Хозяйка графских развалин (СИ) - Черная Мстислава - Страница 32

— Буду вам очень признателен, дорогой тесть.

Да что происходит?

И почему у меня такое чувство, будто сейчас я упустила какой-то важный смысл?

События разворачиваются стремительно.

Высунувшись из каюты, Медведь отдаёт распоряжения, но кому и какие именно услышать не удаётся. Я, воспользовавшись моментом, разглядываю карту — пытаюсь понять, с какими территориями у графства есть связь, но выходит, что ни с какими. Вскоре возвращается капитан и гостеприимно предлагает чай, обещая редкий сорт, но Медведь отмахивается. В каюте мы не задерживаемся, и капитан провожает нас до трапа. “Вам действительно интересны слёзы солнца?” — звенит в ушах его полушёпот. Поднять эту тему было ошибкой…

Большая часть строений в порту из дерева. Я замечаю всего пару каменных зданий, и Медвель увлекает нас в одно из них. Оказывается, что в порту есть свой переход. Спрашивается, зачем мы тогда тряслись на лошадях? Видимо, есть причины. Либо переход удовольствие дорогое даже для купца, готового выставить за брак с графом несколько набитых золотом сундуков, либо не полезен, либо…

Пока я перебираю варианты, маг открывает переход. Зеркало узкое, и Гарету приходится повернуться боком.

— С багажом запрещено!

— Это личная собственность, — тотчас вмешивается Медведь.

У меня внутри всё обрывается. Если Гарет сейчас попытается отдать ларец…

Но муж приятно удивляет. Он просто шагает вперёд.

— Нельзя…

— Это личная собственность графини, — дополняю я Медведя и тоже скрываюсь в арке.

Медведь замыкает.

Интерьер знакомый, переход привёл нас в берлогу Медведя, и я радостно вспоминаю про планы. Нам ведь нужно продовольствие… Едва ли крупы и корнеплоды, которыми нас кормит тётушка Хлоя, доставляли кораблём. Почти наверняка сыграла магия. То есть вес, который можно с собой протащить хоть и критичен, но…

Додумать я не успеваю.

— Поторопимся от беды, — бормочет Медведь.

Он отходит к стене, прикладвает ладонь, и одна из плиток отходит в сторону, открывая тайник. Я удивляюсь, что Медведь позволяет нам с Гаретом увидеть. Только вот в тайнике нет ничего особенного. Несколько кругляшей, один из которых Медведь вынимает и прикладывает к зеркалу.

По стеклу бежит рябь, и отражение тотчас сменяется видом на бескрайние снега северного побережья.

— А зелья?! — грубовато напоминаю я.

— Потом, всё потом, — отмахивается Медведь.

— Я был рад встрече, дорогой тесть.

— Взаимно, — Медведь слегка кланяется.

Я понимаю, что бесполезно пытаться добиться чего бы то ни было, вместе с Гаретом окунаюсь в зиму. Первое, что я делаю — это подхватываю припорошенное снегом одеяло. Я закутываюсь, но на улице одеяло промёрзло, и толку от него чуть.

Когда я оборачиваюсь, переход уже закрыт.

Странное ощущение…

Какая-то незавершённость.

Только вот скальный берег не лучшее место для рефлексии. Я мигом вспоминаю, что туфельки на мне тканевые, даже не уличные. Воздух как будто стал ещё холоднее, и Гарет без лишних слов увлекает меня в Дом, прямиком на кухню, где хлопочет тётушка Хлоя.

Вчерашний день словно повторяется, только криво, искажённо.

Я вновь замёрзшая отогреваюсь перед очагом, тяну к оранжево-ржавому огню ладони. Вновь тётушка заваривает для меня свой волшебный отвар, и Гарет придерживает для меня чашку. На кухне, кто бы сомневался, появляется Бетти. Старшая из сестёр молча обливает меня презрением и кивает на кувшин с отваром. Тётушка, позволив себе вздохнуть с лёгкой укоризной, наливает порцию и для Бетти. Я замечаю, что Гарет отказывается. Заварки у нас… дефицит?

В отличии от меня Бетти не садится, пьёт стоя и смотрит на меня с высоты своего роста.

Она замечает ларец:

— Гарет, это и есть приданое твоей драгоценной супруги? Вместо обещанных ста тысяч имперских золотых дублонов господин Пегкер отсыпал горстку? Как и ожидалось от купца.

