Борьба: Возмездие в сумерках (СИ) - Андерсон Владимир - Страница 21

— Господин префект получил травму ноги, находясь на производстве и лично контролируя рабочий процесс. Его жизни ничего не угрожает, но ему необходим постельный режим. Как только он сможет, то немедленно явится сюда, чтобы почтить Ваше Преосвященство.

До Гузоха доходили слухи, что на Гору было покушение. Абсолютно без каких-либо подробностей. Что кто-то напал на него в каком-то общественном секторе и нанёс какую-то рану. О том, насколько она тяжёлая, и к чему вообще может привезти, информации не было. Но теперь было понятно, что травма точно не такая простая, как можно было подумать. Не было никаких сомнений, что если бы это не было действительно серьёзно, то Гора бы точно явился сюда сам. И более того, даже с травмой сейчас стоял бы перед митрополитом, чтобы оказать своё почтение. По крайней мере, именно так Гузох видел характер Гора, исходя из всего, что уже было им пережито.

— Сколько рабочих сейчас в секторе? — спросил Гузох.

— 5502 рабочих, Ваше Преосвященство.

— Сколькие из них желают принять веру Жах?

— Все 5502.

— И ни один не желает остаться при своей старой вере?

— Ни один. Все хотят принять веру Жах, Ваше Преосвященство.

— Как же вы смогли так легко убедить их?

— Своим примером, Ваше Преосвященство. Мы показали им, что вера Жах открывает глаза на реальность. Потому что реальность можно познать только через Чёрный Камень.

Гузох видел, что этот человек говорил с ним неискренне. Он не думал так и не верил в том, что говорил. Но говорил он при этом на чумном языке. Говорил всё правильно, чётко, без запинки даже. Если он будет продолжать в том же духе, то никто не посмеет упрекнуть его в чём-то неправильном, не то, что в ереси. Он очевидно умён и был поставлен на эту роль префектом именно за это. Что-то подсказывало, что с ним ещё придётся иметь дело в будущем, причём не один раз. Возможно, даже сам Чёрный Камень это подсказывал…

— Скажи мне, сын мой, как давно ты умеешь разговаривать на нашем языке?

— Я начал учить его в тот день, как мы приняли веру Жах в группировке «Донецк-Макеевка». Я учил его каждый день. И продолжаю учить сейчас.

И это тоже не было правдой. Митрополит прекрасно видел, что это не так. Хоть он так складно об этом говорил. Да и вряд ли настолько хорошо можно человеку выучить чумной язык за какие-то полгода. Не говоря ещё и про то, чтоб общаться на нём настолько свободно, насколько это делал он. Нет, он определённо учил его очень давно, и, по всей видимости, в большой тайне от всех остальных. Особенно учитывая, как осторожно он отвечает. Ведь, вероятно, он сам не помнит тот далёкий день, когда он начал его изучать. Сейчас он прекрасно знает, что ему ничего не угрожает, но в его складе слов видно, что он уже привык к слову «угроза», которое стало для него перманентным. Этот человек очень осторожен, и сейчас очень приятно видеть его на своей стороне.

Было даже несколько удивительно, как это такие мысли лезли в голову Гузоху. Раньше он бы упёрся рогами в вещи, напрямую связанные с Церковью. Насколько тот или иной прихожанин на самом деле верить в то, что говорит. Или насколько он предан самой вере, а не просто соблюдает какие-то правила Церкви. Это было много важнее, чем того, что выходило на практике, и теперь стало очевидно, что именно-то практики Гузоху и не хватало. Той самой практике, которая заставляет понять, что чумам вроде Невроха не место в роли патриарха, потому что в истинных намерениях ошибиться-то легко, а вот в практических соображениях уже нет. Гузох считал, что Неврох прежде всего предан вере, хоть и по-своему, а оказалось, что он предан самому себе, и что только личная верность ему заботит его больше всего. В этих соображения митрополит ошибся тогда, и теперь он видел, насколько дорого ему обошлась такая ошибка.

