленький, конечно. На вид этому пацану было лет двенадцать-тринадцать, ну четырнадцать — от силы. Маленький, тощий, в простеньком грязном кафтане и меховом колпаке не по размеру, он сидел, съежившись, на лавке, затравленно оглядывая окруживших его людей.

— Это кто? — спросил я, усаживаясь на стул, который пододвинул ко мне кто-то из слуг.

— Называет себя Оськой-Драником, говорит, в прачечной, что на Москве-реке, работает. Мол, подошел к нему на улице незнакомый человек, дал копейку и велел заучить, что «боярину Осетровскому» рассказать.

— И что он велел рассказать? — я бросил быстрый взгляд на пацана.

Не нравился он мне. Вроде и ничего такого — обычный мальчишка, каких десятки на Москве бегает, и которые за копейку — большие деньги по нынешним временам — готовы выполнить не такое уж и сложное задание.

— Велел сказать, — пацанчик шмыгнул носом, вытер его кулаком, и зачастил, — Если боярин Осетровский хочет свою ведьму увидеть, то пусть вернет то, что украл, тогда и мы ему ее вернем. Если согласен — пусть возьмет украденное, отнесет к Москворецким воротам, там подойдет к берегу. У берега лодка будет стоять. В лодку с берега спустить на веревке и уходить, не оглядываясь. Если все сделаешь, как велено — вернут тебе твою ведьму. А если нет — сожгут ее и пепел с горелыми костями тебе на двор подкинут. Лодка будет ждать до вечера завтрашнего дня. Если до заката украденное не вернется — значит, ведьму больше не увидишь. И еще велели добавить, что без ведьмы краденое тебе все равно не нужно.

Пацан выпалил все это, перевел дух и добавил:

— Вот.

Так. Это нужно обдумать. Сначала я знатно ох… это… удивился, когда услышал, что у меня ведьму украли. Да, ведьма у меня есть и я испугался, что, кроме Диты еще и Настя пропала. Но нет — вон она сидит, тоже крайне удивленная. Значит, похитители почему-то принимают Диту за мою природную ведьму. И, значит, краденое, о котором речь идет — это Изумрудный Венец. Он действительно мне без ведьмы бесполезен. И, значит, похитители — это… Да ничего это не значит! Амулет, позволяющий чужие Источники искать — вещь очень ценная, любому боярскому роду нужная, а о том, что она у меня уже, похоже, последняя собака на Москве знает.

Это первое. И второе…

Не нравится мне этот пацан. Вот хоть что хотите со мной делайте — не нравится. Что-то в нем не так, что-то, что не вызывает в нем доверия… А что — понять не могу.

— Клава, — тихо шепнул я. Названная сестренка наклонилась к моему плечу из-за спины.

— Ты его проверила?

— Да, — так же тихо произнесла она, — Он не под Повелением. Я Повелела ему говорить правду — повторил все точь-в-точь.

Точь-в-точь? Хм. Еще мой учитель покойный, дьяк Алексей, царствие ему небесное, говаривал, что если человек свои показания в точности повторяет — значит, врет. Но врать под Повелением…

Я еще раз посмотрел на пацана. Интересненько… Испуганный, а уши навострил и явно пытался подслушать, что мне там Клава шепчет. Увидел, что я на него смотрю — и быстренько опять испуганным прикинулся. Не боится он. Притворяется. А это, согласитесь — неестественно для просто мальчишки. И да, я понял, что меня царапнуло изначально — он повторял слова незнакомца, в том числе — те, что про ведьму, а на лице — никакого удивления. Как будто он ведьм каждый день встречает, или как будто знает, о какой ведьме речь идет.

Я встал и, постукивая посохом, подошел к этому мутному поцыку. Наклонился к нему:

— Кем, говоришь, работаешь?

— На прачечных… На Москве… Белье в реке полощу…

Я протянул руку, взял его ладонь и перевернул. Пацан дернулся, как будто хотел выдернуть ее из моих пальцев, но чего уж там — поздно. Руки у него были грязные, да, но совершенно не похожие на руки того, кто постоянно в холодной воде полощется. И вот эта характерная реакция, реакция того, кто понял, что спалился…

Сам я, понятное дело, этого не видел, но знал, что сейчас мои глаза наливаются темнотой Повеления:

— Отвечай правду — кем ты работаешь?

— На прачечных. На Москве. Белье в реке… помогаю полоскать.

— Кукарекни.

— Чт… Кукареку!

Поздно. Я выпрямился:

— На него не действует Повеление.

Тот, кто подпал под Повеление — не удивляется никаким, даже самым глупым и странным приказам. А вот тот, кто ИЗОБРАЖАЕТ, что подпал под Повеление… Значит, этот «помощник прачки» и «испуганный мальчишка» либо сын боярина, либо…

Пацан дернулся, но его тут же прижали к лавке старый охотник Нафаня и один из моих новых стрелков. Я дернул завязки на его вороте и резко оттянул одежду вниз, обнажая тощую грудь — и стараясь не думать о том, что я похож на какого-то насильника.

Ну вот. Что и требовалось доказать.

— На нем нет креста, — громко произнес я, — Это колдун.

Пацан злобно зашипел.

На Руси семнадцатого века крещение младенца и ношение креста — не вопрос свободного выбора свободной личности. Это в нашем мире можно рассуждать: «Нельзя принуждать ребенка к выбору религии! Вырастет — сам решит, кем ему быть!». Повторю — в нашем мире. Мире, где нет волшебства и нет тварей из-за Грани. Для которых некрещеный ребенок или человек, не носящий креста — все равно, что приглашение: «Свободная хата! Добро пожаловать!». Поэтому крест на младенца вешают сразу, еще на мокрого, никто из родителей в здравом уме не станет рисковать душой и здоровьем собственного ребенка.

Впрочем, в нашем мире есть антиваксеры.

— Посмотри, Викентий Георгиевич, на нем где-то амулет должен быть, который ему внешность меняет.

Это верно. Если он — колдун не природный, то к тому возрасту, на который он выглядит, этот «Мишка» не успел бы сотворить все то, что нужно для становления колдуном. И природные колдуны — вещь редкая…

— Есть еще Личные Слова… — задумчиво произнес я, рассматривая дергающегося «мальчика».

— Они редко бывают, — хмыкнул Нафаня.

Я тоже хмыкнул. За мной хмыкнул и Мурин. Редко, да… Впрочем, мне кажется, этот конкретный тип таким Словом все же не пользовался. Я протянул руку и сдернул с его тощей и грязной шеи амулет, висевший вместо креста — грубая поковка из темного железа, в виде паука с поджатыми лапами.