Мы, Мигель Мартинес. Гражданская война (СИ) - Тарханов Влад - Страница 30

— Думаю, панове, нам надо всё-таки больше узнать о платформе антифашистского комитета. — вклинился в разговор Слонимский. — Дело в том, что вы знаете, как у нас тут с настороженностью относятся власти к созданию всего, что может иметь в подоплёке большевистскую идеологию. А мы не та сила, чтобы идти поперек мнения наших властей. Поэтому мы можем создать антифашистский комитет Польши, который будет иметь платформу, адаптированную под наши польские реалии и войти коллективно в состав международной организации.

— Весьма интересная мысль, именно поэтому я привёз с собой некоторые материалы своего комитета, как вы понимаете, это агитация и пропаганда, в этой брошюрке организационные принципы, вот тут направления нашей работы, предполагается издание журнала «Антифашист» на широкой идеологической платформе: тут будут представлены и социалисты, и коммунисты, и анархисты, все, кто разделяет наши принципы.

Я говорил и выкладывал из портфеля листы и брошюры.

— Думаю, вам предстоит их хорошо продумать, а на обратном пути из Германии я заеду, и вы выскажите свое мнение, думаю, двух-трёх недель вам хватит для того, чтобы определиться?

На этой весьма положительной ноте мы и закончили нашу беседу, я стал откланиваться, но тут Юлиан Тувим просто затащил меня к себе в гости. Мотивировав это тем, что я его искал, и он не может отказать себе в таком удовольствии, как побеседовать пару часов со столь известным человеком.

— Вы знаете, ваши интервью с генералом Миллером и Троцким произвели тут впечатление! Вы, Михаил, достаточно известны в Польше! Моя сестра Ирэн просто не простит меня, если я вас не познакомлю. Она сейчас в столице! Вы же не хотите стать причиной семейной трагедии.

— А что вам грозит, Юлиан? — вежливо интересуюсь.

— Вынос мозга! А чем я буду зарабатывать на жизнь, если мне его вынесут? Тем более, что назад его она мне точно ставить не будет. Не тот случай. Поэтическая душа! — как бы извиняясь, произнёс Тувим.

Выйдя из редакции, мы быстро заскочили в вызванное такси, Юлиан как-то странно поежился, как будто ему было холодно, отчего? На улице было довольно тепло, я бы даже сказал жарко. Вскоре такси подъехало к дому, в котором жил Юлиан, он быстро юркнул в подъезд и помахал мне рукой. Странный довольно типус. Тем более, мне уже говорили, что у него много мух в голове, но одно дело слышать, другое — наблюдать. Впрочем, в голове Юлиана были не только мухи, но и здоровущие такие тараканы. Он тщательно закрыл дверь, ведущую из подъезда на улицу, потом так же аккуратно дверь в свою квартиру. Там оказалась его сестра — невысокая остроносая дамочка с умными глазами, которая всё схватывала на лету. Она была известна как поэтесса и переводчица, недавно бросила своего мужа и ушла к юристу Юлиану Ставинскому, его и ожидала в квартире брата, тоже Юлиана. Её что, от имени Юлиан клинило? Это я выяснить так и не успел. Потом появился пан юрист, нас представили. Разговор зашёл о Германии и Польше. Пан Ставинский был, по всей видимости, чуток в курсе каких-то событий, поэтому он поинтересовался у меня или мне не страшно ехать в Германию, мол, там события не очень хорошо развиваются. Власть левых весьма неустойчива, потому что наталкивается на противодействие президента и бюрократического аппарата. И Польша не знает, как на это реагировать.

— У нас ходят слухи, пан Михаил, что польские войска из полесья перебрасывают на границу с Германией. И вообще, очень возможно, что в ближайшее время будет перекрыта граница с Германией, ну как перекрыта, для грузов, которые идут из Германии в СССР и наоборот.

— И когда это действо произойдет? — лениво поинтересовался я.

— Думаю, что к началу осени. Точнее знает только пан Пилсудский.

— Значит, Польше костью в горле улучшение отношений Германии и СССР? Почему? Вы ведь хорошо зарабатываете на транзите!

