Роковой рубин - Смит Дебора - Страница 28

— Эти последние месяцы были просто кошмаром. Ты не представляешь себе, как я мечтала об этой поездке. Я так люблю океанское побережье зимой. У меня даже на зеркале висела фотография этого острова, я каждый день смотрела на нее и думала о нас.

Оррин погладил ее обнаженную спину.

— Нужно соблюдать декорум, милая. Я не мог даже приехать в Хайвью на следующий день после…

— Не надо об этом. Это было ужасно. Его сестра подняла волну таких жутких разговоров обо мне, что я стала просто отверженной.

— Сплетни провинциального городка. Все забудется. — Он откинул атласное покрывало и провел кончиками пальцев по изгибу ее позвоночника. — Мне будет немножко не хватать этих волнующих ощущений — прятаться с тобой от людей, — добавил он. — Это придавало жизни остроту все эти годы.

— Тебе нужно жениться. Тебе уже тридцать шесть. Могут пойти разговоры — сам знаешь какие.

— Александра, ты делаешь мне предложение? — засмеялся он.

— Конечно. Я так давно этого ждала. — Она подняла голову и посмотрела на него. — Оррин, ты — сенатор штата. Люди твоего положения должны быть женаты. Не дразни меня. Ты же знаешь, что я права. Ты ведь хочешь на мне жениться.

— Да. Да, мой прямолинейный ловкий делец, хочу. Она поцеловала его, и они, откинув покрывала, предались любви, не обращая внимания на холодный влажный бриз, раздувавший оконную занавеску.

— Тебя ничто не остановит, — сказал он чуть позже, когда они, утомленные, уже лежали на подушках, укрывшись одеялом. — И это меня всегда восхищало.

Александра посмотрела на него.

— Я должна показать тебе что-то. — Она выбралась из постели, накинула длинный шелковый халат и подошла к туалетному столику. Открыв сумку, она вытащила кожаный футляр, а из него — длинное ожерелье из толстых золотых цепочек.

Удовлетворенно мурлыча, она принесла ожерелье Оррину и села рядом с ним, по-девчоночьи поджав под себя ноги. Оррин рассматривал необычную подвеску, ощупывал выгравированный на золоте пышный цветочный орнамент и даже взвесил ее на ладони.

— Бог мой, похоже на орех, окованный золотом. Я не помню, чтобы ты раньше носила что-нибудь столь экстравагантное.

— Это все неспроста. — Она нажала на подвеску ногтем, открылась крышка, и Оррин изумленно свистнул. Завернутый в тончайшую ткань, там лежал рубин. — Теперь я смогу его носить, — объяснила она. — Так я буду знать, что он по-прежнему мой, пусть даже никто его больше не увидит.

Глава 9

— Наша мама — хиппи? — спросила Шарлотта. Поскольку у нее выпал передний зуб, вопрос сопровождался зловещим свистом. Шарлотта была твердо уверена, что Саманта знает ответы на все вопросы в мире. Поэтому она стояла на стуле у плиты, помешивая в кастрюльке с овсяной кашей, и ждала ответа.

Сэмми сидела на кухонном столе и вязала. Она опустила вязанье, посмотрела на одинаковые ночные рубашки с бантиками, которые сшила им мама, на большую стеклянную банку с мюсли, на горшочки с ростками люцерны на подоконнике. На помойное ведро мама прилепила наклейку «Никсона под суд!». На столе куча книг по астрологии. С каждым днем их становилось все больше.

— Нет. Хиппи не носят белья и не моются в ванне.

— Это хорошо. Я хочу быть похожей на маму, но папа не разрешил бы нам стать хиппи.

Поскольку папа не разрешал им даже надевать брюки в школу, Сэмми была уверена, что им никоим образом не грозит превращение в хиппи. Так или иначе, ее это мало интересовало. В доме вполне достаточно одной необыкновенной личности — и эту позицию с успехом занимала мама. С тех пор, как они переехали в Калифорнию, странностей у нее все прибавлялось. Мама управляла теперь магазином здоровой пищи.

Мама хорошая, Сэмми любит ее, но кто-то же должен стоять на земле обеими ногами — и Сэмми взяла это на себя. Она дотронулась до неровного шершавого камушка, который носила на шее. Мама отдала рубин Джейка ювелиру, тот приделал к нему цепочку, и с тех пор Сэмми с ним не расставалась. Она уже четыре года не видела Джейка — так что, может быть, она такая же странная, как мама, если продолжает жить столь нелепыми надеждами и мечтами?