— Бетти.

— Разве я не права? Господин Пегкер оставил вас ни с чем.

— Леди, прежде, чем обвинять моего отца, проясните либо зрение, либо разум. Опечатанное личное имущество никак не может считаться приданым.

Отвар действует волшебно. Я больше не чувствую себя отмороженной сосулькой, оттаиваю, прихожу в себя.

Бетти понимает, что обмишурилась.

Фыркнув, но теперь не презрительно, а маскируя собственную неловкость, она отставляет чашку с недопитым отваром на стол и быстрым шагом уходит.

— Как вы себя чувствуете, Даниэлла?

Мы снова на “вы”?

— Спасибо, я в порядке. Гарет, мы можем поговорить?

— Да… Тётушка, у нас неприятность случилась. Попробуй поискать для графини сменную обувь и ещё одун пару чулок. Те, что были, мы… потеряли.

— Ох, лишенько! Сию секунду!

Всплеснув руками, кухарка уходит.

Гарет берёт недопитую чашку, опрокидывает в себя остатки отвара.

— О чём вы хотели спросить, Даниэлла?

У меня миллион вопросов, но начну я с главного.

— Гарет, что такое инициация и что с ней не так? За что офицер собирался меня задержать? Почему инициацией мог заинтересоваться император? — я выдаю вопросы один за другим, не давая Гарету и слова вставить. — Почему “на злости”? А как ещё бывает? Что означает инициация?

Я уже повторяюсь?

Я выдыхаю, и понимаю, что с инициацией действительно что-то не так. Иначе почему у Гарета взгляд бегающий?!

Глава 24

Такой взгляд бывает, когда человек принёс дурные вести и не знает, как правильнее их сообщить. Ха, если я беспамятная, откуда я знаю, кто как именно смотрят люди с плохими вестями?

— Дани… — Гарет снова меняет стиль обращения, и я уверяюсь, что я права.

— Не томи, пожалуйста. Иначе я придумаю такие ужасы, что реальности не снилось.

Гарет позволяет себе намёк на улыбку — лишь уголок губ приподнимается.

А затем выражение лица вновь становится серьёзным и сочувствующим.

— Дани, ты могла заметить, что магия обычно наследуется. Раз в несколько веков случается, что ребёнок неодарённых вдруг открывает в себе талант и становится родоначальником новой династии, но появление дара от пробуждения наследства настолько отличается, что не спутать.

— Чем? — уточняю я.

Пока что я не улавливаю, к чему именно ведёт Гарет.

— Внешним проявлением. Ты горела злостью. Был только один розово-красный цвет, переливавшийся оттенками, как бывает у настоящего огня. Если бы дар был твоим личным, а не родовым, то по краю обязательно бы вилась чёрная кайма с серебристым блеском.

— Ага… И?

— Господин Пегкер не маг. И ваша матушка, насколько мне известно, тоже неодарённая.

— То есть вы полагаете, что моя матушка… нагуляла меня на стороне? — я чуть повышаю голос.

Интересное предположение, оно многое объясняет — и отношение Медведя ко мне, и его восклицание “Позор!”, и отношение рыжухи. Даже некоторое пренебрежение горничных, если они слышали сплетни и верят им, предположение Гарета тоже объясняет.

Не удивлюсь, если замуж матушка Даниэллы вышла по принуждению её родителей, потом встретилась с привлекательным мужчиной, оказавшимся магом, влюбилась, провела с ним ночь, а то и роман закрутила…

— Гарет, а где моя матушка?

— Сожалею.

— Не стоит. Я ни её не помню, ни отца, — я пожимаю плечами.

— Скончалась.

— Давно? — зачем-то спрашиваю я.

— Через три года после вашего рождения, Даниэлла, ваша матушка скончалась от родильной горячки. Младенец тоже не выжил.

— Мальчик? — уточняю я.

— Да.

— Печально, — выдыхаю я, чтобы сказать хоть что-нибудь.

Мне жаль эту незнакомую женщину.

Но сейчас речь не о ней, а о том, что у меня появился повод подозревать господина Пегкера в очень нехорошей вещи. Если мальчик тоже был не его ребёнком, то… у Медведя был очень весомый повод не желать, чтобы мать и дитя остались в живых. Зачем ему наследник чужой крови? Вот-вот.

Гарет, по-своему интерпретировав мою задумчивость, накрывает мою ладонь своей.