Враг на рейде - Демченко Вячеслав Игоревич - Страница 14

Министерство иностранных дел

Алексей Иванович пошевелил пухлыми губами, будто перечел донесение, впрочем, глядя в бумагу невидящим взглядом: «По достоверным сведениям, Турция решила 28 октября немедленно объявлять войну России».

Это сообщал Гривс, русский посол в Константинополе, министру иностранных дел Сергею Дмитриевичу Сазонову, а тот, в свою очередь, прежде чем составить радио командующему Черноморским флотом, счел нужным зайти к Алексею Ивановичу.

– Что я и говорил, шахматная неторопливость турок в переговорах не есть даже их обычная тороватость или дипломатические ухищрения, а только следствие расстроенного бюрократического аппарата Турции, – заключил тот, педантично заправляя гербовую бумагу обратно в конверт. – Пока Халил[8] в Берлине все еще терзается, не продешевила ли Турция с обещанием вступить в войну… Заметьте, с обещанием только! – раздраженно подчеркнул статский советник. – Они и после объявления войны еще год верблюдов запрягали бы!.. Адмирал фон Сушон уже уговорил Энвера-пашу[9] поручить ему оперативное управление флотом, де, только чтоб научить нехристей немецким командам, а сам незамедлительно выходит в море. Нет, в этом их пыльном «диване» совершенно не с кем договариваться, не на кого положиться. Даже в триумвирате пашей, как в трех соснах, заблудишься…

– Странно, что они сразу же против нас не выступили, как только «Гебен» и «Бреслау» подняли турецкие флаги, – ворчит Сазонов, стуча указательным пальцем по доске подоконника, будто уже диктуя в Севастополь радиограмму.

За окном вечерние сумерки, и без того скорые и мимолетные, сгущает пелена мороси, сыплющаяся словно из сита в руках каких-то жутких чухонских ведьм, бредущих по серым тучам. Как-то пытается остановить их знамением креста ангел с девичьим ликом на вершине Александрийского столпа, но он так одинок против этого злобного воинства, крылья его почернели от воды и как будто даже поникли…

– И выступили бы, если б вовремя получили от рейхсканцлера обещанное золото, – отвлекает министра Алексей Иванович, не преминув напомнить о заслугах «поваров» со своей кухни. – А то, знаешь, до кораблей да пушек тамошним дельцам и дела особого нет, а вот заем в два миллиона лир[10] для казнокрадов султанских, что бочка с медом. За нее они и мать свою османскую…

– Да помню, помню, друг Алексей Иванович, о твоих ловкачах, – нетерпеливо отмахивается Сазонов, привычно сунув руки в мелкие карманы брюк английского покроя. – И дай Бог, чтоб, по турецкому обыкновению, от той бочки до военных нужд только и дошло, что на стенках останется.

– Ну, таковое бортничество и на Руси – старинный промысел, – фыркнул статский советник. – Что будешь в Севастополь телеграфировать? А то у меня там племянницы обе, да Васька как раз в первый поход собрался? – добавил он, поддакнув собственным мыслям.

– Ну… – пожал покатыми плечами Сергей Дмитриевич. – Мальца ты уже не убережешь, да и не уговоришь, поди, сменить всамделишный боевой поход на балтийские оборонительные эволюции.

Алексей Иванович полыценно пригладил в усах улыбку.

Рвением своего племянника, любимца, до защиты Отечества он гордился не всегда втайне. Мало кто в департаменте не был наслышан. О сыне Николае, гвардии капитане, уже успевшем отличиться в первых боях в Померании, советник распространялся меньше.

– Да и девиц своих ты уж лучше там, на югах, придержи. Болтают, правда, много о десанте в Крыму, да я не верю, – отмахнулся Сазонов от кого-то невидимого за окном. – Самих немцев в Малой Азии почитай что нет, а турки больше на Кавказ зарятся. Так что в сравнении с Питером, который теперь весь в вонючих обмотках, девицам твоим там и покойнее будет, а то и сытнее. Нынче, знаешь, черепашьи супы из Франции больно стылые доезжают – все пути военными грузами забиты… А что писать буду… – будто снова вспомнил министр и задумчиво потеребил закрученный кончик усов. – Писать буду как есть: «Ввиду непрекращающихся слухов о предстоящем выходе “Гебена” и “Бреслау” в море, слухов, решительно опровергаемых членами турецкого правительства, полагал бы своевременным принятие необходимых к защите побережья мер, минирование портов и прочее».

