Срезанная ветвь (СИ) - Скоробогатов Андрей Валерьевич - Страница 45

Елизавета Петровна была одета в простую одежду — брюки, клетчатая утеплённая рубаха — эдакая русская рэднечка-фермерша. И начала сразу с места в карьер.

— Я понимаю, что ты, Эльдар, сейчас весьма увлечён одной задачей. Вне сомнений, она для тебя очень важна. А учитывая твою особенность — возможно, важна и для всех нас. Однако хочу напомнить, что поиск Ануки Анканатун — не менее важен.

— Я понимаю, ваше величество, — я счёл уместным такое обращение. — Вы наверняка уже знаете, но её ищет также моя бывшая коллега. Ольга Лекарь. Она владеет портальными капсулами.

— Учитывая, сколько вы с отцом положили на это сил и времени, что пережили, считаю нужным раскрыть правду. Это я отправила её в Антарктиду. Она не сбегала.

— О.

Признаться, я был удивлён.

— Я вижу, что ты хочешь спросить, зачем — и отвечу. Мы ищем Центр Треугольника. Настоящий.

— Вы же наверняка общались с ним? За столько-то веков.

Она кивнула, пропустив не вполне тактичное с моей стороны упоминание возраста.

— Мы общались с господином Кастелло и десятком человек до этого. Как правило — это эмиссары, знающие лишь часть правды. Полуправду. Они никогда не знают, кто их хозяин. Они чаще выносят требования, условия, устанавливают правила игры между углами Треугольника.

— «Погонщики драконов»? — вспомнил я упомянутую Давыдовым теорию. — Томаори. Те девять Великих Колдунов — вот они явно что-то знают.

Елизавета Петровна кивнула.

— Знают, Эльдар, ох, знают. Видать, они её куда-то спрятали. Или отправили куда.

— Где-то в центральной части Антарктики.

— Но там её тоже нет, — сказала Елизавета Петровна. — Я вообще не вижу и не чувствую её… на нашей планете в нашей ветви реальностей, по крайней мере. Либо она очень хорошо спрятана, либо…

Холодок пробежал по спине.

— Хотите сказать — она в другом мире? Центр Треугольника в какой-то другой Ветви?

— Не знаю, Эльдар. У тебя куда больший опыт обращения с этим. Разберись, пожалуйста. Найди её.

Сказала она и исчезла, заставив на миг кондиционеры на потолке загудеть чуть громче от перепада давления.

Спать дальше не получалось, а вот времени на размышления было предостаточно. Во-первых, я решил, что если Нинель Кирилловна так и не ответит, то отправлюсь в Петербург не завтра, а послезавтра — хотелось нормально отоспаться. Во-вторых — решил написать отцу о разговоре:

«Говорил с Е. Просит дальше искать А. Это она отправила А. искать Ц.»

В третьих решил, что к Давыдову теперь заезжать уже не особо-то и надо — потому что поговорил я с особой куда более важной, чем он.

От размышлений оторвал поток из двух десятков оповещений мобильника, когда мы уже садились в Видном. С запозданием пришли поздравления с днём рождения от родственников, от Сида, который сообщил, что только вчера вернулся домой, от Амелии, с которой пару дней назад летели из самолёта, от коллег и даже от Самиры… Я пролистнул их все дальше, к самому важному для меня поздравлению:

«Эльдаръ Матвеевичъ! Съ днёмъ рождения! Вы очень хороший, несмотря ни на всё. У меня есть один скромный презентъ…»

Недолго думая, я нажал кнопку вызова.

«Ошибка соединения…»

Вот же чертовка, улыбнулся я. Точно хочет, чтобы я помчался в Петербург. Заманивает! Что ж, подумалось мне, это уже хорошо. Я решил на этот раз ничего не писать — то ли мои сообщения не доходят, то ли это часть игры.

На часах было пять вечера. Первым делом из самолёта я помчался домой, в родной коттедж, в объятия Сида, Софии, Василия Исидоровича, Эрнесто и Ростислава. Мой домик был украшен весьма нарядно, хоть и безвкусно, а в беседке уже были расставлены пироги и легендарный шашлык, приготовленный Сидом.

— Мы уж тут без тебя, барь, начали. Не знали, когда ты вернёшься.

— Ещё и оправдываешься! Давай, лучше, покажи мне, как и чего со стройкой.