Судить надо о потенциальных возможностях и потенциальных амбициях. Вот ключевое понятие действий и их характера у каждого, с кем придётся иметь дело. Каждый к чему-то стремится. И каждый имеет какие-то возможности для достижения этой цели. Если правильно оценивать эти величины, то не выйдет ситуации, схожей с той, что получилась при патриархате Невроха. А этот человек. Тихомиров. Явно намерен использовать веру Жах и лично митрополита Гузоха как свою опору или, условно говоря, свою долю легитимности в чумной Империи. Не стоит уповать на их возможную веру или их мысли по поводу этого. Ведь в этом нет практического смысла. Единственный практический смысл в том, что без их признания официальным лицом Церкви, у них нет и должной легитимности. А это значит, что и характер этого лица окончательного привязывает их к нему. Пришло время действовать.

— Сын мой, собери всех 5502 рабочих в этом зале, и тех, кто не уместится, пусть перейдут далее в сторону железнодорожной платформы. Там им тоже всё будет видно и слышно.

— Слушаюсь, Ваше Преосвященство. — Тихомиров поклонился и вместе со своей свитой поспешил к выходу, ведущему к лифтам в подземный завод.

Гузох повернулся к командиру буры благочестия:

— Сын мой, Рамбанхр… Подготовь горнее место для меня в конце зала, откуда я буду обращать в нашу святую веру. И принесите все усилители звука, какие только сможете найти.

Тот махнул свои, и часть из них тут же побежала рыскать по зданию в поисках заданного, и только один взвод остался на страже митрополита.

***

Такого скопления людей в одном и том же месте не видел ещё ни Гузох, ни Рамбанхр, ни кто-либо из присутствующих чумов благочестия. Сам Гузох стоял на возвышении, сформированном из нескольких бетонных блоков, на вершине которого располагался новый святой престол. Чуть ниже его окружали чумы из его охраны, а дальше стояли только люди. Их глаза были несколько напуганы, но никто не смел даже дёрнуться без команды.

— Именем святого Чёрного Камня. — начал Гузох, дыша полной грудью и понимая, что дороги назад уже не будет. — Нарекаю себя Папой Арханским. Главой святой веры Жах великой чумной Империи… И сейчас будьте готовы принять для себя новую веру. Крепкую. Мудрую. Сакральную… Но перед этим я желаю спросить. Есть ли кто-то, кто присутствует здесь по принуждению, и не желает быть вместе с нами в эту минуту?

Недалеко от него стоял Тихомиров, и озвучивал, видимо, не всё, а только часть того, что он говорил на русский язык. Слов от него получалось явно меньше. И вылетали они совершенно не с теми интонациями. Как если бы он выдавал команды и инструкции.

В ответ тишина. Полная тишина. Такое ощущение, что люди были готовы даже не дышать, лишь бы не поставить под сомнение тот факт, что они хотят и готовы на всё лишь бы только находиться в этом месте и в это время… При этом их глаза были полны обречённости, словно их день ото дня ведут на убой, но никак не доведут до конечной точки.

— Если кто-то не может сказать, то пусть поднимет руку. — добавил Гузох, и его короткую реплику тут же перевёл Тихомиров.

Тоже тишина. Люди стояли, как и стояли. Они продолжали молча смотреть на Папу Арханского, лишь изредка моргая глазами.

— Тогда повторяйте за мной: Вся моя жизнь принадлежит Чёрному Камню. И только он в сердце моём. — возвестил Гузох.

Тихомиров перевёл, и тут все пять тысяч человек в один голос произнесли это на русском языке.

— Теперь Вы все верующие Жах. И все вы мои послушники. — Гузох смотрел на них, и видел не только послушников. Он видел свою новую армию, силами которой можно будет защищать и веру Жах, и эти территории, и его лично. — Благословляю Вас на защиту нашей веры!

Главнокомандующий

— Целиком два батальона, санитарная рота и около десяти отдельных взводов разных батальонов. — новый заместитель Главнокомандующего генерал-майор Жиганов докладывал своему начальнику. Вокруг стояло всё новое руководство Отряда-14, когда Зубков принимал утренний доклад.

— Около десяти, блять?! — заорал Главком. — Вы ещё и не посчитали нихуя!

— Мы перепроверяем, товарищ…

— Заткнись на хуй, блять, раз не можешь докладывать нормально!.. Как далеко они могли уйти?