Ручей (СИ) - Пяткина Мари - Страница 15

Вскоре после усса явилось много чужих самцов, примерно как пальцев на передней лапе. Мать их не гнала, а Сестра не пряталась, значит свои, Грей тоже хотел остаться, но Сестра подняла его и заперла в логове для странных дел. Наверное, так было надо, и он сидел под дверью тихо и слушал.

Самцы долго перекликались с Матерью и между собой, потом пили горячую вонючую воду, потом стучали в логове для испражнений, наверное, добивали всех оставшихся уссов, потом вообще привели ревущую зверюгу и грохотали снаружи, гремели сотами так, что уши закладывало. Как их всех не убило — непонятно, наверное, знали какую-то хитрость. Шум стоял невероятный, тогда уже Грей порадовался, что сидит в логове для странных дел, потому что сильно испугался.

Вечером, когда самцы ушли и Мать его выпустила, первым делом проверил, всё ли везде в порядке — по виду ничего не изменилось. Кажется, в логове двуногих нужно долго прожить, чтоб понять, что происходит. К примеру, почему Мать не рожает детёнышей. Мяса всегда достаточно, пусть и без крови, но разного, а семья — самая маленькая. Старостью от Матери не пахло, в представлении Грея детёнышей в таком большом логове должно было бегать как пальцев на лапах.

«Не буду ни о чём думать, — сердился Грей, — всё равно во всём ошибаюсь». Но мысли, догадки и предположения всё равно его мучили.

К ночи Мать уединилась в запретном логове, затем все поели — Грей быстро и дважды, а остальные медленно и плохую еду. Спать улеглись, как ни в чём не бывало.

Грею нравилось пролезать между её лапой и боком, и слушать, как бьётся сердце. Если Мать поворачивалась к нему спиной — он прижимался мордой к её шее, так тоже было слышно. Под мерный стук и засыпал, и под её лопотание с Сестрой. Грей не понимал ни слова, но слышал в их птичьих голосах ласку и нежность, и ему становилось хорошо, будто это его ласкали. Затем голоса стихали, и оставалось только цоканье из круглой штуки, да тусклый свет крохотного Ночного Глаза на стене, да пара светлячков над головой. Изредка до его слуха, сквозь полудрёму доносился шорох земляного крота снаружи, где растения и трава. Грей стал думать о кроте, и ему приснилось, как он ловит его из засады, жирного и сладкого, полного тёплой крови, как крот бьётся в его пасти, а затем отдаёт свою жизнь, чтобы утолить его голод, и он был благодарен кроту.

Но вдруг привычные звуки изменились.

Глава 16. Гардыш и Хлебушек

***

— Жопа, соль, бензопила, по ебалу, сука, НА-А-А!

Гардыш ушёл из-под удара и отступил. Старатель сделал несколько широких шагов по инерции, а затем кто-то невидимый толкнул его, ноги скрутились винтом и он растянулся.

Вырубить бухого поэта можно было без проблем. Знавал он таких немало: пока по еблу не получил — не догулял.

Когда Гардыш вышел из внедорожника, поэт уже нарывался ко всем подряд, его по-клоунски яркие товарищи в стандартных защитных костюмах компании и не вздумали бы вписываться. А если бы вздумали, Гардыш достал бы ствол и шмальнул кому-то в ногу, как вышло однажды на нелегальной яме. Нехер лезть. Но где-то рядом ходила охрана, которую компания нанимала из бывших мусоров. В прошлом году, в их первом месте разработки янтаря, он самым неприятным образом признал в охраннике следака, который вёл его дело, забодай рогач. Интересная встреча, Гардыш, браконьерим помаленьку, Гардыш, или в чёрные копатели подался? И хоть теперь документы у него были в порядочке, а в спецприложении на часах он мог показать непросроченный паспорт, разрешение на отлов ксеносвиньи, налоговую карту, лицензии на огнестрел и седатив, в общем, весь пакет честного охотника, которым обеспечивал своих людей Лёха Шульга, ещё одной подобной встречи не хотелось. Особенно учитывая то, что шёл охотиться как раз не на свинью, и не охотиться, и не шёл, а ехал — поодаль, в машине, ждал кореш, Хлебушек. Разумеется, его документы тоже были в полном порядке, но зачем лишние проблемы людям, решающим деликатные дела? Потому он отошёл, примирительно показывая ладони.

— Просто дорогу на Еlectri спросить, мужики!

