Слепая физиология. Удивительная книга про зрение и слух - Барри Сьюзен - Страница 12

Поскольку Лиаму приходилось так сильно сосредотачиваться на линиях, он плохо ощущал окружающее его пространство, и из-за этой потери контекста ему было сложнее интерпретировать зрительную информацию. Такой подробный анализ всего, что Лиам видел перед собой, стал для него утомительной, изнурительной работой.

Опыт Лиама резко отличается от опыта Роберта Хайна, который постепенно утратил зрение уже во взрослом возрасте, но затем снова обрел его после пятнадцати лет слепоты[56]. Сразу же после операции он узнал лицо своей жены, склянки и инструменты в процедурной, а по возвращении домой – цветы в своем саду. Благодаря зрительному опыту, полученному в детстве, Хайн сразу же после операции увидел именно предметы, а не просто линии и цветные пятна. Как и многие из нас, он не задумываясь собирал из деталей единый объект – лицо человека, цветок или, например, кошку.

Если вам доводилось бывать в музее, то вы можете себе представить пространство, где каждая картина, каждый экспонат заслуживает внимательного изучения. Проведя в таком музее час, мы чувствуем усталость: музейный пол кажется слишком твердым, скамьи неудобными, но еще столько нужно увидеть!.. У этого феномена даже есть свое название: музейная усталость[57]. Для Лиама весь мир оказался таким музеем, где каждый экспонат требовал повышенного внимания и анализа, и это требовало от него немалой выдержки и ментальной выносливости.

РИСУНОК 3.1. На этой фотографии легко различить края каменных плит и кирпичей, однако если воспринимать их как плоский рисунок, без общего контекста очень сложно понять, что мы видим перед собой. Вид с каменной площадки (внизу фото) вниз на кирпичные ступеньки был сфотографированавтором книги

Несмотря на то, что зрение Лиама в детстве было очень плохим, какие-то зрительные навыки он все же смог наработать. Слепые от рождения или с младенчества люди, которые обретают зрение впервые в жизни, иногда не могут распознать даже самые простые формы: они не видят формы как единое целое, и чтобы отличить треугольник от прямоугольника, им бывает нужно сосчитать углы[58]. Многие восстановившие зрение пациенты быстро учатся распознавать отдельные буквы, но им нужно намного больше времени на то, чтобы научиться видеть не буквы, а слова целиком – даже если они хорошо читают шрифт Брайля. Людям, которые только обрели зрение, тяжело научиться видеть слова и предметы целиком, а не как набор разрозненных деталей.

Лиам умел распознавать простые двухмерные геометрические фигуры, нарисованные на бумаге, и мог читать печатный текст. Однако эти навыки, полученные еще в детстве, не перешли в распознавание крупных объектов, расположенных в трехмерном пространстве – например, обычных стульев. То, как Лиам писал о цветах и линиях, похоже на то, как от рождения слепая женщина, которая обрела зрение в возрасте двадцати пяти лет, описывает своей первый зрительный опыт: «Я вижу игру света и тени, линии разной длины, круги и квадраты – мозаику постоянно меняющихся ощущений, которые ошеломляют меня и смысл которых я не улавливаю»[59].

Чем чаще мы видим и узнаем какой-то предмет, тем проще нам его запомнить. Лиаму стало интересно, сможет ли он вспомнить, как выглядит какой-то предмет, не глядя на него. Однажды утром в 2011 году, через шесть лет после операций, он решил попробовать рисовать, обводя простые картинки. Чуть позже в тот же день он сообразил, что может использовать эти картинки для проверки своей зрительной памяти: сможет ли он нарисовать их, не глядя на оригинал? Как можно увидеть на Рисунке 3.2, у него это получилось, однако меня больше всего удивило то, как он описывал свои ошибки.

Рисунок Лиама (справа) похож на оригинал (слева). Он пишет: «Изначально я нарисовал так, что палка упирается в середину кружка, а потом перерисовал, потому что я был уверен, что это неправильно и она должна проходить между двумя кружками». Под кружками он имел в виду лепестки цветка, но он описывал их как геометрические фигуры, а не как части цветка.

Точно так же Лиам писал, что на его рисунке кошки не хватало треугольника (Рисунок 3.3). Треугольник – это нос кошки, но Лиам видел в нем геометрическую фигуру, а не часть кошачьей мордочки. Это указывает на то, что даже через шесть лет после операций Лиам часто видел предметы не как единое целое, но как сочетание линий и геометрических форм.

РИСУНОК 3.2. Набросок цветка, который Лиам сделал по памяти, представлен справа от оригинала.

РИСУНОК 3.3. Набросок кошки, который Лиам сделал по памяти, представлен справа от оригинала.

В это время Лиам учился в колледже, и он много общался со своим преподавателем информатики, который видел определенные сходства между зрением Лиама и компьютерным зрением: он обратил внимание на то, что Лиам воспринимает зрительную информацию буквально и в первую очередь сосредотачивается на деталях. Однажды в 2011 году Лиам был в его кабинете и заметил на двери яркое пятно. Он спросил преподавателя, почему на двери «круг с крестом», но тот не сразу понял, что Лиам имеет в виду. Через некоторое время он сообразил, что Лиам видел в стеклянной двери отражение листа бумаги, лежавшего на полу. Преподаватель видел дверь как единое целое; он игнорировал посторонние пятна света, которые отражались в стекле, поскольку они не были частью самой двери.

Я впервые познакомилась с Лиамом и начала переписываться с ним в 2010 году, через пять лет после его операций, а затем приехала к нему снова в 2012 и 2014 годах, когда ему было двадцать два и двадцать четыре года. Мне предстояло узнать, что многие привычные нам зрительные навыки, которые мы почти не ценим – вроде распознавания объектов или анализа глубины пространства для подъема по лестнице – для него были чем-то схожи с решением головоломки. У Лиама всегда было практическое, аналитическое мышление, так что он разработал определенные стратегии решения этих головоломок. Со временем эти задачи стали требовать от него меньше усилий, но все же иногда ему было по-прежнему тяжело интерпретировать то, что он видит, особенно в незнакомых местах.

Сосредоточенность на деталях характерна для многих людей, которые обрели зрение, и это может объяснить их восприятие некоторых известных оптических иллюзий[60]. В 2014 году во время очередной поездки к Лиаму я захватила с собой несколько картинок с оптическими иллюзиями, и с их помощью мы вместе исследовали особенности его зрения. Такие иллюзии называются контекстными, поскольку мы должны учитывать всю поступающую зрительную информацию, чтобы почувствовать на себе их эффект. Например, в иллюзии Мюллера-Лайера нам кажется, что перед нами две линии разной длины, хотя на самом деле они одинаковые (Рисунок 3.4). На верхнем изображении стрелки повернуты внутрь, по направлению к линии, тогда как на нижнем изображении они указывают наружу, по направлению от линии. Большинство людей воспринимает верхний отрезок как более длинный. Когда Лиам посмотрел на рисунок, он увидел две примерно одинаковые линии: иллюзия на него если и действовала, то слабо. То же случилось и с С. Б., как писали Грегори и Уоллес, и К. П., который потерял зрение в возрасте семнадцати лет и спустя 53 года восстановил возможность видеть на одном глазу[61]. Однако дети проекта Пракаш и пациент Л. Г., чей случай описал Вальво, попались на уловку иллюзии[62].

РИСУНОК 3.4. Иллюзия Мюллера-Лайера. Какой из этих отрезков длиннее?