Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Витим золотой - Федоров Павел Ильич - Страница 37


37
Изменить размер шрифта:

– Какие там дела! – махнул рукой Микешка. – Волку пир, а овце слезы…

– А ты думаешь, мало я о нем слез пролила? – с каким-то тупым отчаянием тихо спросила она.

– О ком? О Петре Николаевиче, что ли? – с усмешкой спросил Микешка, видя, что она допила рюмку и налила вторую.

– Уж не о Митьке Степанове… – задумчиво ответила она.

– Смешно тебя слушать! Выдумает такое, что ни в ворота не втащишь, ни через плетень не выкинешь…

– Я сегодня, миленок, такое выкину, что весь Шихан сто лет будет помнить! Мильен свой не пожалею, а свадьбу расстрою!

– За каким лешим тебе это надо? Смешно, ей-богу! Такая женщина – и вдруг поскачешь… Совсем это тебе ни к чему! – пытался отговорить пьяную бабу Микешка.

– Ничего ты не понимаешь и понять не можешь!

Размахивая перед лицом удивленного Микешки пустой рюмкой, она остановилась.

– Ты знаешь, что промеж нами тайна? – клонясь к нему все ближе и ближе, прошептала она. Лицо ее побледнело. Над бирюзовыми глазами мелко дрожали длинные ресницы. – Знаешь или нет?

– Какая тайна? Ничего я не знаю!

– Ну так знай! Жила я с ним… – Олимпиада с ожесточением кинула на пол вторую рюмку, которая с глухим треском разбилась о ковер.

– Выдумываешь!.. – сказал Микешка. Над его нахмуренными бровями гармошкой набухли крупные морщины. Он хорошо знал характер Олимпиады и почувствовал в ее словах страшную правду.

– То-то и оно, что не выдумала… Шесть годочков мы с ним этот крестик носим… – Она в отчаянии покрутила головой и потерла ладонью длинную, будто выточенную белую шею.

– Не верю! – протестующе крикнул Микешка и встал.

– А ты разок поверь… Ты послушай, что я тебе поведаю…

Она присела на край постели и рассказала во всех подробностях. Микешка слушал, ужасался, ничего не понимая.

– Вроде как бы и забылось уже все. А как вот узнала, что он на этой каторжанке женится, все во мне, как в котле, закипело… Где же ты, думаю, дуреха, раньше-то была? Ведь чую, что гибну в этой постылой жизни, винцо каждый день попивать стала… Только пьяная и могу допустить к себе Авдея… А тверезая – как на казнь иду! Ладно. Хватит! Ступай подавай кошевку, поедем! – решительно закончила она.

Видя, что остановить ее невозможно, Микешка, хмуря срошенные брови, раздельно проговорил:

– Ты мне сейчас на сердце такую цепь надела, что я и не знаю теперь, как мне быть? Наперед могу сказать, что от того, что ты задумала, ни тебе, ни им добра не будет.

– Пусть не будет! – резко проговорила она. – Кончим об этом, Микешка.

– Этаким-то манером вряд ли кончишь. Олимпиада Захаровна. – Он повернулся к порогу, сильно толкнув плечом дверь, поспешно вышел.

Ошеломительная новость, которую он только что узнал, угнетающе легла на душу. Он как-то сразу стал осторожным и сдержанным. Ведь с такими деньгами, наверное, на самом деле можно не только свадьбу расстроить…

Спустя полчаса он подъехал к крыльцу. Одетая в пушистый соболиный мех, Олимпиада стояла на нижней ступеньке, щурясь яркому на морозе солнцу. В руках у нее был небольшой, из желтой кожи портфель с блестящими застежками. Тут же стоял огромный дорожный саквояж, а рядом с ним круглая картонная коробка.

– Ты вроде как насовсем уезжать собралась? – укладывая саквояж в кошевку, спросил Микешка.

– Это подарки… невесте, – усаживаясь в задок кошевки, ответила она и улыбнулась жалкой, тоскующей улыбкой.

Микешка ничего не сказал, а только покачал головой.

Уже за околицей, когда серые кони резво месили на Шиханском шляху расхлюстанный снег, Олимпиада открыла круглую коробку и вытащила из нее великолепную пыжиковую шапку. Легонько толкнув кулачком в замшевой перчатке Микешку в спину, сказала:

– На, погляди!

Сдерживая коней, он оглянулся. Олимпиада протянула ему шапку и засмеялась. Отрицательно покачав головой, Микешка нахмурился и еще крепче натянул на лоб свою пеструю папаху.

– Надень, тебе говорят! – крикнула она сердито.

