Агафон с большой Волги - Федоров Павел Ильич - Страница 5

Само село Дрожжевка выглядело как-то особенно патриархально. Если бы не выстроенные под открытым небом колонны тракторов, автомашин и комбайнов, которые, казалось, завернули сюда случайно и остановились, чтобы похвастаться новенькой разноцветной окраской, то Дрожжевка сама по себе походила бы на древний старообрядческий скит.

Дома здесь длинные, приземистые, на каменных фундаментах, с высокими коньками железных и тесовых, почерневших от давности крыш. Самый большой дом раскорячился своими пристройками посредине села, словно навечно вцепился в эту благодатную землю своими каменными зубьями остро обнаженных углов. На окнах с тюлевыми занавесками стояли цветы. Рядом на внушительном каменном лабазе неуклюже растопырилась вывеска: «СЕЛЬМАГ».

К этому обширному подворью подкатила машина и остановилась. На единственной улице, где-то в конце, возвышалось какое то недостроенное здание. Там желтели сосновым тесом несколько новых стандартных домиков с тянувшимися к ним электрическими проводами. Сколько Агафон ни смотрел, нигде не увидел пока ни одного козленка. У некоторых подворотен лежали и грелись на солнце какие-то особо лохматые собаки, враждебно косясь на незнакомца злыми глазами.

– А где же козлы? – выпрыгнув из машины, спросил Агафон, отряхивая помятое, запыленное столичное пальто.

– Козы в кошарах, – ответил Федя и улыбнулся.

Агафон с присущей ему откровенностью хотел было спросить, с чем едят эти самые кошары, но не решился. Помог сгрузить товар и после очень ласкового и настойчивого приглашения Вари Голубенковой вошел в обширные сени дома. Ее мать, Агафья Нестеровна Монахова, оренбургская вдова-казачка, встретила его приветливо. Вскоре в большую светлую горенку пошел аппетитный дух жареных беляшей и знаменитой казачьей лапши с жирной гусятиной.

«Здесь умеют поесть», – принимаясь за кушанья, подумал Агафон.

За столом сидели Варя, молодой тракторист Федя, оказавшийся племянником Агафьи Нестеровны. Из разговора выяснилось, что Федя рос сиротой и воспитывался у тетки. Сама Агафья подавала на стол. Изредка присаживалась, откусывая сочный беляш, наперебой с Варей потчевала Агафона.

Варвара специально для гостя переоделась в шелковое, сиреневого цвета платье, часто вскидывала на него темные глаза, не стыдясь своей смуглой полуоткрытой груди. Было видно, что эта молодая женщина здесь в доме безраздельно царит и властвует. Когда Агафон умывался с дороги, она вошла в кухню, попробовала сырой, сильно наперченный фарш, кратко бросила:

– Соли мало.

– Сейчас подсолю, доченька, – прекратив раскатывать пышное белое тесто, засуетилась Агафья Нестеровна.

– А где Мартьян? – облизывая после третьего беляша чувственные губы, спросила Варвара.

– Был. Жрать не стал. Заседать пошел к Соколову. Наверное, его там прорабатывают, голубчика, – резко кинув на свое мощное плечо полотенце, проговорила Агафья. – Я Михаилу-то Лукьяновичу все выложила…

– Ладно, мама. Довольно! – бесцеремонно одернула мать Варвара. – Очень нужно гостю слушать наши спектакли…

– Кызык!* – усмехнулся Федя.

></emphasis> * Смех! (Киргиз., казах.)

– Ты не ощеривайся, рыжий! – прикрикнула на племянника Агафья. – Я еще с тобой покалякаю особо…

– Принимаю, тетя, – с покорной насмешливостью щуря голубые глаза, ответил Федя. – По субботам принимаю, после бани…

Агафон и Варвара, не удержавшись, засмеялись. Федя был действительно огненно-рыжий, с вздернутым, усыпанным апрельскими веснушками носом.

– Видал такого, Агафон Андрияныч? Как с теткой разговаривает! А еще комсомольский секлетарь, в знаменитые трактористы метит.

– В знаменитые? – спросил Агафон.

– С четырнадцати лет пашет. Еще в моем звене начал, – не без гордости вставила Варя.

– И ты, значит, секретарь комсомольской организации? – Агафону очень понравился этот рыжий парень.

– Да, выбрали, – нехотя ответил Федя.

