Развод и три босса (СИ) - Зайцева Мария - Страница 1

Развод и три босса

Глава 1. Когда в твоей жизни появляется ангел, это к добру... Или нет?

Глава 1. Когда в твоей жизни появляется ангел, это к добру... Или нет?

Вы слышали когда-нибудь голос ангела? Нет? Вот и я не слышала, до этого дня. И, честно говоря, еще бы три раза по столько же лет не слышала, но у судьбы свои планы.

В этот день в ее планах было испытание для меня.

Ну и голос ангела, естественно.

— Давай руку! — рычит ангел сверху и добавляет, когда я мешкаю от ужаса, — быстрее, еб твою мать!

Ну да, согласна, лексикон не старославянский, хотя, когда там официально зарождение русского мата?

Надо же, какая ерунда в голову лезет на пороге смерти…

А в том, что я именно на пороге сейчас, вообще никаких сомнений.

Лифт, на котором я имела несчастье ехать в гости к подруге, все больше угрожающе кренится и скрипит так душераздирающе, что ежу понятно: старичок на последнем издыхании. И был, и остается.

Наверно, у всего есть предел прочности, и для этого механизма мои пятьдесят пять кило оказались явно за пределами этого предела…

И я скоро за пределами окажусь… Всего в этом мире.

Честно говоря, еще с утра я и не думала о смерти, а уж про голос ангела совсем не помышляла.

Собиралась, как обычно, быстро, по-солдатски, привыкнув в Москве выходить из дома за полтора часа до начала рабочего времени или назначенной встречи.

Здесь, в родном городе, такой проблемы не существовало, пробки имелись только на главных улицах и в часы пик, но привычка еще не искоренилась. Как и некоторые другие.

Я отогнала от себя неуместные мысли о прошлом и о привычках, которые теперь придется менять, и выбежала из дома в яркий летний день, в очередной раз удивившись утреннему солнцу, щедро заливавшему крыши пятиэтажек.

Есть что-то в небольших городках. Своя прелесть… Воробьи, вон, в пыльных лужах купаются… К дождю, да?

Мирка жила в старинном доме в пять этажей. Всего пять, но с высоченными потолками и огромными проемами лестниц, так что в доме даже имелся старинный лифт. Жуткий такой, с решёткой, которая блокируется, когда лифт приходит в движение. Я, по правде говоря, этот дом ещё с детства терпеть не могла. Говорили, что в нём приведения водятся. Типа, бывших жильцов, еще с дореволюционного времени. Раньше пугали нас этим, чтобы в подвал не лазили.

Теперь я думаю, что не пугали, а правду говорили. Из шахты дует ветер, завывая жутким призраком.

Да уж, лифты в этих мрачных домах, где в полтора метра стены шириной – отдельный треш. И я бы, если честно, лучше пешочком прогулялась, но по пути накупила две сумки подарков для Мирочки и её бабули. С трудом донесла до подъезда и теперь решила проехаться…

И знаете, что скажу: лучше бы я пешочком потопала…

Когда лифт резко остановился, и погас свет, я напряглась, но не устрашилась. Подумалось, что обычная авария, ну, и еще, что день вообще не задался… Я достала телефон, чтоб посветить панель с кнопками и вызвать диспетчера, как вдруг лифт издал невероятно жуткий звук и дрогнул.

Я оторопело уставилась на аккуратно забитые фанерой двери лифта, потому что, оказывается, за моё отсутствие в городе, в лифте пропали старинные решётки, наверно, в цветмет сдали…

Давайте посмотрим правде в глаза, дом аварийный! Людей срочно нужно расселять.

Меня – вытаскивать!

Пол под ногами заходил, и я замерла от ужаса, нелепо растопырившись по кабинке и вытаращив в темноту глаза.

Когда лифт еще раз заскрипел и пошатнулся, заставив меня скользить по наклонной, я наконец-то опомнилась и заорала. Громко и жутковато, завывая, словно банши на крыше.

Так страшно получилось, что замолчала, испугавшись собственного голоса.

Лифт еще раз скрипнул и накренился сильнее.

Я принялась вспоминать молитвы.

