Леон - Мейер Лана - Страница 5

Никто и никогда не смотрел на меня так пристально. Так открыто. Откровенно. Никто, кроме родителей, членов семьи и прислуги.

Я вообще видел мало людей до этого момента, так как находился на домашнем обучении в отличие от того же Драгона.

Ее белые, как у арктической принцессы, волосы, частично были заплетены в косу, образующую корону на голове. Остальные – струились по плечам упругими водопадами.

Мне сразу захотелось ее нарисовать. Я никогда прежде не писал портреты, и знал, что она станет первой.

– С тобой все в порядке? – тихим обеспокоенным голоском пропела девочка, прикрывая за собой дверь. С ужасом она окинула взглядом многочисленные провода, окружающие мою койку.

– Не знаю, – просто ответил я, пожав плечами. – Возможно, я скоро умру.

– Почему? – снежная принцесса подошла ближе, положив одну из ладоней на мою кровать.

– Мне будут делать операцию, – все тем же непоколебим тоном отрезал я, утопая в ее глазах. – А ты чего здесь? В больнице.

Эта закрытая больница святого Себастьяна была специально спроектирована и построена для тех, в чьих жилах течет «голубая кровь».

– Мне тоже будут делать операцию завтра. На глаза, – она с волнением протерла левый глаз кулаком, явно нервничая и переживая не меньше меня. – Я буду хорошо видеть.

– Ты плохо видишь? Меня? – уточнил тогда я, немного расстроившись, что она не может оценить мою внешность.

– Да, очень. Я научилась легко ориентироваться в пространстве со своим зрением, но врачи говорят… что у меня нет фокуса. Я все вижу очень размыто. Я могу ослепнуть, если операцию сделают, и если не сделают. Так и говорят, представляешь? – немного коверкая слова, поделилась со мной сокровенным девочка.

– И меня ты плохо видишь?

– Ага. Расплывчато. Но я часто хожу во сне, и кажется, заблудилась.

– Что-то привело тебя ко мне, – усмехнулся я, все еще думая, что возможно – она мой сон. – Может это и к лучшему. Что ты меня не видишь, потому что выгляжу я очень плохо.

– Мне все равно нравится на тебя смотреть. У тебя огромные очертания, как у моего папы.

– Что ж, принцесса…

– Эмили, – бросает девочка.

– Принцесса, – обратился к ней, словно к королевской особе. – Мы в одной лодке? Ты можешь потерять зрение, я могу потерять жизнь. Мы навсегда запомним этот день, не так ли?

– Наверное. Хочешь, я кое-что тебе отдам? Но только обязательно верни мне это после операции, – не дожидаясь моего ответа, она протянула мне шарообразный предмет, легко умещающийся в моей ладони.

Гладкий, стеклянный на ощупь шар, представляющий собой маленькую версию глобуса. На одном из его полюсов прикреплен часовой механизм. Явно ручная работа. Мини версия земли из эпоксидной смолы.

– Сама делала?

– Мы с бабушкой вместе делали. Она все делает своими руками, – пояснила малышка. – Делала, – с болью в голосе добавила Эми, отчего мне стало ясно, что ее любимой бабули уже нет в живых. – Это мой талисман.

– Я не могу его принять. Тебе он тоже пригодится завтра.

– Нет, тебе пригодится больше, – настаивала она. – А ты мне что-нибудь подаришь? – расплывшись в хитрющей лисьей улыбке, поинтересовалась девочка, намотав белокурый локон на палец.

У меня нет ничего, чтобы я мог ей подарить. Свою футболку? Гаджеты? Фамильное кольцо? Все это кажется не впечатляющим, обыденным. Она подарила мне нечто, сотворенное в порыве сильной любви и творчества… и мне хотелось ответить ей таким же подарком.

Немного подумав, я достал галстук, карандаш и скетчбук из прикроватной тумбочки.

– Завяжи мне глаза, – попросил я, взглядом пригласив забраться на постель и начать игру.

– Зачем?

– Это игра такая.

– Вау, уже интересно, – хихикнула девочка. Она встала у изголовья кровати, а я сел, ощутив легкие боли в грудной клетке от лишних движений.

