Сказка - Кинг Стивен - Страница 25

Взяв в кладовой совок, я поднялся наверх. Цифры со своей руки я смыл, переписав их в запароленную заметку в телефоне, но мне даже не пришлось с ней сверяться. Сейф открылся с первой попытки. Я снял рюкзак с ведра и снова удивился, сколько там золота. Не в силах противиться порыву, я погрузил туда руки по самые запястья и позволил золотым шарикам проходить у меня между пальцев. Потом сделал это еще раз. И еще. В этом было что-то гипнотическое. Я потряс головой, как бы проясняя ее, и начал насыпать совком золото.

Когда я в первый раз взвесил рюкзак, весы показали чуть больше трех фунтов. Я добавил еще, до пяти. В последний раз стрелка остановилась на семи, и я решил, что этого хватит. Если весы мистера Генриха покажут больше положенных шести фунтов, я могу вернуть лишнее. Мне еще нужно было кое-что сделать в доме до приезда мистера Боудича. Я напомнил себе, что нужно купить колокольчик, в который он мог бы позвонить ночью, если ему что-то понадобится. «Уход на дому для чайников» предлагал домофон или видеоняню, но я думал, что мистеру Боудичу может понравиться что-нибудь более старомодное.

Я спросил его, сколько стоят шесть фунтов золота, одновременно желая и не желая знать, какую сумму я буду тащить на спине во время семимильной поездки на велосипеде до Стэнтонвилла — в основном по сельской местности. Он сказал мне, что когда он в последний раз проверял цены на золото в Техасе, оно стоило около 15 тысяч долларов за фунт.

— Но он получит его за четырнадцать тысяч за фунт — о такой цене мы договорились. Речь идет о 84 тысячах долларов, но он выдаст тебе чек на 74 тысячи. Это покроет мой больничный счет с небольшим остатком для меня и хорошей прибылью для него.

«Хорошей» было мягко сказано. Не знаю, когда мистер Боудич в последний раз интересовался ценами на золото, но с апреля 2013 года они непрерывно росли. В воскресенье вечером, перед сном я навел справки о стоимости золота на своем ноутбуке: оно продавалось по цене более 1200 долларов за унцию, что составляло примерно 20 тысяч долларов за фунт. На золотой бирже в Цюрихе шесть фунтов можно было продать примерно за 115 тысяч долларов, а это означало, что этот Генрих получит прибыль в 40 тысяч долларов. И золото не было «горячими» бриллиантами[81], которые покупатель мог приобрести дешевле из-за риска. Эти гранулы были немаркированными, анонимными, и их легко можно было переплавить в слитки. Или превратить в украшения.

Я думал о том, чтобы позвонить мистеру Боудичу в больницу и сказать, что он продает золото слишком дешево, но не стал. По очень простой причине: я думал, что ему все равно. Отчасти я его понимал — даже с вычетом шести фунтов золота в Ведре капитана Кидда оставалось еще много. Моя работа (хотя мистер Боудич этого не сказал) заключалась в том, чтобы совершить сделку и не оказаться при этом обманутым. Это была чертовски большая ответственность, и я был полон решимости оправдать оказанное мне доверие.

Я застегнул клапан рюкзака, проверил пол между сейфом в шкафу и весами в ванной на предмет просыпавшихся золотых шариков, но не нашел ни одного. Как следует погладив Радар (на удачу), я направился к выходу, неся 115 тысяч долларов в потрепанном старом рюкзаке.

Мой старый друг Берти Берд назвал бы это «много чеддера»[82].

Центр Стэнтонвилла представлял собой единственную улицу с дрянными магазинчиками, парой баров и закусочной, в которой весь день подают завтрак с бездонной чашкой мерзкого кофе. Некоторые магазины были закрыты и заколочены досками с уведомлением о том, что они продаются или сдаются в аренду. Мой отец говорил, что когда-то Стэнтонвилл был процветающим городком, отличным местом шоппинга для тех, кто не хотел ехать в Элджин, Нейпервилл, Джольет или сразу в Чикаго. Потом, в 1970-х, в округе открылся торговый центр — и не просто торговый центр, а супермолл с кинотеатром на двенадцать экранов, детским парком развлечений, скалодромом, батутной зоной под названием «Летуны», эскейп-румом[83] и парнями в костюмах говорящих животных. Этот сияющий храм торговли вырос к северу от Стэнтонвилла и высосал большую часть жизни из центра города, а остальное было высосано «Уолмартом» и «Сэмс Клабом»[84], построенными на юге, у выезда на магистраль.

