Агафон с большой Волги - Федоров Павел Ильич - Страница 63

– Вы, старые учителя наши, и мы, молодые…

– Ишь дипломат!.. А по тону статьи я было понял, что это твой молодой огонь по мне, старику.

Опустив голову, Молодцов задумался и тихо, словно ощупью, слегка покачиваясь, прошелся до порога и обратно.

Агафон молча наблюдал за ним, размышляя, придется после этого события уезжать из совхоза или нет. «Может быть, я топлю корабль, который меня подобрал и спас, открыл такую чудесную и заманчивую даль? Да, очевидно, этот кудлатый, осерчавший уралец все-таки вышвырнет меня за борт. Он капитан, у него власть, а у меня старые счеты с деревянными костяшками на согнутой проволоке, где сражаются дебет и кредит, да еще самописка «Дружба», наделавшая столько переполоху. Что еще? Совесть? А может быть, она и у меня прихрамывает?»

За открытым окном плескался дождик. Ветерок вяло колыхнул узорчатые занавески и донес натужный, ворчливый в грязи шум мотора. Машина где-то близко фыркнула за углом и остановилась.

Молодцов подошел к занавеске, отдернул ее и посмотрел на улицу. Секунду постояв в раздумье, вдруг суетливо повернулся, оглядел свои пижамные широкие штаны, быстро нырнул в соседнюю комнату. Агафон слышал, как скрипнула в сенцах дверь. Кто-то шумно, по-хозяйски вытер ноги и настойчиво постучал в филенку. Не дождавшись ответа, мужской голос спросил:

– Хозяин дома?

– Дома, дома! Прошу! – высовываясь из-за двери и вправляя чистенькую, аккуратно выглаженную рубаху в новые коричневые брюки, крикнул Иван Михайлович.

С небольшим чемоданчиком в руке в комнату вошел Константинов. Приглаживая всклокоченные волосы, Молодцов шагнул ему навстречу.

– Погодка некстати подгуляла! – здороваясь с директором за руку и тут же протягивая ее неловко топтавшемуся у стола Агафону, проговорил Константинов.

– С самого утра зарядил и хлещет без передышки. – Молодцов взял из рук секретаря райкома чемодан и пододвинул стул. – Как доехал? Сейчас организуем чайку. Хозяйка моя к внуку в гости уехала, а я тут один холостякую. Ты надолго?

– Если разрешишь, то переночую, – вытирая платком влажное, загорелое, кареглазое лицо, ответил Константинов.

Агафону показалось, что секретарь райкома выглядит сейчас значительно моложе, чем в тот раз. На нем были легкий серый костюм, темные ботинки с немодными носами, шелковая рубашка с открытым воротом. Причесывая свинцовые волосы, он перебрасывался с Молодцовым ничего не значащими словами. Агафон понимал, что ему нужно уходить, и осторожно стал передвигаться к двери.

– Удирать собираешься? Погоди, погоди! – заметив его движение, сказал Молодцов и посмотрел на гостя, спрашивая глазами, как, мол, быть с этим чудаком. – Ты, конечно, Антон Николаевич, имеешь привычку читать газеты?

– Бывает такой грех, – усмехнулся Константинов.

– Значит, в курсе! – Молодцов, безусловно, догадывался, зачем приехал секретарь райкома. Понял это и Агафон, беспокойно и выжидающе поглядывая на тяжеловатое задумчивое лицо человека, приехавшего решать его судьбу.

– Читал, – мельком взглянув на застывшую фигуру Агафона, ответил Константинов. – Сердитый мужик! Мы, пожалуй, Иван Михайлович, отпустим его. Поколотить бы его, конечно, надо… но ведь не сладишь с ним, вот какой большой! Идите, товарищ Чертыковцев. Я полагаю, мы еще с вами встретимся и потолкуем.

Константинов не ожидал, что встретит корреспондента на квартире директора, и к такому обоюдному собеседованию не был готов. Сначала ему хотелось поговорить с директором, выяснить, какую он займет позицию. Необходимо было узнать его точку зрения и лишь после этого ставить вопрос на обсуждение партийного актива.

– Ты выяснил свои с ним отношения? – когда ушел Агафон, спросил Константинов.

– Мои отношения?.. – вопрос застал Молодцова врасплох. Ответить на него было не так просто. Ивану Михайловичу тоже хотелось бы знать, что думает об этом скандальном деле секретарь райкома. Всерьез собирается намылить холку писаке или так, для красного словца сказал? – Откуда он только взялся на мою голову! Вот мое отношение! – зло и непримиримо заключил директор.