– Как выбрали, так и нос задрал, – не унималась Агафья. – Я для них машину-легковушку приобрела, по рублику накапливала, а они с зятьком на базар свезти не желают. Со стороны клянчить приходится да лишнюю пятерку шоферам платить…

– Хватит, мама, – прервала ее Варвара. Ей явно неприятен был этот разговор. – Где, Агафон Андриянович, вы думаете жить? – спросила она и вышла из-за стола.

– А еще и сам не знаю, – задумчиво ответил Агафон. – Нужно товарища Соколова повидать и директора.

– Директор на курорте, замещает его главный инженер, – сказала Варя. – Можете пока у нас жить. Места хватит, – предложила она, даже не спрашивая, согласна мать или нет.

– В боковушку можно поместить, – смиренно проговорила Агафья Нестеровна. – Только перегородка тоненькая, правда…

– Это ничего. Благодарю вас! – обрадовавшись, что не нужно заботиться о жилье, сказал Агафон.

Дом Агафьи Монаховой – четырехкомнатный, недавно покрытый шифером, с новым просторным прирубком, отдельной кухней, двумя застекленными верандами. К одной из них и прилегала предложенная Агафону боковушка. Начал строить эту вместительную домину еще покойный муж Агафьи Нестеровны, ветеринарный фельдшер Корней Монахов. Дед и отец Корнея были коновалами. Получив образование в первые годы Советской власти, Корней переехал в тридцатых годах во вновь созданный племхоз и проработал здесь до сорок второго года. Достроила дом Агафья Нестеровна самостоятельно, на свои кровные, как она заявляла, и даже в годы войны что-то пожертвовала на постройку танка. Этим поступком она часто «утирала нос» своему зятю Мартьяну, когда тот начинал корить ее за пристрастие к базарной торговлишке, в чем немаловажную роль играли большой сад, приусадебный участок и пуховые платки.

Агафон понял, что козий пух, этот драгоценнейший товар, связан и с неистребимым духом спекуляции, укоренившимся в этих местах столетиями.

– Оставайтесь у нас, – говорил ему Федя. – Помещения на всех хватит. Тетка моя мечтает даже дачников завести, да они мало сюда ездят. От станции далеко. А так тут настоящий курорт, горный воздух, речка…

– Вижу. Место что надо, – согласился Агафон.

– Сейчас-то что: голым-голо. Вот посмотришь, как тут все расцветет! Видел когда-нибудь, как цветет степь, все косогоры тоже сплошь покрываются цветами, а запах какой!

– Видел, в кино… – улыбнулся Агафон.

Он уже успел обратить внимание, когда разгружали машину, что народ, собравшийся посмотреть на привезенные для сельмага товары, здесь по-особому свежий и красивый. Когда Агафон вошел в дом Соколовых, они только что закончили обедать и выходили из столовой. Здороваясь, мимо него прошли высокий молодой темноволосый парень с чистым продолговатым лицом, белоликая женщина, напоминавшая статной фигурой и агатовыми глазами Зинаиду, и похожая на сдобную булку девица, еще полубарышня, с пышными и, наверное, мягкими, как лен, волосами. Неловко посторонившись, давая им пройти, Агафон остановился за дверью и услышал доносившийся из горницы громкий разговор двух мужчин. Прислушиваясь, невольно ловил каждое слово:

– Ты, Мартьян, гордец неуживчивый. Самое главное, нет у вас детей. Были бы ребятишки, и теща твоя переродилась бы. Внуки – это великое дело. Потому ты, как пришлый человек, не чувствуешь своего корня. А раз корней нет, то растение не приживается…

– Да ты, Миша, оказывается, философ, – раздался мягкий звучный голос мужчины.

– Не смейся. Все знают, что ты вагон книг перечитал, изобретательством занимаешься, наукой… Оттого и жена жалуется, что ты ночами не спишь с нею, а книжки читаешь. Ты не хозяин в доме, а постоялец какой-то! Нельзя же так!

«Ого!» – подумал Агафон.

В это время против него остановилась пухленькая девица, посматривая на гостя круглыми серыми глазками, спросила:

– Вы из Москвы, да?

– Да, – пристально рассматривая эту коротышку, ответил Агафон, не переставая прислушиваться к заинтересовавшему его разговору двух мужчин.

– Из института убежали, да? Ой как интересно! – бесцеремонно, по-детски хватая его за руки, восторженно лепетала коротышка.