А со стройкой всё было более чем прилично. Мой новый, большой участок преобразился капитально — большая часть у входа была зачищена, стояла пара бытовок для рабочих, несколько единицы техники и огромные горы стройматериалов вдоль забора. Уже стоял готовый фундамент с залитой бункерной частью и были залиты тропинки, ведущие куда-то вглубь леса.

Но всё же это пока ещё это всё не ощущалось, как мой собственный дом. И не было ничего более приятного и комфортного, чем после тёплого душа плюхнуться в пыльную кровать крохотного коттеджа, к которому успел привыкнуть.

Впрочем, долго я разлёживаться не стал. Уже в семь вечера я помчался в Подольск на ужин с маман. Как-никак, предстояло обсудить достаточное количество вещей и многое рассказать.

Людей было немного — мать, дворецкий, косоглазая кухарка-борцуха и улыбчивая, опрятно одетая пожилая дама с крашеными в розовый цвет волосами. Её я не сразу признал, но маман толкнула в бок, шепнув на ухо:

— Няня твоя детская, Наталья Владимировна Варлей.

— Тётя Наташа! — изобразил я радушие и обнял женщину.

Поговорили хорошо, рассказывал я о своих приключениях только то, что было уместным и нужным. Дождался и каверзных вопросов:

— Стало быть, и девочки у тебя уже были, Эльдар Матвеевич? — спросила тётя Наташа.

— У, да откуда… — вставила мама. — Ну, приходила тут к нам в гости одна тёмненькая, они пантомиму устроили, а на самом деле…

Наталья Владимировна прищурилась.

— Как же, как же. Я же видела по новостям эпизод, как тебя с ней эвакуировали. Как друг на друга смотрели — я в этом хорошо разбираюсь!

— А другая пропала без вести из номера отеля, — зачем-то сказал я.

К счастью, разговоры после на подобную тему иссякли. Наталья Владимировна рассказывала про своих кошек, что работает директором детского клуба искусств — крепостной статус отнюдь не мешал занимать руководящие места, мать же опять рассказывала про галерею. В общем, общение было одновременно и достаточно тёплое и открытое, и — немного напряжённое. А всё потому, что они продолжали относиться ко мне, как раньше — к реципиенту. И вроде бы люди были родные, но, как я не старался, а родной дом реципиента так и не стал моим родным, особенно если учесть, что именно в этом предложении я был на целые сутки «убит» господином Кастелло. По сравнению с этим участок с арбузами и хибаркой Сида на противоположной стороне поля был куда роднее и ближе.

Мысли об Алле и Самире вызывали тоску, чтобы как-то приободрить себя — заглянул в телефон. Там не было новых сообщений, но конец диалога с Нинелью Кирилловной вызывал прилив эндорфинов.

Единственное, что я заметил в ходе листания — странные квадратики около собственных писем. У других сообщений они синего цвета. У моих — фиолетовые со шриховкой. Я уже давно освоил интерфейс приложения и подумал, что это какая-то особенность того, что я пишу из других регионов. Но пролистав сильно наверх, до переписок, когда я ещё не выпал из окна общаги и не уехал в Антарктиду — понял, что ошибался. Тыкнул по квадратику, удерживая, вошёл в контекстное меню и докопался до каких-то совсем системных глубин:

«Парам сооб: 2010−10–01, 98Найнверт, отпр отв „верхисетск04-почтозавр-суперрихнер-97−2–64–200, Отказ:«Не можетъ быть доставлено: блокъ-листъ»“»

Вот тебе раз. Блок-лист. Все эти недели, а может — и месяцы я был забаненным. И я уже догадывался, кто это мог сделать.

— Альбина, — прошипел я сквозь зубы. — Твою ж налево…

Мне очень хотелось ненавидеть эту двухметровую женщину, но я не мог — уж больно старательно она оберегала Нинель Кирилловну. Молодец, ничего не скажешь. Ну, ничего — уже послезавтра, решил я, я обязательно прилечу в Санкт-Петербург, наведаюсь в общежитие и поставлю все точки над «i». А в конце концов, если брать какие-то формальности — даже Кирилл Юрьевич уже всё разрешил.

Настал черёд вручения подарков — подарили запонки, явно матрицированные, красивый не то артбук, не то картинный каталог, от Фёдора Илларионовича — дорогой луизианский набор инструментов в чемоданчике, а от молчаливой Эльвиры — небольшой пузырь какого-то новозеландского винища.