— О! Пан Кольцов, это всё политика!

— Ну да, политика. — грустно соглашаюсь.

— Намного проще было бы жить без этих политических инсинуаций, пан Кольцов. Наного! Но мы живем далеко не в идеальном мире!

— А потому нам следует выпить за объединение родственных душ! — предложил Тувим, который тоже Юлиан.

И поехало!

Кто вам сказал, что польские евреи не умеют пить, или пьют хуже русских евреев? Плюньте ему в лицо! Надрались мы до чёртиков! Как я попал в гостиницу — не помню. Но проснулся я одетым, спал на кровати, но почему-то в туфлях. А какое амбре алкоголя витало по номеру! Блин! Вот не сдержался я, говорили мне, что агентов учат пить и не пьянеть! Почему меня этому никто не обучил? Может быть, еще не умеют? Да ну его! Не верю! Это мне забыли в учебную программу включить.

Потянулся, а из кармана выпала короткая записка. Так, что тут у нас написано? «Мария Зентара-Малевская, Бронсвальд, Алленштейн». Так, что это за хрень? Аааа! Вспомнил! Это мне Юлиан подсунул адрес польской писательницы в Германии, мол, может много что рассказать. А вот какой из Юлианов? Блин! Выпало из головы! Вернусь, скажу Артузову, чтобы обучили меня пить и всё помнить, а то провалюсь! И что за гадость мы пили? Кажется, Тувим назвал ее варшавянкой…

Глава шестнадцатая. В поисках Марии

Глава шестнадцатая

В поисках Марии

Париж

28 июня 1933 года

Мария Остен проживала в Париже под именем Мари Роше, выполняя очередное задание Коминтерна. Она прибыла во Францию три месяца назад, чтобы наладить с местными товарищами взаимодействие между социалистами и коммунистами в рамках такого же Объединенного фронта, который победил на выборах в Германии. В последний год среди деятелей Коминтерна возникла идея «красного пояса»: Германия — Франция — Испания. При этом первым этапом в создании этого объединения должен был стать приход к власти в этих странах социалистических левых правительств с обязательным участием коммунистов. При этом принималась к действию социальная программа, которая предусматривала не разрушение капиталистического уклада, а создание государственного капитализма, который станет переходным этапом к социалистическому типу хозяйствования. Теоретическим обоснованием этого стала небольшая статья товарища Сталина, в которой указывалось на государственный капитализм как форму перехода к более высокому и справедливому укладу в экономике — социалистическому.

Надо сказать, что эта публикация вызвала вал дискуссий не только в кулуарах Коминтерна, но и выплеснулась на страницы газет социалистической направленности. Причём, отклики не всегда были одобрительными, особенно среди китайских товарищей, которые восприняли её в штыки. По их утверждениям, действуя железной рукой и иными революционными методами, можно совершить гигантский прыжок из практически феодальной экономики прямо в социалистическую. Но, пока продолжались дискуссии, было принято решение воплощать идею постепенного эволюционного преобразования Европы.

С коммунистами и социалистами Франции сложно работаось. В это время правительство принадлежало коалиции, в которой главную роль играли радикалы, фактически, сформировался небольшой пул политиков, которые менялись местами в правительстве, но при этом не выпуская власть из своих рук. Всю эту чехарду поддерживал в более-менее равновесном состоянии президент Франции Альбер Франсуа Лебрен, которого можно было назвать главноуговаривающим Третьей республики. Не имея поддержки какой-то одной партии, он был неплохим буфером, сглаживающим межпартийные противоречия, умеющим находить компромиссы. Его нельзя было назвать безвольным политиком, но и президентские полномочия были весьма ограничены. В рамках этих куцых прав он делал то, что мог, наверное, не хуже любого другого на его месте, иногда и лучше. Его даже переизберут на эту должность во второй раз, что было почти уникальный случай в истории Третьей республики. правда, разгром сорокового года поставит на его политической карьере крест. После победы союзников он передаст свой пост де Голлю, хотя ему так и не простили отказа возглавить правительство в изгнании.