Прежде чем приступить к творческому процессу, я, с позволения принцессы, прикоснулся к ее лицу. Ее кожа была невероятной мягкой, а волосы пахли клубничным шампунем. Я хорошо запомнил черты ее лица, но мне важно было потрогать вслепую, прикоснуться к ней душой.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Потому что именно нутром и всем своим естеством я писал картины. Не при помощи глаз, не при помощи рук, которые были лишь исполнителями того, что творится в сердце.

В умирающем, но чертовски талантливом сердце.

Мама Драгона говорила, что Бог поцеловал меня, подарив мне редкий дар, но от соприкосновения с такой мощной силой, оно ослабло, как от удара током.

Мать Драгона, конечно, совершенно странная женщина, но что-то в ее словах мне откликнулось.

Затем, я погрузился в абсолютную тьму. Карандаш скользил по холсту, пока я вглядывался в черную бездну под закрытыми веками, накрытыми импровизированной лентой из галстука. Погрузившись в особенное, трансовое состояние, я отдался движениям кисти руки.

Все это время я ощущал ее присутствие рядом. Запах ягод, ее постоянные пыхтения и нетерпеливые пошмыгивания. Мы могли бы быть друзьями, когда она немного вырастет.

У меня нет друзей. У меня нет никого, кроме Драгона, кто бы понимал меня и разделял бы со мной эмоции.

Распирающее тепло разливалось по всему телу. Даже боль в грудине ушла, оставив надежду. Мне не хотелось, чтобы она уходила…

Мне хотелось, чтобы Эмили держала меня за руку. Завтра, во время операции.

А может быть, всегда.

И мне определенно хотелось выжить, чтобы еще раз увидеть ее глаза…

– Держи, – закончив, сорвал ленту и протянул портрет ей. – Если мы больше не увидимся, ты хотя бы узнаешь, какой я тебя увидел.

– Почему мы больше не увидимся? – дрогнувшим голосом, промолвила Эмили, взяв листок.

– Так может случиться, – коротко бросил я. – Мне нужно спать. Уходи, пока ночной обход не начался. Найдешь свою палату? – Эмили кивнула и подбежала к двери, прижав листок бумаги к груди.

Напоследок маленькая принцесса обернулась, тихо добавив, прежде чем уйти:

– Ты останешься жив. И умрешь в глубокой старости, – совсем не детским тоном прозвучали последние слова девочки.

Я знал, что рано или поздно мы встретимся снова. Как бы я ни старался не видеть ее, избегать, не замечать, игнорировать. Кажется, еще тогда, балансируя между жизнью и смертью, я ощутил, что нас связывает нечто неразрывное, прочное, вечное.

Но с самого первого мгновения, как я увидел Эмили Моран, я понял: если я хочу стать великим, мне нужно держаться от нее подальше.

И именно поэтому, когда отец сказал, что я обязан в будущем связать себя узами брака с одной из сестер Моран, я без раздумий выбрал Келли.

Эмили разрушит меня. Сделает слабым. Возможно, даже одержимым. Ее интересы могут стать для меня выше моих, выше моих обязанностей и задач, а этого я не хочу допускать. Это очевидно. Я ощутил это еще когда был ребенком.

И я видел, как она росла, становилась прекраснее с каждым днем, и это убивало меня, что проще было не смотреть вовсе.

Человеку, сотканному изо льда, опасно даже смотреть на солнце, чтобы к чертям не растаять.

Что на меня нашло, и почему именно сейчас я решил нарушить данное самому себе обещание? Осознание того факта, что она скоро уедет в Китай и мы едва ли когда-либо увидимся.

Я хочу… эгоистично хочу воспоминание о ней. О повзрослевшей Эмили в моей настоящей кровати, а не в больничной.

Итак, жизнь наследника Голденштерн простроена по четкому расписанию. Дисциплина во всем – мой фундамент. Мне предстоит долгое обучение у отца и представителей его ложи. Драгон не претендует на звание апексара, его все эти королевские обряды и стратегические планы обойдут стороной. Я жду не дождусь, когда вступлю в ложу и узнаю все секреты мироздания, сохраненные ложей до наших дней.