Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Агафон с большой Волги - Федоров Павел Ильич - Страница 18


18
Изменить размер шрифта:

Народу собралось много: зоотехники, птичницы, доярки, штурвальные, трактористы, шоферы, учетчики, две молоденькие учительницы, медсестра. Пришли Марта с Ульяной. Явилась и Даша Булка, поправила кокетливую прическу, уморительно серьезно сложила губы, уселась на передней скамье и взирала на высокого Агафона лукавыми глазенками.

Федя открыл собрание и попросил избрать президиум. Избрали Федю, Ульяну, зоотехника Валю, чернявенькую, тихую, дружно проголосовали и за Агафона. Марта сделала сообщение о ходе прироста молодняка и потребовала помощи для отбраковки. Решили единодушно помочь.

Выступил Агафон и начал не с козлят, а с клуба.

– Скучно живете, ребята, хотя каждый вечер занимаетесь танцульками. А кружки посещаете плохо. Посмотрите, какая в клубе грязища…

Дальше он сказал, что комсомольцы-механизаторы часто приходят в клуб на танцы в нетрезвом виде, ведут себя развязно, пристают к девушкам. А дружинники с повязками на рукавах как будто не замечают этого, словно ожидают, когда дело дойдет до драки.

Говорил горячо, справедливо, называл вещи своими именами. Перейдя к зоотехническому учету, отругал учетчиков за плохо составляемые ведомости и предупредил, что заставит переделывать. Слушая самого себя, увлеченно целыми страницами пересказывал учебник Неделина, не понимая, что утомил всех до предела. Собрание получилось малоинтересным, сухим, информационным. У Агафона было много энергии и желания и еще очень мало опыта.

Лучше всех это поняла Ульяна. Выйдя из клуба, она ухватила его за руку, насмешливо заговорила:

– Ты, Гошенька, оказывается, такой назидательный, правильный, ну прямо без оглядки дуешь в коммунизм… Ты бы хоть харчишек на дорожку захватил.

– Ну, знаешь! – свирепо взглянул на нее Агафон и даже приостановился.

– Бери уж на двоих, и на меня тоже! – шепнула ему Ульяна прямо в ухо. – После твоей пламенной речи я стала, наверное, самая идейная и сознательная.

– Ты все шутишь, – подавляя обиду, сказал он. – Неужели я так уж плохо говорил?

– Из тебя, наверно, выйдет великий оратор! Я так сладко дремала.

– В чем же я не прав, по-твоему?

– Вся беда в том, что ты слишком прав. Решил перевоспитать всех сразу. Ты лучше сначала возьмись за меня. Я очень хочу быть перевоспитанной. Однако боюсь, что после этого вовсе перестану смеяться.

– Вот как!

– Конечно! Ведь ты такой недопустимо серьезный, такой… как тебе сказать – номенклатурно-директивный!

– Ульяна! – возмущенно крикнул Агафон, пытаясь высвободить свою руку. – Я не могу слушать…

– Нет уж, послушай. Ты очень похож на нашу Марту. Она у нас тоже такая идейная, что дальше ехать некуда. Они оба с папой тебя боготворят. Чем ты их подкупил? Между прочим, в тебя здесь многие влюблены.

– Это что же, самые последние новости? – иронически спросил Агафон.

– Да, – подтвердила она. Ульяна понимала и видела, что к Гошке, как к новому здесь парню, девчонки проявляют повышенный интерес, да и сама она тоже поддразнивала его неспроста. Правда, у нее были права их прежней дружбы, но он как-то слишком подчеркнуто отгораживался и замыкался в себе. Ей и невдомек было, что урок с Зинаидой оставил глубокий след.

– Многие! – усмехнулся он. – Придумает тоже…

– Ну не многие, так Марта, например, Даша и, конечно, твоя черноглазая хозяюшка Варвара. Глядя на них, и мое сердечко начинает разъедать маленький червячок… Но ты совсем недосягаемый, ни за одной девчонкой не приударяешь, даже никому, как ты это умел делать раньше, ни разу не подмигнешь. Обложился всякими книжищами, наверное, в министры финансов метишь… К нам тоже не заглядываешь. Почему, Гоша? – тихо и сердечно под конец разговора спросила она.

– Некогда, – отговорился он. – А если еще будешь постоянно дразнить и разыгрывать, совсем ходить перестану.

– Но я же пошутить люблю, – ответила она простодушно. – Ты на меня, Гоша, не сердись!

– На тебя нельзя сердиться, – сказал Агафон и попрощался, сославшись, что идет работать.

Она молча отпустила его руку и быстро пошла к дому.