– Я прислал, – сказал Константинов.

– Спасибо за такой кадр.

– Значит, ты считаешь, что статья неправильная и тебя оклеветали? Так или нет? – прямо и жестко поставил вопрос секретарь райкома.

– Нет. Я так не считаю. На бумаге все будто выглядит правдой, подтвержденной бухгалтерскими цифрами, а вот на деле…

– Что на деле? Убытков нет, недостатков тоже, одни сплошные успехи? Реляцию нужно писать для наград…

– На такое я никогда не рассчитывал.

– Вот и напрасно! Мне было бы куда легче подписать бумагу на твой орден, чем разбирать такую корреспонденцию.

– Многое в статье подмечено правильно. Но разве только моя вина в этом? Есть же и объективные причины, – возразил Молодцов.

– Вот все эти причины на открытом партийном собрании ты и объяснишь. Народ выслушает и скажет свое слово.

– На открытом?

– Да, на открытом. На повестке дня будет стоять один вопрос.

– Как конкретно он будет стоять? – спросил директор. Для него важна была не только сущность вопроса, но и сама формулировка.

– Ребром, – насмешливо ответил Константинов. – Я вызвал твоих соседей из «Горного», «Приуральского», «Степного» – директоров, главных инженеров, главных бухгалтеров.

Этого Молодцов совсем не ожидал. Значит, собрание, да еще открытое, пройдет не просто по-деловому, а с громкой, на весь район и область трещоткой. Посмотрев на Константинова, он тревожно спросил:

– Раз один вопрос, значит, будем обсуждать статью. Ну и как, персонально в отношении меня?

– Мне кажется, нельзя так узко ставить этот вопрос, – ответил Антон Николаевич.

Молодцов облегченно, словно после большой пробежки, вздохнул. Но для него это была секундная передышка.

– Формулировка будет очень краткой, – продолжал Константинов, – о нашем директоре совхоза.

– Вот-вот, и я говорю… – обиженно обронил Молодцов.

– Да пойми ты: не только о тебе, а о том, каким должен быть наш директор, – пояснил Константинов.

Такая постановка вопроса настолько была непривычной и казалась опасной, что Иван Михайлович нашелся не сразу. Барабаня пальцами по клеенке, сцепив крепко зубы, он шевелил желваками. Потом протянул руку к лежащей на столе пачке «Казбека». Курить захотелось нестерпимо.

Антон Николаевич накрыл коробку ладонью, отодвинул ее в сторону.

– Э-э! Не выйдет, приятель! – проговорил он и, погрозив пальцем, добавил: – Может, запьешь горькую?

– А что мне осталось делать? Если вы так решили – не просто прогнать, а разобрать по старым косточкам, с треском, то не стоит разводить дипломатию. Сказал бы прямо: так и так, валяй, друг, на пенсию!

– Ничего я не решал и не собираюсь. Пусть народ, коммунисты скажут свое мнение, а ты – твое, но не о себе только, а о том, каким должен быть наш директор и что мешает ему быть таким. Понял?

– Мне же нужно как-то подготовиться, доклад о работе сделать. Нельзя так с бухты-барахты… – разгоряченно протестовал Молодцов.

– Никаких таких докладов и речей не будет. На две минуты я сделаю вступительное слово. А может быть, даже поручим открыть Соколову, прочитаем статью и сразу приступим к обсуждению…

– Новое дело!.. Лучше уж связать мне руки и пустить к козлам в кошару, пусть бодают сколько вздумается! – с горькой усмешкой проговорил Иван Михайлович. И то, что он обижался лишь за себя, как директор, рассердило секретаря.

– Людей нельзя уподоблять твоим козлам. Если ты боишься партийного разговора, значит, чувствуешь себя неправым, – резко сказал Константинов. – Да, мы решили обсудить совхозные недочеты не кабинетным порядком, а по-новому. Может быть, это несколько необычно и жестоко для директоров, но зато демократично. Общественность скажет: плохой ты директор или хороший. Виноват – отвечай; хорош – хвали, награждай. А такая, как у тебя, ложная самосохранность авторитета никого к добру не приводила. Запомни, друг мой, и пойми, что речь пойдет не о твоем персональном деле, а о работе директора вообще!