Самый лучший комсомолец. Том шестой (СИ) - Смолин Павел - Страница 2

— А у меня уже путевки куплены, — расстроился клавишник. — Три года жена круиз выпрашивала!

— Ну и поедете, — пожал я плечами. — Я договорюсь. Но подписку дать все равно придется.

Я же не изверг, и положенный по трудовому договору отпуск товарищам предоставляется. Не всему коллективу сразу, а по очереди, чтобы «временщик» картины сильно не портил.

— А для кого секретную музыку играть будем? — спросил гитарист.

— Послезавтра к нам в гости приедет Джон Леннон, — ответил я, втыкая шнур звукоснимателя.

— Кто?!! — почти хором выпали музыканты в осадок.

— Джон Леннон из «Битлз», — объяснил я.

— Брешешь! — не выдержал клавишник.

— Вот те крест, — побожился я.

Народ нервно гоготнул.

— А Леннон тоже подписку давать будет? — гоготнул гитарист.

— Не, его мы запугаем, — покачал я головой.

Переждав хохот, провел по струнам и скомандовал:

— Все, время не тратим, настраиваемся на рабочий лад. Кто опозорится, тому фотографии с легендарным «жуком» не видать!

— Так он что, правда едет? — не отстал басист.

— Такими вещами не шутят, — развел я руками. — Мужики, время идет!

Состав взял себя в руки, и на три ближайших часа мы выпали из реальности, осваивая новый (для них) материал. В начале проблем не было — простенькая, привычная этим временам музыка, но, начиная с середины «попурри», мужики начали сбиваться и лажать. Оно и понятно — как «эксперименты» с упором в панкуху не играй, но сходу «бахнуть» металл мало кто сможет. Другие бы вообще потерялись и впали в апатии, а мои — ничего, к необычным звукам привыкли. Пришлось разбить материал на кусочки и осваивать их по одному.

— Дальше сами, — посмотрев на часы, я снял с себя гитару. — Товарищ Леннон по итогам визита к нам должен максимально о*уеть от того, что у нас тут творится, товарищи, поэтому прошу вас эти два дня попахать в две смены.

— Да не вопрос, Серега, — вытерев платочком пот со лба, улыбнулся ударник. — Мы же понимаем зачем это — показать, что мы тут не то что не пальцем деланы, а впереди планеты всей! А он не сопрет?

— Колян, Леннон — и сопрет? — возмутился клавишник. — Да ты чего!

— А ты что, думаешь он святой? — сложил ударник руки на груди. — Блюз с рок-н-роллом негры придумали, а поют белые. Не воровство?

— Воруют все! — безапелляционно заявил я. — Но тут проблем не будет — я полсотни песен в это попурри замешал. Поди пойми, что и как именно спереть.

— Чтобы Леннон — и не понял? — фыркнул гитарист.

Кругом одни битломаны!

— Ты уже лучше него играешь, дурак, — приложил его ударник.

— Причем тут навыки? — возмутился тот.

— Отставить! — скомандовал я. — С другой стороны зайдем для присутствующих битломанов — у Леннона свой звук, и, если он вдруг резко сменит его, фанаты не схавают и закидают помидорами. У него и так сольный альбом идет плохо — боится, переживает, к психологу ходит лечиться.

— Леннон? Боится? — опешил клавишник.

— Привезли папочки? — спросил я Вилку.

— Должны были, — кивнула она и сходила в коридор, откуда вернулась с двумя папками и дядей Федей.

— Подписку в порядке очереди даем, товарищи, — поведал тот, усаживаясь за стол и развязывая третью папочку.

— Я вам про Леннона оставлю почитать, — взяв «Дело № 'Выжимка из личного дела Джона Уинстона Леннона 1940 г. р.», показал музыкантам и положил на стул. — Но читать с умом, не теряя много драгоценного времени.

— Мы со всей ответственностью! — горячо заверил возрадовавшийся клавишник.

— Вечером зайду, прогресс оценить, — пообещал им я, и мы с Вилкой вышли в коридор.

— В ДК? — спросила она. — К фольклору?

— Ага, — подтвердил я. — Видала карго-культ? — кивнул на оставшуюся позади реп-точку.

— Смешные, — кивнула она. — В самой гуще, считай, варятся, а все равно не осознают.

— И не лишено правильности, — вздохнул я. — Мы мощно отстали в плане музона, а теперь догоняем. И немножко даже перегоняем — но тут пока мои проекты в одиночестве. Хорошо, что остальные подтягиваются — на днях немцы еще одну группу подписали, раскручивать будут. Не рок в этот раз, а диско.