Ему стало жаль огорченную девушку, но он не пошел за ней.

А утром, делая на веранде зарядку, вспомнил Ульяну, раскаялся и решил, что вечером непременно пойдет к Хоцелиусам и немного развлечется. Стояли теплые апрельские дни. В обширном саду Агафьи Нестеровны на старых белостволых яблонях розовели набухающие почки. Вдоль плетневой изгороди, в аккуратно подстриженном малиннике озорничали, перепрыгивая с ветки на ветку, серенькие воробьишки. Позади ограды к небу лихо взметнулся пузатый стожок лугового, оставшегося от зимы сена с приплюснутой на макушке ветреницей. Видно было, что хозяева здесь весьма запасливые.

Тихо было вокруг в это весеннее утро. Слабый горный ветерок легонько покачивал тоненькие ветки вишен, забавно играл рваными, нелепо торчавшими на старом помеле тряпками чучела. Казалось, что в тонкую, прозрачную синь чистого утреннего воздуха кто-то нарочно выставил эту одряхлевшую тень пугала, на которое укоряюще посматривали веселые башни желто-зеленых Уральских гор, позолоченных первыми утренними лучами.

В добротной, недавно сооруженной каменной пристройке, служившей кладовкой, скрипнула дверь и громко застучали ведром. На насесте с яростной хрипотой снова прокукарекал старый хозяйский петух и всполошил все многочисленное семейство. В сарае в тихом шепоте засуетились, закудахтали крупные черноперые хозяйские куры. Широко перекрестившись, Агафья Нестеровна распахнула дверь скотного сарая и сунула крупной однорогой корове полкраюхи магазинного хлеба. Огладив корову, она поставила ведро и грузно присела к розовому тяжелому вымени.

В открытую дверь было видно, как черно-пестрый толстоголовый бычок, которого игриво почесывала тупым коротким рожком сытая годовалая телка, услышав, как гудят по подойнику звонкие молочные струи, протяжно замычал и беспокойно засопел влажными розоватыми ноздрями. Ему ответно откликнулась белохвостая, такая же, как и ее потомство, пестрая родительница, прозванная в домашности Комолушкой. Растопырив упругие мосластые ноги, она боднула единственным рогом угол яслей и начала тереться распоротым ухом о деревянную, пахнущую отрубями кормушку.

– А ну, стоять! Шелудивая! – властно крикнула Агафья Нестеровна. Она сегодня была явно не в духе. Не переставая тянуть соски, Агафья ворчливо бранила породистую симменталку за строптивый, неспокойный характер и обжорство.

Взволнованность хозяйки, очевидно, передалась и Комолушке. Она еще пуще начала вихляться и мотать однорогой башкой.

– Да ты будешь у меня стоять, оглашенная, или нет! – еще громче закричала выведенная из терпения Агафья Нестеровна. – Ты у меня, безрогая, докрутишься! Вон как возьму хворостину да как начну охаживать…

Но безрогая, не внимая хозяйской угрозе, предупредительно бурно засопела и, словно палкой, завертела длинным метелочным хвостом.

Агафья Нестеровна не выдержала. Оторвав руки от вымени, шлепнула упрямую симменталку по гладкой, упитанной ляжке.

В ответ строптивая Комолушка быстро и ловко лягнула ногой и с грохотом опрокинула ведро. Звякнув дужкой, оно покатилось по соломенной изгаженной настилке. Шипя набухшей пеной, молоко густо полилось в растоптанный навоз. Выхватив из-под ног коровы упавший подойник, Агафья Нестеровна, проклиная все на свете, отскочила и, беспомощно озираясь по сторонам, выискивала подходящую хворостину. Однако, на счастье комолой, палки близко не оказалось. Разъяренная хозяйка пустила в ход висевшее на плече полотенце.

Телка и бычок, не чуя Агафьиного гнева, лениво помахивая хвостами, с медлительной осторожностью приближались к белевшей молочной пене.

– Вас, кусошники, куда черт тащит? – набросилась на них Агафья Нестеровна и замахнулась полотенцем.

Лобастый братик по кличке Толстобаш и гладкая, сытая сестрица по кличке Елка, помаргивая глупо вытаращенными глазами, недоуменно остановились.

Заслышав крикливый голос хозяйки, идолом сидя на своем свинячьем троне, мощно и грозно захрюкал десятипудовый боров. Между прочим, в доме Агафьи Монаховой все было мощно и величественно, добротно и сыто, как и сама высокая, крутоплечая пятидесятипятилетняя хозяйка, обладавшая могучей силой и густым, почти мужским басом.