Темные ангелы нашей природы. Опровержение пинкерской теории истории и насилия - Dwyer Philip - Страница 27

Выяснение и отстаивание этой взаимозависимости было ключевым моментом. По мнению Элиаса, общество могло существовать только как совокупность индивидов, находящихся в отношениях друг с другом, связанных между собой как в экономическом, так и в социальном плане "цепями взаимной зависимости", своего рода сетью взаимозависимых человеческих существ. Однако утверждения Элиаса о методологических достоинствах "Цивилизационного процесса" предполагают и два более широких, связанных, но во многом нерешенных вопроса: во-первых, насколько Элиас понимал применимость своей теории за пределами специфического контекста Западной Европы (и, возможно, более точно, французского двора и его подражателей) в средневековый и ранний современный периоды; во-вторых, , насколько Элиас рассматривал процесс цивилизации как желательный и необходимый этап развития человечества. Здесь данные неоднозначны, возможно, потому, что Элиас постоянно пересматривал свои собственные позиции. Конечно, иногда Элиас подчеркивал, что не верит в некую линейную последовательность истории, даже если процесс цивилизации часто интерпретируется именно так. Согласно этой точке зрения, механизм цивилизации слеп, состоит из рывков и стартов, без гарантии конечного успеха, без перспективы конечной точки и без моральных комментариев. В этой интерпретации Элиас также неоднозначно оценивает описываемый им процесс, особенно его кульминацию в виде триумфа государства и его способности применять смертоносную силу.

Однако, с другой точки зрения, "Процесс цивилизации" колеблется между рассмотрением "цивилизации" как идеологического западного изобретения, средства, с помощью которого создается "варвар", и как нормального и даже желательного состояния бытия. Хронология, лежащая в основе "Процесса цивилизации", неизбежно предполагает "направленное" повествование, в котором Ренессанс знаменует собой поворотный пункт в аффективной жизни европейцев, отделяя их как от прошлых европейских обществ, так и от незападных обществ, которым еще предстоит пойти по стопам Европы. Это дало повод многочисленным критикам обвинить Элиаса, как и Макса Вебера до него, в продвижении европоцентристского детерминизма, а также в воспроизведении расовой иерархии "цивилизованных" людей и "дикарей". Хотя его сторонники защищают его от подобных обвинений, а некоторые ученые пытаются применить теорию к другим частям света, это обвинение, тем не менее, остается центральным в критике Элиаса. Теория не нашла отклика в историографии за пределами западного мира.

Прием и критика

Рассуждения о европоцентризме "Цивилизационного процесса" подчеркивают степень обращения ученых к работе Элиаса после появления новых изданий и переводов в 1970-х годах. Правда, первое издание "Цивилизационного процесса", вышедшее в двух томах в 1939 г. в одном из швейцарских издательств, не получило должного внимания в условиях начавшейся Второй мировой войны. Не имея возможности найти надежную академическую работу (и будучи в какой-то момент интернированным как вражеский иностранец), Элиас действительно был важным мыслителем, о котором никто не слышал. Но как только в середине 1950-х годов Элиас обосновался в Лестерском университете, его репутация как преподавателя и ученого стала быстро расти, как и интерес к темам его довоенных работ, которые нашли современное выражение в его анализе спорта, "неформализации" и теории "фигураций" в целом. Ключевыми собеседниками Элиаса были его британские коллеги - в частности, Эрик Даннинг и Стивен Меннелл; голландский ученый Йохан Гаудсблом также много сделал для продвижения и защиты работ Элиаса. Новое немецкое издание "Цивилизационного процесса", вышедшее в 1969 году, а также французские и английские переводы в 1970-х и начале 1980-х годов отражают растущее признание Элиаса как социолога-теоретика. Элементы "Цивилизационного процесса" также вписывались в развитие исторической теории и практики. Например, во Франции эрудированное рассмотрение эволюции манер, опубликованное Элиасом в 1973 г. под названием "Цивилизация нравов", отразило озабоченность школы "Анналов" менталитетом, и эта близость сохранилась в обращении Элиаса к ряду историков эмоций. В своих размышлениях о производстве знания и отношениях между идеей "цивилизации" и самовосприятием Запада "Процесс цивилизации" также, вероятно, перекликается с элементами французской постструктуралистской и постмодернистской мысли, набирающей силу в этот период. Показательно, что Франсуа Фюре, Роже Шартье и Пьер Бурдье пели ей дифирамбы - экуменическое одобрение, которое, возможно, отражает язвительное замечание историка Арлетт Фарж о том, что теория цивилизационного процесса была un prêt à penser (готовой к размышлению) - игра слов prêt à porter (готовая к носке одежда), подразумевающая широкое распространение теории, но ее неглубокую привлекательность. Этому способствовало и то, что в основном благожелательное изображение французского двора раннего нового времени в "Процессе цивилизации" (мнение, которое сейчас оспаривается историками) постоянно противопоставлялось более грубым нормам немецких княжеств. В самой Германии работа Элиаса была воспринята более неоднозначно: Герд Шверхофф и Мартин Дингес выступили с резкой критикой, утверждая, что история и психология Элиаса устарели.