Медленно божьи мельницы мелют, но верно — тончает Железный занавес, в ничтожество впадает, а о культурной экспансии СССР начинают визжать радикалы, предлагая наложить санкции еще и на контент. Ничего у них не выйдет — «свобода слова» это на Западе нынче селлинг-фича, и запрет совершенно идеологически нейтрального музона вызовет очень много вопросов.

Покинув территорию студии, отправились к центру Хрущевска. Уже стемнело, и на улицах хватало спешащих с работы людей — кое-кому расстояния позволяют ходить пешком, поэтому образцово работающий спецтранспорт они игнорируют. Где-то треть работников — азиатские товарищи, корейцы и китайцы. Морды у всех толстеют с каждым днем, что очень радует. Вот компашка в кооперативное кафе свернула — подхарчиться, мы им хорошо доплачиваем сверх уходящих по сметам в Корею и Китай основных зарплат. Соотечественники же в основном сворачивали в детские сады и школы — забирать деточек домой с занятий и кружков.

— Живет город, — с удовольствием подвел я итог.

— Мертвые города план по продукции не перевыполняют, — фыркнула Виталина.

— Тем более — на привычный один процент, чтобы не нарваться на увеличение, — согласно фыркнул и я.

У ДК пришлось спрятаться в темном переулке, чтобы пропустить покидающую его кучу ребят — здесь же тоже кружков целая куча. Дождавшись момента, когда народ частично разойдется своим ходом, частично — рассядется в весело светящиеся окнами автобусы, подкатили к зданию, я поздоровался с редкими задержавшимися ребятами, мы сдали верхнюю одежду в гардероб и направились в правое крыло первого этажа. Чем дальше мы углублялись в коридор, тем мощнее на нас обрушивался глубокий мужской бас:

— В городах средь серой мглы…

— А неплохо! — прокомментировал я.

— Вторую неделю репетируют, — пожала плечами Вилка. — Не с улицы же набирали.

— Стараюсь ожидать худшего, — пояснил я. — Очень помогает: вся жизнь сливается в цепочку маленьких приятных сюрпризов.

— Посреди зеленых трав…

Помимо голоса, стали слышны балалайка, ритм-секция, аккордеон и клавиши.

— Для дискотек — милое дело, — заметила Виталина.

— Шаришь! — одобрил я.

Добрались до крайней правой двери, я открыл, получив в лицо заключительное:

— Велики силы добра!

— Очень хорошо! — похвалила расположившийся на сцене состав музыкальный руководитель в виде повязавшей на голову платочек и укутавшейся в шаль бабушки семидесяти лет, всю жизнь посвятившей воспитанию фольклорных кружков.

— Спасибо, Прасковья Федоровна, — поблагодарил ее за всех одетый в монашескую рясу с глубоким капюшоном, пышнобородый и вооруженный балалайкой фронтмен.

Помимо него, на сцене внимание притягивали еще двое: наряженный в костюм медведя «шоумен» и одетый в косоворотку, шаровары, лапти и солнечные очки (для контраста) клавишник. Все, кроме «шоумена», закончили Гнесино этим летом. «Медведь» поначалу немного грустил — со своим потенциалом и кучей положительных характеристик от преподавателей метил прямо в «Березку», но не сложилось. Теперь доволен — программа «бомбовая», и ребята уверены в как минимум Всесоюзном успехе.

— Здравствуйте, товарищи! — привлек я к себе внимание.

Товарищи поздоровались в ответ, музыкальный руководитель коротко отчиталась о делах — идут отлично.

— У меня для вас преприятнейшее известие! — возвестил я.

— К нам едет ревизор? — не удержался клавишник.

— Там было «пренеприятнейшее»! — поправил его фронтмен.

— Разве? — удивился тот.

— И у этого человека — красный диплом, — возмущенно шепнула мне Вилка.

— Не по литературе же, — заступился я за музыканта и заявил. — В общем — послезавтра в Хрущевск приезжает Джон Леннон.

— Тот самый? — ахнул «медведь», заслонив лапами улыбающийся клыкастый рот.

— Тот самый! — подтвердил я. — Посему ваша премьера немного переносится вперед — через три дня будем снимать телеконцерт. Джона в зрительный зал я организую — считай, благословит в большое плавание, будет проще за Занавес вас отправить.