— Здравия желаю, солдаты! Смир-р-рно! — раздался голос папы.

Они бросились на середину маленькой кухоньки и застыли. Папа ступил на порог, заложив руки за спину — такой красивый, в отглаженной рубашке и брюках, ботинки начищены, пряжка ремня сияет.

— Рядовой Райдер, что на завтрак?

— Овсянка и шоколадное молоко, пап… то есть сержант, — бодро ответила Шарлотта.

— Капрал Райдер, вы проследили, чтобы рядовой строго следовал уставу кухни?

— Так точно, сержант. Она опять хотела насыпать в молоко корицы, но я не позволила.

Папа посмотрел на Шарлотту.

— Рядовой, вы бы прекрасно готовили, если бы прекратили экспериментировать.

Шарлотта хихикнула, но папа оставался серьезным.

— Отчитайтесь о ежедневных нарядах, капрал.

— Постели застланы, одежда сложена, туфли вычищены, уроки сделаны. Сержант, Шарлотте нужно написать записку для учительницы: первый класс на следующей неделе собирается на экскурсию за город.

— Выполните этот наряд с мамой, капрал. Она сейчас придет, только закончит свои изгибания. — Изгибаниями папа называл мамины занятия йогой.

— Есть, сержант.

— Выполняйте. Отличная работа, вольно. Наконец он присел на корточки и раскрыл объятия, девочки кинулись ему на шею.

— Папа, а что ты сегодня будешь делать? — спросила Шарлотта.

— Полечу в Лос-Анджелес забирать одного дезертира. К вечеру буду дома. — Папа должен был искать сбежавших солдат и возвращать их на место службы: самое последнее дело, насколько понимала Сэмми, — это оказаться дезертиром.

— Пока тебя нет, я буду командовать войсками, — пообещала Сэмми.

— Ты справишься, — он растроганно кашлянул и поцеловал ее в лоб.

Когда он ушел, в кухню вошла мама, разложила на столе свои астрологические таблицы и склонилась над ними.

— Что такое? — спросила Сэмми, заглядывая ей через плечо.

— Папины звезды говорят, что сегодня плохой день для поездок, — сказала мама, водя пальцем по таблице, словно это была карта автомобильных дорог. — Плохой день, — повторила она с дрожью в голосе.

Сэмми неловко погладила ее по плечу.

— Ладно, мам, поешь лучше овсянки. Ешь, а то на работу опоздаешь.

— Овсянки, — широко и беззубо ухмыляясь, Шарлотта сняла с плиты кастрюльку. — Овсянки с чесноком!

Сэмми, застонав, кинулась к плите — поставить другую кастрюльку.

На борту вертолета пойманный дезертир каким-то образом ухитрился вытащить пистолет у папиного сослуживца, и папа, самый храбрый человек в мире, кинулся его обезоруживать. И погиб.

Александра была совершенно в своей стихии. Теперь она могла опекать эту разрушенную семью и диктовать ей свои условия. Даже Саманта, самая сильная и жизнестойкая из них троих, попала к ней под крылышко. Александра смотрела в распухшие от слез, измученные голубые глаза своей десятилетней племянницы и вспоминала себя ребенком, который вдруг постиг, что в мире есть жестокость и нечестная игра и что выживает сильнейший.

Они сидели в разных углах скромного бежевого дивана в гостиной Франни; сквозь зашторенное окно проникало калифорнийское солнце. Франни, больная от горя, в полузабытьи лежала в спальне, обнимая растерянную и заплаканную Шарлотту.

Саманта, напряженная, с сухими глазами, очень прямо сидела на диване, не облокачиваясь на спинку. Аккуратный синий джемпер, тщательно заплетенная коса. Александра сунула в кожаную сумочку блокнот и сдула невидимую ниточку с безукоризненно чистых брюк.

— Разве я тебе чужая, Саманта? Или ты по-прежнему считаешь меня ведьмой?

— Вы помогли нам похоронить папу в Северной Каролине, — глядя прямо перед собой, тихо сказала Саманта. — Вы устроили ему хорошие похороны. Вы позаботились о таких вещах, которые мне не под силу. Мама рада, что вы здесь. Я не хочу думать о вас плохо.