Севастополь. Екатерининская площадь

После ревнивого любования сродни строевому смотру, завистливой критики и хвастливых заверений в личной скромности (как то: отсутствие, например, георгиевских лент на бескозырке, как у всех моряков ЧФ, и потому повседневная бескозырка, наверное, так и останется в чемодане, зато в наличии черной шинели с иголочки, которая уже на плечах, не говоря уже, что вот таких черных погон с белыми кантами весь Питер страшится, и их, черт возьми, придется еще на бушлат пришивать, а сукно, знаешь, какое толстенное, тогда как даже боцманам везет – им погоны на бушлат не дозволено) Мишка вдруг посреди сбивчивого разговора посуровел и умолк, будто вспомнил что-то. Посмотрел на приятеля взглядом пристальным и оценивающим, на что Василий так широко расплылся в догадливой улыбке, что даже уши шевельнулись.

В последний раз, когда вот так, испытующе, Михаил Василиади смотрел на него… дело, начатое как минирование японской подводной лодки, закончилось объяснением в участке старшего Василиади за ненадлежащее хранение пороха. Отличная вышла история! Неугомонный выдумщик Мишка усмотрел в песчаном намыве под пристанью Артиллерийской стенки против фарватера очертания зарытой японской субмарины и, напхав жестянку из-под повидла охотничьим черным порохом…

Ну и рожа была у всплывшего потом между свай плотника! Правда, пришлось отдать ему все деньги, что копились на билет в Порт-Артур…

Мишка нетерпеливо затряс смоляной гривой волос и даже фыркнул, точно конь от досаждавшего слепня:

– Да что ты за глупости вспомнил, ей-богу! Еще б клятву Самойловой помянул. Тут дело серьезное… – понизил он голос, и в карих глазах его Васька с удивлением обнаружил и впрямь серьезное, как никогда, отношение к действительности. Если уж клятва именем Самойловой на этом фоне – сущие пустяки…

– Чего? – невольно понизил голос и Васька.

– Я турецкого шпиона вычислил.

– Да ну тебя…

– Крест святой!

…Сказать, что ума на последнем году гардемаринских курсов у Василия Иванова не прибавилось, нет, нельзя было – он еще в гимназическую недавнюю пору на предложение смутьяна Мартынова вступить в тайное общество «Рыцари Республики» ответил самым унизительным смехом. Хоть и не без некоторой зависти смотрел потом на багрово-синие язвы на запястьях «рыцарей» – коряво татуированные буквы «Р.Р.».

И все-таки… Только чтоб развенчать наивное заблуждение друга…

– Докажи? – с чувством снисходительного превосходства скрестил на груди руки Василий.

Но, как ни щурил гардемарин с взрослой иронией один серый глаз, Мишка, должно быть, усмотрел в нем тайную надежду.

– Не стану я тебе ничего доказывать, – приосанился он. – Захочешь, сам увидишь. Ибо сказано: «Имеющий уши…» – тут Михаил призадумался.

Иногда казалось, что не коммерческое училище заканчивал Михаил Василиади, а семинарию, но это оттого, что семья его держалась православия истово, как, впрочем, и все почти греки, помнящие, что на «брегах Тавриды» деды их оказались изгнанниками за веру, борцами с турецким игом, большей частью служивыми, – одним словом, «сам Бог велел».

– Хочешь, прямо сейчас докажу! – сам не выдержал интригующей паузы Мишка.

– Осип! – почти хором закричали они.

Разговор в кабинете А. И. Иванова

– Боюсь, господа, что это наша последняя встреча здесь, – сообщил статский советник, глядя на офицеров, одетых по военному времени в форму.

– Вы так печально смотрите на развитие событий, полагая, что нам их уже не пережить? – спросил заметно осунувшийся Буровский.