– Мне чужого не надо, – сказал он и отвернулся.

– Это твоя же! – снова крикнула она и, колотя его по полушубку, продолжала: – Я сама заказывала для тебя зарецкому агенту. Он только сейчас прислал. Авдей этой шапки и в глаза не видел. Третий день кутит. Ради тебя, дурака, старалась, а ты еще…

Она не договорила. Сорвав с его головы папаху, забросила ее в сухой у дороги бурьян. Словно пестрый ягненок, шапка несколько раз кувыркнулась на снегу и скатилась в канаву. Не спуская с нее глаз, Микешка остановил коней.

– Не смей брать! – крикнула Олимпиада.

– Ну как же так? – натянув вожжи, Микешка свернул с дороги и по неглубокому снегу подъехал к канавке. Темный чуб парня трепал ветерок. Олимпиада приподнялась в кошевке и быстро нахлобучила пыжиковую шапку на его голову.

Микешка остановил коней и вытащил из канавы свою пеструю папаху. По полю серебристо ползла легкая поземка, зализывая занесенные снежком кустики ковыля. Где-то близко раздался звон колокольчика и взвизгнули санные полозья. Микешка и Олимпиада оглянулись одновременно. Дробя ногами санный след, к ним быстро приближалась пара рыжих коней, запряженных в широкие розвальни. Правил незнакомый полицейский урядник. За ним сидели двое в шубах. Архипа Буланова Микешка узнал по его старенькой, облезлой шапчонке, которая не прикрывала даже раскрасневшиеся на морозе уши. Другой пассажир, Василий Михайлович Кондрашов, откинув воротник тулупа, узнав Микешку, помахал ему рукой. Розвальни сопровождали два конных стражника на темно-бурых конях.

– Пошел! – крикнул один из них.

Розвальни проехали в четырех шагах от кошевы. Микешка успел бросить папаху. Архип поймал ее на лету. Стражник что-то выкрикнул и, повернувшись на седле, погрозил Микешке нагайкой. Рыжие кони, подстегнутые урядником, усилили ход. За розвальнями вихрилась снежная пыль. На развилке дорог кони круто повернули и понеслись по Зарецкому большаку.

– Куда же их, Микешка? – испуганно спросила Олимпиада.

– В острог, наверное, куда же еще! – ответил он, чувствуя, как ненавидит он сейчас Олимпиаду со всей ее странной затеей.

– Они что же, самые главные смутьяны?

– Это ты у Авдея спроси, – выезжая на дорогу, ответил Микешка. Сейчас ему был гадок и Авдей, и унизительное его покровительство, противна и шапка, купленная на доменовские деньги. Он резко натянул вожжи. Сильные, породистые лошади рванулись вперед. Олимпиада рывком откинулась на заднее сиденье. В морозном воздухе кружились снежные звездочки, впереди маячили островерхие шиханы и голубело ледяное небо.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Нелегко начиналась жизнь Василисы в лигостаевском доме. Потрясенная неожиданной встречей со Степанидой, она вошла в кухню и присела на лавку. Светло и солнечно было в чисто подметенной избе. В печке, тихо потрескивая, жарко тлели сухие кизяки. Темный печной шесток мерцал гаснущими искрами, кизяки шипели, вздыхая. Едкий дым, облизывая опаленные кирпичи, вился голубыми змейками и улетал через трубу в лазурную высь.

С куренками в руках желтым призраком на пороге появился Санька.

– Вот дядя Петя велел вам их отдать, – кладя кур на кухонную скамью, проговорил Сашок. – Лапшу будем стряпать, – поглядывая на приунывшую Василису, продолжал он и, сдунув полусонную на стенке муху, поймал ее черными ногтями за крылышки и кинул в пылающую печь.

– Обделать их нужно, ощипать, – тихим, изменившимся голосом сказала Василиса.

– Ошпарим, конечно, поначалу, потом ощипем! – бойко отозвался Сашок. Он поспешно скинул шубенку и повесил ее на гвоздь. Покосившись на Василису, прищурил глаз и хитро ухмыльнулся, словно говоря: «Вот, видишь, сегодня не забыл шубу повесить. А это потому, что ты мне очень понравилась. А на дуру Стешку плюнь. Я за тебя заступился и еще заступлюсь», – говорили его чистые светло-серые глаза.

Василиса поняла это, чуть заметно кивнула и, ласково улыбнувшись, спросила:

– Ну что они там, Саня?

– Известно, лается на дядю Петю, на меня тоже накинулась за куренков, да дядя Петя ее урезонил… Известно, баба она сердитая.