Пантанал (СИ) - Динаев Дино - Страница 9

* * *

Телефон зазвонил днем.

Только глянув на дисплей, я узнал, какой сейчас месяц. Мне давно никто не звонил. Я снял трубку из чистого любопытства.

— Евгений Павлович? Как поживаешь? — спросил жизнерадостный голос.

— Нормально, — ответил я. — А кто это?

— Не узнал, бродяга! Это Брянцев!

Еще один козел с прежней работы.

— Здравия желаю, товарищ генерал.

— Надо встретиться.

— Созвонимся как-нибудь, — сказал я, чтобы только отвязаться.

— Я внизу стою. Сейчас к тебе поднимусь. У меня бутылка чудесного виски.

— Американского?

— Смешно. Так я поднимаюсь.

И он отключился. Профи. Умеет добиваться своего. Ставить перед фактом. Давить фактами.

Я начинал работать с Брянцевым в бытность его полковником. Всю свою карьеру я оказывался у него в подчиненных. Он славился тем, что использовал нас до сухой корки. То, что он вспомнил обо мне, не сулило ничего хорошего.

Стук в дверь раздался через минуту. Я глянул в глазок. Брянцев постарел. Лыс, глазаст (глаза навыкате), неприятен.

— Чего зыркаешь, Жека? Открывай!

И нагл.

Я открываю, он вваливается, шумный и громоздкий. Шуршит пакетом с выпивкой, скрипит башмаками, пахнет хорошим дезодорантом. Давненько у меня дома не было такого кавардака.

— Куда звонок дел?

— Подростки срезали. У них новая забава, кто больше звонков срежет.

Я вру. Звонок срезал я сам, когда у меня был короткий приступ мании преследования. И звонок срезал и в темноте сидел с пистолетом в руках. Все было, пока не нашел свою манеру спасения от сумасшествия.

Никто не знает, поверил Брянцев или нет. Да и плевать.

Расположились на кухне, разлили скотч, выпили молча как два алкаша.

— Они хотят, чтобы ты вернулся! — выпалил гость.

— И Бурдюк тоже?

— Инициатива принадлежит целиком Бурдюкову.

— Я списан.

— Знать, поторопились. Ты лучший специалист по фалангистам. Про вчерашнюю бойню в Париже слышал?

— В федкалах ничего не было.

Он усмехнулся.

— Как ты назвал федеральные каналы? Ты случаем в Несогласные не переметнулся? А то давил-давил, а потом бац-и переметнулся в стан врага.

— Я никого не давил. Я вышел в тираж. По состоянию здоровья. Вы ведь знаете.

Он покивал головой, сделал скорбное лицо.

— Конечно, знаю. Выражаю искреннее соболезнование. Я тебе пытался звонить, но ты был вне зоны доступа.

Вот ведь незадача. Ему плевать на то, что случилось, и на меня по-большому счету плевать, и всегда было плевать, а сказал дежурную фразу и разом выбил почву из-под ног. Ведь я не верю ни единому его слову, а слезы на глазах уже выступили.

Я вынужден был встать и промыть глаза водой из-под крана. Мне было стыдно. И перед кем? Перед этим толстокожим генералом? Перед парнем, у которого всегда все хорошо? Который не боится сойти с ума? И который пришел к бывшему подчиненному, который балансирует на краю бездны? Зачем? Чтобы столкнуть его туда?

— Зачем я вам сдался?

— Подробности бойни знаешь?

— В общих чертах. Посмотрел пару подпольных серверов, которым нету веры. Да они и сами ничего не знают. Кто был в ударной группе? Зелепукин, Шнейдер, Веснянский?

— Сэм Зелепукин.

— Выжил? Убит?

Брянцев разлил скотч еще на пару пальцев в бокалы.

— Дальше могу говорить, если ты только согласишься.

— Соглашусь, куда же я денусь!

Как я клял себя потом за эти слова.

Но и воскрес я тоже благодаря им.

* * *

Брянцев по обыкновению зыркнул выпученными глазами. Так зыркают, когда гадость хотят сделать.

— Надо подписать бумаги.

— Завтра приду в офис.

Была надежда выпроводить его и больше никому не открывать, пока не кончатся продукты. Хорошо бы с голоду сдохнуть.

Но у него был козырь.

— Не хотелось тебе говорить, но раз уж ты с нами, так уж и быть, — он с притворным сожалением вздохнул. — Там был Жуст.