— Ты что, в Будапеште заблудился, не можешь выйти к ратуше? — угрюмо спросил бородач с пузом, по виду бригадир. — Здесь всей дороги — вырубка сюда, да вырубка отсюда на энергостанцию Еlectri-korp.

Другой старатель тряс за плечо пьяного, решившего ненадолго вздремнуть.

— Вставай, Рэми, отлежишься во времянке… — упрашивал он.

— Глина, хуй, водоворот, я ебал времянку в рот!

Идти Рэми никуда не хотел, ему и рядом с гусеницей бульдозера вполне нормально отдыхалось, он отругивался дурацкими стишками и агрессивно махал рукой. В конце концов на шум пришёл охранник, к счастью незнакомый. Вдвоём с товарищем они взяли поэта за робу и утащили к вагончикам. Ботинки у него были отличные, геологические, ими поэт упирался и тормозил, пока не получил добрую товарищескую затрещину, тогда успокоился — догулял, слава тебе, господи. Больше ему за Ручьём не работать, завтра же получит расчёт, потому что пьяница на прииске — просто потенциальный труп и затраты для компании. А вообще Гардыш искал своего знакомца и спросить хотел совсем другое — безвредный седатив покрепче, да не свиделся, забодай его рогач.

Он вернулся в машину и уселся за руль. Хлебушек встретил его страдающим взглядом.

— До темноты надо добраться, — сказал напарник с таким видом, будто что-то понимал в лесу, а не висел на шее камнем. Хлебушек был просто электриком, в далёком прошлом работавшим на станции ОЗДЖ, и в лесных делах совершеннейшим цивилом.

— Не ссы, доберёмся.

Гардыш вырулил с прииска и покатил по просеке. Он искал, где бы свернуть и спрятать машину, вдруг поедет груз или вахта, но лес стоял по бокам суровой стеной, густой и чёрный, как волосы цыганки.

— В блудняк мы ввязались, Палыч, — вздохнул Хлебушек.

— Заткнись.

Он и сам понимал, что снова идёт по тому тонкому льду, под которым катит волны река нового срока, обещанные им с электриком деньги, по тридцать кусков общих единиц (попросту ое), подтолкнули лишь косвенно, просто Шульга умел уговаривать.

— Порешай, Виктор Палыч, — мягко настаивал хозяин, глядя, что Гардыш колеблется. — Вопрос деликатный, требует сноровки и педагогических навыков. Мне кроме тебя в таком вопросе и положиться не на кого. Никто кроме нас! — он хлопнул по плечу и приобнял. — Возьму тебя заместителем, а? Пора бы в офисе осесть, пусть молодняк с ружьём бегает, ему здоровье позволяет, а мы, взрослые, должны руководить. Не на ставку, на проценты с добычи поставлю. Что скажешь? Кум просил за человека, значит, надо помочь.

От слов «офис» и «проценты» Гардыш и поплыл, в общем, сказал «да». Что двигало Хлебушком, понятно и ослу: заядлый игрок, практически игровой наркоман, весь в долгах и кредитах по самые яйца, Хлебушек всё продал и промотал, даже дом своей старухи мамки, а теперь вместе с этой самой мамкой жил у Шульги во дворе, в летней кухне, не то прислуга, во дворе убираться да ремонт творить по мелочи, не то сторож. Но он знал эту станцию и висел хозяину, как земля колхозу. Уйти от Шульги для Хлебушка было равнозначно смерти и отказать, разумеется, он не мог.

В багажнике внедорожника лежали ружья с транквилизатором, огнестрельные ружья, верёвка и мешок, два переходных скафандра, рулон толстой резины с липучками, соленоид и куча другого говна.

Наконец попалась небольшая залысина, куда он довольно удачно поставил джип. В темноте да с грунтовой дороги его не заметят.

— Дальше придётся идти через лес пешком, потом через ельник, — сказал Гардыш и начал собираться.

Здесь пролегала бычья тропа, по ней когда-то ходили к водопою местные копытные сродни зубрам, по ней Гардыш Хлеба и повёл. На плечо закинул седатив, в руки взял винтовку с разрывными, за поясом охотничий нож, второй — под коленом, за спиной — рюкзак со снарягой, глянул на компас и пошёл по азимуту, ведь навигатор, пока в иномирье не запущен спутник, был бесполезен.

Сколько километров Гардыш оттопал для Лёхи Шульги? Кто с ним дольше всех работал? За чей счёт он наживался, бывая в лесу лишь наскоками? Положим, Гардыш сам не бедствовал, но и не жировал.