А потом по моему лицу заскользил свет, наверно, уже потусторонний, какой бывает в конце тоннеля, и раздался он, голос ангела…

— Ну, блядь! — нетерпеливо рычит ангел, — шевели задницей! Для кого я табличку написал внизу! Нельзя пользоваться лифтом!

— Да?

Табличка… Какая, нафиг, табличка???

И почему я сейчас вспоминаю про то, видела ли внизу табличку, вместо того, чтоб пытаться спастись?

Ангел рычит что-то сверху, неразборчиво, но определенно матерно, и опять орет, чтоб двигала задницей уже!

Я в ужасе, не понимаю , в каком направлении мне надо шевелить тем, чем он приказывает, видно, голова от страха полностью отрубается, и просто тупо тянусь к свету, всем телом, всей собой…

Ангел, забери меня отсюда! Забери!

И ангел, как и положено божественным существам, выполняет мою просьбу.

Жесткий хват за запястья протянутых рук, и я взлетаю, так легко, так волшебно, что даже взвизгнуть не успеваю!

Мгновение – и я наверху! На твердой и, самое главное, вообще не кривой поверхности, стою, прижатая к жесткому, большому телу ангела, и счастливо рыдаю в его грубую спецовку.

От него пахнет железом, острым, словно бы грозовым воздухом, немного потом и стиральным порошком. Самое лучшее сочетание ароматов!

Он что-то бубнит, удивленно и успокаивающе, обнимает меня, гладит по голове и плечам.

И, кажется, хочет оторвать от себя.

Последнее воспринимается диким, каким-то первобытным ужасом, и я не позволяю ему этого сделать, цепляюсь изо всех сил, плачу все громче…

И, в итоге, добиваюсь своего.

Ангел матерится приглушенно, а затем я снова взлетаю в воздух. И лечу, прижатая к вкусно пахнущему телу, куда-то… Не важно, куда.

Главное, прочь отсюда, от места этого страшного, от шахты лифта, чуть не ставшего моей могилой…

Темень подъезда сменяется яркостью дня, и я пугливо прячу лицо от солнечного света на груди у своего спасителя.

Мыслей никаких нет, меня трясет от пережитого, в голове полный ужас.

Снова полумрак перед глазами. Похоже, ангел принес меня в какое-то помещение.

Опять яркость, уже кафельная.

Ванна.

Меня ставят на ноги.

— Вот, умойся, коза, — миролюбиво бормочет ангел, но я, вместо того, чтоб сделать то, о чем он просит, поднимаю взгляд на лицо своего спасителя.

Он высокий, такой… словно гора передо мной. Ворот спецовки открывает крепкую шею, с дубленой на вид, загорелой кожей. Борода, даже не борода, а небритость. Не гламурная, а такая… настоящая, мужская. Твердый подбородок, твердая линия губ, крупный нос, глаза… В смешливых лучиках морщинок. Он смотрит на меня внимательно, ничего не говоря, позволяя себя изучать. И сам в ответ изучает.

А мне необходимо потрогать, коснуться его, просто чтоб осознать, что он настоящий, живой… И я на этом свете, а не в шахте лифта…

Я поднимаю ладонь и провожу по колючей скуле пальцами. Пугливо, но настойчиво. Он не препятствует, просто смотрит. И руки на моей талии тяжелеют.

— Ты… Красивый… — говорю я, словно в трансе, — ангел…

— Нихера себе… — бормочет он, криво усмехаясь, — так меня еще не называли… Ты же вроде не упала, с головой всё в порядке, девочка?

И тут я смеюсь. До слез, до всхлипов. Понимаю, что таким образом истерика выливается, стресс… Но это так забавно… Сколько лет меня не называли девочкой? Десять? Пятнадцать?

Он непонимающе хмурится на мое веселье, а затем мягко проводит пальцами по щеке, видно, желая успокоить, привести в чувство.

А я не хочу успокаиваться. И в чувство приходить тоже не желаю.

Наверно, опасность что-то во мне сдвинула, может, последние мозги вышибла, но мне хочется сделать то, что я , в итоге, и делаю.

Привстаю на цыпочки и прикасаюсь губами к его твердо сжатым губам.

Почему-то удивляюсь их твердости, это так странно… У моего мужа, бывшего, пусть он и считает пока по-другому, губы мягкие, полные. Сексуальные…

Он хорошо целовался, мне нравилось.