Перед глазами словно раздернули кровавые шторы.

— Ну и что? — сказал я спокойно.

— Ничего. Ты должен знать.

— Где бумаги?

— Все свое ношу с собой.

Он вынул из кармана ворох бумаг, пахнущих хорошим парфюмом. Если бы я носил документы в кармане, они неминуемо бы помялись и потеряли товарный вид. У Брянцева они имели вид идеальный. Ровные белые прямоугольники.

Подпись в договоре. Подпись в приказе. Подпись о неразглашении. Проездные документы. Командировочные. Удостоверение СК.

— О, и фотография почти свежая!

— Фирма веников не вяжет! Извини, оружия не положено.

— Раньше выдавали.

— Но ты ведь ни разу его не применил.

В его словах сквозило «Сейчас все по-другому, и то, что тебя вызвали, не должно никого обманывать. Ты сбитый летчик, потерявший кондицию псих одноразового использования. Ты нужен, пока чуешь фалангистов по запаху. А уж Жуста просто обязан вычленить среди миллиона лягушатников. Потом ты снова вернешься в свою нору или в дурдом. Вот такой вот расклад, Жека».

Мы допили виски, и Брянцев слегка поплыл от выпитого, а еще больше от успеха. Он сделал самого Жеку Вершинина. Тот сказал, что не вернется, а вот он смог его переубедить.

Кстати, легко. Пара фраз. Вовремя упомянутый Жуст. И опля. Жека в клетке.

— Я знал, что ты согласишься, — пьяно дыхнул Брянцев. — И знаешь, когда я это понял? Когда ты накрыл на стол.

На столе стояли 3 рюмки. Третья пустая, я в нее не наливал, но исправно сполоснул и приготовил.

— Еще раз соболезную.

— Пошел к черту! Ты вернул меня в пекло! — вырвалось у меня.

— Разве ты не хотел вернуться?

Он ушел, оставив мне эти последние слова, словно тавро корове поставил. Я смотрел на качающуюся в пьяном угаре дверь.

Я понял, почему он не оставил мне оружие.

И еще я понял, что прикончить Жуста они мне не дадут. Они в этом уверены, и в этом кроется их главное заблуждение.

* * *

Сила воли не распространяется на сны, и они вволю мучают меня.

Началось все со стука баскетбольного мяча. Сильные звонкие удары об асфальт, с мячом играет 12-ти летний мальчик.

— Папа!

— Сейчас, Саня! — я распахиваю окно.

Санек в розовых шортиках и бейсболке с захватанным козырьком робко застыл в другом конце двора. Лишь убедившись, что я его вижу, начинает движение. Он всегда был осторожным. Исключая тот самый случай. Но это запретная тема. Если я начну думать в этом направлении, то испорчу сон.

Сын вдруг пропадает. С тревожным писком на телефон приходит смс со штормовым предупреждением.

— Иди встреть Сашку и без сына не возвращайся! — то ли в шутку то ли всерьез говорит супруга.

Я хочу сказать, что вот же он, но вижу лишь пустой двор. Небо затягивают мрачные тучи, наползая словно танки под Прохоровкой.

Натягиваю плетенки на босу ногу и выбегаю. У подъезда никого. Предгрозовой ветер со все наливающейся силой шумит в ветвях деревьев, гонит вдоль бордюра пыльную муть. Где же Санек?

И тут мальчонка выскакивает из-за угла дома, напротив. Шортики развеваются на худеньких ножках, он напуган. Увидев фигуру у своего подъезда растерянно тормозит. Через секунду радость узнавания, ножки работают с утроенной скоростью.

Все это было в реальности. Уходя, супруга бросила обидные слова, в смысл которых я вникал уже потом. Днями и неделями. Смаковал месяцами.

— Ты был плохим отцом! — говорила она, словно словами по щекам хлестала. — Ты никогда с ним не занимался! Ты даже не смог выбить ему инвалидность!

Достала она с этой инвалидностью.

Хотя штука довольно выгодная. Освобождение от армии опять же. Как раз в Африке Фаланга выступила в очередной раз.

Я довольно подробно запомнил главного детского врача, ведающего выдачей индульгенций. У Санька обнаружились серьезные проблемы, инвалидность 50 на 50, можно дать, можно и не давать на усмотрение врача. Я бы дал. Ребенок все-таки, послабления лишними не будут. Врач думал не так.