Отшельник Книга 3 (СИ) - Шкенев Сергей Николаевич - Страница 31

Гостям, однако, угощение понравилось чрезвычайно. Громко чавкали, сыто отрыгивали, вытирали жирные пальцы о собственные волосы, халаты и белоснежные скатерти. То есть, вели себя свински естественно.

А предводитель посольства как бы невзначай поинтересовался:

— Позволено ли мне будет узнать, о великий Маментий-хан, куда деваются перья этих великолепных и очень вкусных птиц?

Намекает, сучонок, на восточный обычай, когда хозяин дарит гостю понравившуюся тому и похваленную вещь. Не так, чтобы закон такой неписаный, но по правилам хорошего тона полагается подарить. Но вот тут хрен он угадал!

— Продаём грамотеям для письма, а частью отдаём бесплатно в государевы училища, — Маментий так и не запомнил витиевато-заковыристое имя предводителя огузского посольства, потому обращался неопределённо. — У нас очень много пишут.

И нисколько не покривил душой — за годы с обретения врат в Беловодье общая грамотность населения дошла чуть ли не до половины численности. В городах из десяти человек семеро свободно читали и писали, в деревнях и прочих сёлах таковыми были четверо из десятка. А в государеву военную службу неграмотных просто не брали.

— А нам продадите? — глаза огуза блеснули жадностью и тоскливым ожиданием отказа.

— Нет, не продадим, — подтвердил его догадки Маментий. Но уточнил. — А вот обменять можем. На гору Афон и её монастыри. Неразграбленные, но можно без населения.

Неравноценный обмен, и даже полудикий кочевник это прекрасно понимает:

— Как же не грабить, о великий Маментий-хан? Люди придут в ужас от попрания традиций, и будут спрашивать, за что они вообще воюют. Наши степи и пустыни настолько бедны, что…

— Жалобы на скудость могут огорчить Аллаха всемилостивейшего, — глубокомысленно заметил Маментий.

Огуз удивлённо вытаращил глаза, и сделал ритуальный жест, обозначающий омовение, что смешно выглядело при перемазанной и блестящей от гусиного жира физиономии. Но был настойчив в желании получить хоть что-нибудь:

— Если у нас будет хорошее оружие и надёжные доспехи, то всевышний простит.

— И то и другое, разумеется, русской выделки? А харя не треснет, уважаемый?

Уважаемый глава посольства нисколько не обиделся и самодовольно ухмыльнулся, восприняв риторический вопрос как комплимент. В самом деле, в степи пухлые щёки могут быть только у богатого и облечённого властью человека, не тратящего силы на всякие мелочи. А ухмыльнувшись, придвинул к себе глубокое опустевшее блюдо из-под жареной гусятины и вылил туда вино из ближайшего кувшина. Прямо в плавающие в жире шкварки. С громким хлюпаньем выпил, отрыгнул, и вытер губы рукавом.

— Вот видишь, великий Маментий-хан, лицо не может треснуть, потому что в нём уже есть ротовая дырка! А доспехи и в самом деле нужны хорошие. Разве есть на свете что-то лучше русских доспехов?

— У нас много чего есть, — кивнул Бартош. — Но могу предложить только османские доспехи и османское же оружие. В долг.

— Как это в долг? — удивился огуз.

— Как все дают в долг, так и я дам. Осмотрим товар, оценим, составим договор, а через год вернёте стоимость и две десятые части сверху. Позвать писаря с бумагой, или предпочитаешь пергамент?

Глава посольства загрустил и надолго задумался. Османская защита и вооружение не славились ни качеством, ни прочностью, а в последнее время вообще стали переходить на кожаную броню с нашитыми пластинками из конских копыт и коровьих рогов. Железо утекало скупщикам на ежегодном хлебном торге, терялось в мелких стычках и крупных битвах, уходило вместе с дезертирами в неизвестном направлении. Впрочем, у самих ещё хуже…

Да уж… причём намного хуже. Из восьмитысячного войска лишь две тысячи вооружены саблями, луками и имеют обтянутые кожей плетёные щиты, ещё четыре тысячи вооружены короткими охотничьими копьями с наконечниками из дрянного железа, а у остальных только обожжённые на огне длинные жерди, изредка украшенные заострённой костью. Драный халат такого же степного бродяги пробьют, но от серьёзного противника лучше всего сразу бежать как можно дальше и быстрее.