Как мы уже отмечали, начиная с 1980-х гг. историки преступности также находили "Цивилизационный процесс" убедительным и удобным объяснением явлений, которые они видели в данных. И это несмотря на то, что межличностное насилие (например, убийства и нападения) рассматривается Элиасом менее подробно и более обобщенно, чем эволюция государственной монополии на насилие и ее следствия, такие как изменения в ведении войны. Элиас использовал термин Angriffslust (буквально "жажда нападения" или агрессивность) очень широко, охватывая и жестокость рыцарей во время войны, и междоусобицы средневековых бюргеров, и импульсивность простых людей, которые "быстро доставали свои ножи". Тем не менее, ряд ученых адаптировали теорию Элиаса в попытке объяснить долгосрочные модели межличностного насилия, в том числе Роберт ван Крикен, Джонатан Флетчер, Эрик Джонсон, Эрик Монкконен, Джеффри Адлер и, в особенности, Питер Шпиренбург, который одним из первых представил Элиаса историкам преступности и стал одним из самых ярых его сторонников.

Однако не все историки преступности полностью поддерживают теорию Элиаса. Французский историк Робер Мушемблед считает, что не все можно объяснить цивилизационным процессом и что во Франции сокращение числа убийств не было полностью связано с придворным этикетом и что спад начался гораздо раньше, начиная с 1580-х годов, хотя он и согласен с Элиасом в том, что дворянство сыграло важную роль в его инициировании. В своей работе , посвященной истории насилия в Англии, Джеймс Шарп более критично относится к процессу цивилизации, чем некоторые его коллеги, а Рэндольф Рот утверждает, что спады и всплески насилия объясняются не "цивилизацией", а способностью государства привлекать людей к ответственности и защищать жизнь и собственность.

Эти оговорки указывают на более широкий концептуальный вопрос о том, в какой степени "Цивилизационный процесс" может приспособиться к пересмотру исторического понимания предпосылок, на которые он опирается. В предисловии к первому изданию Элиас писал, что он не хотел создавать "теорию цивилизации в воздухе", что его аргументы будут исходить из "документов исторического опыта". Как теперь оценивается теория, если элементы истории вызывают споры? Например, изображение средневековых людей как "детских", "эмоциональных" и лишенных самоконтроля, которое беспрекословно принимает Пинкер, в значительной степени опирается на книгу Йохана Хёйзинги "Угасание Средневековья", опубликованную в 1919 г. Оба эти описания сегодня воспринимаются как одномерные карикатуры на людей, эмоциональная жизнь которых была столь же сложной и разнообразной, как и у людей последующего периода. Мы также знаем, что большая часть предполагаемого спонтанного насилия средневекового периода, отнюдь не будучи иррациональной или неоформившейся, часто определялась культурными нормами и разворачивалась в соответствии с предсказуемыми культурными сценариями. Неужели эти неточности в отношении средневекового периода сводят на нет всю теорию в целом? Как насчет относительного игнорирования Элиасом религии как фактора субъективного опыта, или низведения буржуазии до роли простых подражателей, или маргинальной роли, отводимой рабочему классу? Имеют ли значение проблемы с хронологией и периодизацией? Что если характер и масштабы насилия в эпоху раннего модерна свидетельствуют не об ослаблении насильственных импульсов средневековья, а об их усилении? Религиозные войны XVI века, истребительные аспекты многих имперских начинаний, рост числа убийств в Европе, достигший пика в первой половине XVII века, - все это происходило в период, который Элиас обозначает как период растущего самоограничения. Эти проблемы не лишают теорию ценности, но делают ее весьма спорной, ставя под сомнение ее внутреннюю согласованность и вытекающие из нее выводы. Более того, за 80 лет, прошедших с момента публикации работы Элиаса, в области истории, политологии и психологии произошли значительные изменения, так что большинство предпосылок, не говоря уже об эмпирических основаниях "цивилизационного процесса", можно если не отвергнуть, то, по крайней мере, поставить под сомнение. С 1930-х годов ученые переосмыслили такие понятия, как связь гражданина и государства; веберианское понятие "монополии насилия" и способы применения наказания; развитие самости и ее связь с насилием и эмоциями в ранний и современный периоды; значимость фрейдистских идей для истории. Сегодня предпосылки, на которых строилась теория цивилизационного процесса, начинают выглядеть несостоятельными.