Преодолев подъем, я поехал на своем велосипеде по двухполосному шоссе 74-А, проходящему мимо ферм и кукурузных полей. Пахло навозом и свежей растительностью. Стояло отличное весеннее утро, и поездка была бы приятной, если бы я не осознавал, какое мини-состояние несу на спине. Помню, что думал тогда о Джеке, мальчике, который влез на бобовый стебель[85].

На главной улице Стэнтонвилла я оказался в девять пятнадцать, что было рановато, поэтому я зашел в закусочную, купил кока-колу и потягивал ее, сидя на скамейке в парке на маленькой грязной площади с высохшим фонтаном, полным мусора, и обгаженной птицами статуей кого-то, о ком я никогда не слышал. Я вспоминал эту площадь и сухой фонтан позже, в месте еще более пустынном, чем Стэнтонвилл.

Не могу поклясться, что Кристофер Полли был там в то утро, но не могу поклясться и в том, что его там не было. Полли был из тех людей, которые отлично умеют сливаться с пейзажем, пока сами не захотят, чтобы вы их увидели. Он мог сидеть в закусочной, поглощая яичницу с беконом. Мог торчать на автобусной остановке или притворяться, что изучает гитары и бумбоксы в витрине местного ломбарда. Мог быть где угодно и просто нигде. Все, что я могу сказать — что не видел там никого в ретро-шляпе «Уайт Сокс» с красным кругом спереди. Может быть, он не носил ее тогда, но я ни разу не видел без нее этого сукиного сына.

Без двадцати десять я выбросил недопитый стакан в ближайшую урну и медленно поехал по Мейн-стрит. Деловая часть города (или то, что от нее осталось) занимала всего четыре квартала. Ближе к концу четвертого, всего в двух шагах от знака с надписью «СПАСИБО, ЧТО ПОСЕТИЛИ НАШ ПРЕКРАСНЫЙ СТЭНТОНВИЛЛ», располагался магазин «Лучшие ювелирные изделия, покупка и продажа». Он выглядел таким же убогим и обветшалым, как остальные заведения этого умирающего города. В пыльной витрине ничего не было, табличка на пластиковой двери гласила: «ЗАКРЫТО».

Возле двери был звонок, и я нажал его. Ответа не было. Я нажал снова, остро чувствуя вес рюкзака на спине. Прижав нос к стеклу, я сложил ладони чашечкой, чтобы увидеть что-нибудь я ярком свете — но увидел только потертый ковер и пустые витрины. Я уже начал думать, что ошибся либо я, либо мистер Боудич, когда откуда-то из глубины, прихрамывая, появился маленький человечек в твидовой кепке, свитере на пуговицах и мешковатых штанах, похожий на садовника из британского детективного сериала. Он уставился на меня, потом проворно похромал прочь и нажал кнопку у старомодного кассового аппарата. Дверь звякнула, я толкнул ее и вошел внутрь, где пахло пылью и упадком.

— Входите, входите, — сказал он.

Но я остался там, где был.

— Вы мистер Генрих, верно?

— Кто же еще?

— Могу я взглянуть на ваше водительское удостоверение?

Он нахмурился, потом рассмеялся.

— Старик послал осторожного мальчика, и это хорошо для него.

Достав из заднего кармана потрепанный бумажник, он раскрыл его, чтобы я мог увидеть удостоверение. Прежде чем он снова его спрятал, я увидел, что его зовут Вильгельм.

— Вы довольны?

— Да. Спасибо.

— Тогда проходите назад. Schnell!

Я прошел за ним в заднюю комнату, которую он отпер с помощью кодового замка, который тщательно закрывал от меня, набирая цифры. Внутри лежало все, чего не было на витрине, полки были забиты часами, медальонами, брошками, кольцами, подвесками, цепочками. Рубины и изумруды вспыхивали огнем. Рядом с ними я увидел тиару, усыпанную бриллиантами.