Есть, правда, Железная Сотня, где каждый имеет кольчугу, железный шлем, крепкое копьё, саблю, да по два десятка стел в саадаке. Но туда идут отпрыски самых богатых и уважаемых семей, а их не пошлёшь штурмовать стены афонских монастырей и многочисленные пещеры Святой Горы. И что теперь делать? Хотя выбора, в общем-то, и нет.

— Я согласен подписать договор, о благороднейший из благородных, и предпочитаю пергамент. Но сначала хотел бы осмотреть предлагаемое нам… э-э-э…

— Богатство? — с едва видимой усмешкой уточнил Маментий.

— Да, оно самое. Как насчёт завтрашнего дня?

— Хоть прямо сейчас, у нас давно всё готово.

— И гусиные перья для стрел?

— Они тоже готовы.

Глава посольства покосился на кувшины с вином, на богатую закуску, и помотал головой:

— Завтра осмотрим, о великий Маментий-хан. Аллах не простит, если мы ещё несколько раз не выпьем за здоровье государя-кесаря Иоанна Васильевича и императора Касима Чингизида.

Но завтра для посольства не наступило, так же, как и послезавтра. Да и третий день тоже. Сначала непривычные к обильным и халявным возлияниям организмы огузов категорически отказывались выходить из блаженного состояния алкогольной нирваны, а потом наступило жуткое похмелье. Такое, что многие просили их удавить без пролития крови во имя Аллаха милосердного, чтобы прекратить страдания.

Пришлось применять для оживления испытанные способы. Капустный и огуречный рассолы, слегка разбавленные вином и уксусом, сотворили чудо, и на четвёртый день кое-кто даже нашёл в себе силы встать и протолкнуть в себя немного острой, жирной и наваристой шурпы из баранины и гусиных потрохов. Не выжили всего четверо, но они и не представляли особой ценности на переговорах. Так, массовка…

Сам Маментий Бартош реанимацией не занимался, посвятив время небольшому морскому сражению. Собственно, и не сражение вовсе, а небольшое избиение младенцев, да и то немного не тех, кого следовало избивать. Дело в том, что основные силы огузов, озабоченные отсутствием известий от своего посольства, предприняли попытку переправиться на европейский берег Босфора. И их командующий не придумал ничего лучше, как сделать это на конфискованных у османов галерах. Естественно, эти кораблики тут же опознали как вражеский десант и бросили на перехват все боевые ушкуи с мощной дальнобойной артиллерией. А когда разобрались, было уже поздно, и претензии никто не предъявил, за неимением высокопоставленных предъявителей. Мелочь, выловленную экипажами ушкуев из тёплой водички пролива, можно было не принимать во внимание.

— Мой султан мне этого не простит! — искренне причитал едва оклемавшийся предводитель посольства Энвер-паша, чьё почтенное имя Маментий узнал только что. — На кол посадит! Кожу с живого сдерёт! Сварит в протухшем бараньем жире!

— Но причём здесь ты, уважаемый? Кто отдал приказ о переправе? Кто командовал войском в твоё отсутствие? Да, произошло недоразумение, но у каждого недоразумения, как и у ошибки, есть имя.

— Медельин-бек?

— Вот этого я не знаю, так как в ваших беках не разбираюсь, — покачал головой Бартош. — Решай сам, но лучше найди такого, что уже никогда не сможет оправдаться.

— Оправдаться в чём? — удивлённо спросил Энвер-паша. — Шайтан с ним, с утонувшим войском, но ведь мой султан останется без поставок вашего оружия и доспехов, а это непростительно! Ведь я же не смогу исполнить договор и силами одного только посольства взять иблисов Афон!

— Мы выловили почти четыре тысячи человек. Почему-то думается, что этого будет достаточно.

— Да, — кивнул огуз, и выдернул из бороды клок крашенных хной волос. — Выплыли самые… Мы прекрасно знаем, что не может тонуть.

— Ничем не могу помочь, разве что укажу лесок, где можно вырезать приличные дубинки для ваших воинов.

— Дубинки?

— Ну да, ведь всё остальное на дне морском.