Достаточно времени для любви, или жизнь Лазаруса Лонга - Хайнлайн Роберт Энсон - Страница 12

– Я обдумаю эту проблему, Лазарус. Самым тщательным и систематическим образом.

– Ставлю семь против двух, что тебе не удастся найти такое, чего мне не приводилось уже делать.

– Я постараюсь. А вы не воспользуетесь кнопкой, пока я буду думать?

– Не обещаю. Но в любом случае сначала я изменю завещание. Насколько можно довериться твоему высшему судейскому чину? Может понадобиться кое-какая помощь... Это завещание, – он постучал по конверту, – согласно которому все отойдет Семьям на Секундусе, останется законным, сколько бы в нем ни было недостатков. Но если я оставлю состояние каким-то конкретным лицам, тебе, например, некоторые из моих потомков – а ты понимаешь, их сущая горстка – немедленно поднимут вой и попытаются оспорить его под любым предлогом. Они продержат завещание в суде, Айра, пока все состояние не уйдет на издержки. Давай-ка попробуем избежать этого, а?

– Это можно. Я изменил правила. На нашей планете человек перед смертью имеет право отдать завещание на апробацию, и в случае наличия сомнительных мест суд обязан помочь клиенту сформулировать их так, чтобы завещание наиболее полно отвечало целям. После выполнения подобной операции суд не принимает протестов, а завещание автоматически вступает в силу после смерти завещателя. Конечно же, если он изменит текст – новый документ должен также подвергнуться апробации. Короче, изменять завещание – дело накладное. Зато потом мы обходимся без адвокатов, они не имеют более никакого отношения к завещанию.

Глаза Лазаруса округлились от удовольствия.

– А ты не огорчил горсточку адвокатов?

– Я успел огорчить стольких, – сухо ответил Айра, – что любой отправлявшийся на Счастливую транспорт, уносил туда и добровольных эмигрантов. Что же касается адвокатов – они огорчили меня настолько, что некоторые из них без всякого желания со своей стороны попали в число эмигрантов. – Исполняющий обязанности кисло усмехнулся. – Пришлось однажды даже сказать Верховному судье: "Ваша честь, мне пришлось отменить чересчур много ваших решений. Вы занимались казуистикой, неправильно толковали законы, игнорировали право справедливости с тех пор, как заняли это место. Ступайте домой. Вы будете находиться под домашним арестом до старта "Последнего шанса". Днем в сопровождении стражи вы можете уладить свои дела".

Лазарус хихикнул.

– Надо было повесить. Ты знаешь, чем он занялся? Открыл лавочку на Счастливой и занимается политикой. Если его уже не линчевали.

– Это их проблема, а не моя, Лазарус, я никогда не казню человека за то, что он просто дурак. Но если он еще и несносен, я его высылаю. Если вам необходимо завещание, нет смысла потеть над новым. Вы просто продиктуете его со всеми условиями и пояснениями. Потом мы пропустим текст через семантический анализатор, пересказывающий все безукоризненным юридическим языком. Если оно удовлетворит вас, можете передать завещание в Верховный суд – если вы захотите, он сам придет к вам – и проведет апробацию. После этого завещание можно оспорить лишь по приказу нового исполняющего обязанности, что я считаю маловероятным, ибо попечители не допускают несолидных людей на это место. Надеюсь, у вас, Лазарус, будет для этого достаточно времени. Мне бы хотелось отыскать для вас нечто новое, способное вновь пробудить интерес к жизни.

– Хорошо, но не тяни. И не заговаривай мне зубы, как Шехерезада. Пусть мне доставят записывающее устройство – скажем, завтра утром.

Везерел хотел что-то сказать, но промолчал. Лазарус бросил на него пристальный взгляд.

– Наш разговор записывается?

– Да, Лазарус. Озвученное голоизображение всего, что здесь происходит. Но – прошу прощения, сэр! – все материалы попадут прямо ко мне на стол и не будут помещены в архив без моего одобрения. Во всяком случае, важные.

Лазарус пожал плечами.

– Забудем об этом, Айра, я уже много столетий назад понял, что в обществе, многолюдном настолько, что в нем заведены удостоверения личности, не может быть личной свободы. Соответствующий закон требует, чтобы микрофоны, объективы и прочее просто-напросто было трудно заметить. До сих пор я не задумывался об этом, поскольку прекрасно знал, что подслушивают повсюду. И теперь я не обращаю внимания на подобные пустяки, если только не приходится заниматься делами, приходящимися не по вкусу местным законникам. Тут я прибегаю к гибкой тактике.

– Лазарус, запись нетрудно стереть. Она предназначена лишь для того, чтобы я мог убедиться в том, что старейшему было оказано должное внимание – а отвечаю за это я сам.

– Я сказал – забудем. Однако меня удивляет твоя наивность. Человек, занимающий такой пост, не должен предполагать, что запись поступает только к нему. Могу поспорить – на любую сумму – что она доставляется как минимум одному, а то и двум или даже трем адресатам.

– Если вы правы, Лазарус, и я смогу установить это, Счастливая пополнится новыми колонистами, но сперва им придется провести несколько неприятных часов в Колизее.

– Айра, это неважно. Если кто-нибудь желает полюбоваться, как старик кряхтит на горшке или принимает ванну, – на здоровье. Ты сам способствуешь такому положению дел, считая, что засекреченная информация предназначена лишь для тебя одного. Службы безопасности всегда шпионят за боссами и ничего не могут поделать с собой – этот синдром неразлучен с их работой. Ты обедал? Если у тебя есть время, мне доставило бы удовольствие твое общество.

– Отобедать со старейшим для меня честь.

– Оставь это, приятель. Старость – не добродетель, она просто тянется долго. Я бы хотел, чтобы ты остался потому, что мне приятно общество. Эти двое мне не компания; я даже не уверен в том, что они люди. Может быть, это роботы. К тому же на них напялены водолазные костюмы и блестящие шлемы. Я предпочитаю видеть лицо собеседника.

– Лазарус, это снаряжение полностью изолирует их. Для того, чтобы предохранить вас – не их – от инфекции.

– Что? Айра, если меня комар укусит, он тут же сдохнет. Ладно, они-то в комбинезонах – почему же ты явился в цивильной одежде, прямо с улицы?

– Не совсем, Лазарус. Мне нужно было поговорить с вами с глазу на глаз. Поэтому меня два часа самым тщательным образом обследовали, от макушки до пяток простерилизовали – кожу, волосы, уши, ногти, зубы, нос, горло – даже заставили подышать газом, название которого я не знаю. Знаю только то, что он мне не понравился... Одежду мою простерилизовали еще более тщательно. Вместе вон с тем конвертом. Эта палата стерильна и поддерживается в таком состоянии.