"Фантастика 2023-146". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Романов Герман Иванович - Страница 117

– Помаленьку, Георгий Юрьевич, – хмыкнул в прокуренные усы Дзелковский. – Исключительно в пределах скромных нужд. Самовар, заварка, сахар. И потом, сколько помнится, жители сами звали нас на обед, только вот разбежались куда-то. Довольно невежливо с их стороны. Вы не находите?

– Да, хамство, – серьезно согласился Орловский.

К смоленскому помещику он испытывал определенную симпатию, даже втайне восторгался им. Суметь сохранить небольшой нетронутый разложением уголок в развалившемся мире, это, знаете ли, надо уметь!

Жаль лишь, что по уходу хозяина заповедный оазис наверняка разделит всеобщую участь. Вопрос вопросов – а если бы Дзелковский не ушел?

Про себя Орловский до сих пор не мог решить: будь рядом с ним семья, свой дом, да еще с землей (которую Георгий никогда не имел), покинул бы он все это ради призрачной надежды или бы предпочел спасти хотя бы своих?

При воспоминании о семье в который раз защемило сердце.

Как они там? Ждут или отчаялись? А может, их уже нет? Самое страшное – не отправиться к ним, не спасти. Нет у него такого права, пусть даже не властвуют прежние законы, неписаные обычаи, присяги. Погон с него еще никто не снимал.

У других тоже семьи. Родители, жены, дети. Но не ропщут, наоборот, уверены, что лишь этим путем, путем отречения от ближних, можно что-то спасти в этом мире.

Кружка, обычная, не какой-нибудь там фарфор, была горяча, чай обжигал, однако заварен он был искусно, колотый же сахар лежал горкой на расстеленном брезенте, и можно было не экономить, не стараться растянуть одинокий кусок на два-три стакана.

– К сожалению, ничего покрепче предложить не могу. Не употребляю перед делом, – развел руками Дзелковский.

– Да, хороши бы мы были, прими предложение гостеприимных поселян, – понял его по-своему подполковник. – Подпоили бы, да и разорвали ночью тепленькими.

Солдаты деликатно перебрались на другую сторону, дабы не стеснять начальство в беседе.

– Скажите, Георгий Юрьевич, когда вы их заподозрили? – спросил Дзелковский, отставляя недопитую кружку и прикуривая папиросу.

Орловский немного помолчал в ответ, отпил крепкий чай и лишь тогда признался:

– Вы переоцениваете мою проницательность, Дмитрий Андреевич. Я ничего не подозревал до самого последнего момента. Просто постой – это самогон, неизбежные посиделки, люди бы напились, и в случае нападения извне собрать их было бы трудновато. Кстати, местным я запретил появляться ночью в расположении тоже по этой причине. Нас слишком мало, чтобы позволить себе такую роскошь, как непринужденное общение с выпивкой, а возможно, и с женщинами.

Подполковник внимательнее пригляделся к своему собеседнику и спросил вдогон:

– А вы? Неужели что-то сумели понять?

Дзелковский выдохнул дым через рыжеватые усы и загасил выкуренную до конца папиросу.

– Понять – это громко сказано, Георгий Юрьевич. Если бы я действительно понял, то обязательно поделился бы с вами. Просто меня насторожила одна вещь.

Он замолк и потянулся за очередной папиросой.

– Какая?

– Церковь, – односложно ответил поручик.

– Церковь? – несколько удивился Орловский.

– Она самая. – Дзелковский даже несколько высунулся из ямы, чтобы взглянуть на покосившуюся колокольню. – Видите ли, местные сказали, будто ее порушила приезжая банда.

– И что?

– По-вашему, банда могла порушить храм и не тронуть дома в округе? Этакие идейные богоборцы и бессребреники? Вот уж ни за что не поверю! Вы видели обстановку в доме у старосты? И чтобы бандиты не позарились на добро? Тут концы с концами явно не вяжутся, Георгий Юрьевич. Отсюда поневоле напрашивался вывод, что церковь – дело рук местных. А вот чем она им не угодила, я, признаться, понять не сумел. Думал, что крестьяне таким образом выяснили какие-нибудь давние споры со здешним попом. Но сам факт поневоле насторожил, заставил относиться к поселянам с долей подозрения. Еще чайку?

– Не откажусь. Так вы теперь думаете, что, став оборотнями, поселяне стали опасаться креста и молитвы?

Георгию невольно вспомнились рассказы тех, кто присутствовал при разоблачении оборотней в одной из деревень на пути к Смоленску. Свидетели в один голос утверждали, что отец Иоанн пробовал воздействовать на разоблаченных крестом, однако этот естественный путь оказался бесполезным.

– Не знаю, Георгий Юрьевич. Может, опасались, может, храм мешал их превращению, все-таки намоленное место, а по религии поселяне превратились в нечисть. Может быть, и гораздо проще. У кого-то не угасла совесть, вот они и решили уничтожить ее вещественный символ. Или, скажем, батюшка пытался самоотверженно бороться с эпидемией и поплатился за это. Кто теперь скажет? Главное, пуля их берет, а остальное… Если в сердце человека угасла вера, то как на него может подействовать молитва?

– Интересный поворот мысли, – признался Орловский.

В Бога он верил, но без излишнего фанатизма. Воспринимал как данность, объективную реальность, нечто мудрое, с тоской и грустью наблюдающее за своими стремящимися к нравственному падению чадами.

– Так и мир сейчас интересный. Наглядный урок всем, кто мечтал о всеобщей свободе. Очень уж много развелось мечтателей в последние годы. Интересно, многие ли из них уцелели при воплощении мечты в жизнь?

– Бросьте, Дмитрий Андреевич, – вздохнул Орловский. – Молодые и глупые мечтали о воле, а те, кто был постарше, – о собственной власти. Даже если и прикрывали мечты рассуждениями о народном благе, прелестях республики, всеобщем равенстве. О равенстве, я заметил, говорят или бездельники, или те, кому способности не позволяют в существующих условиях подняться повыше. Первые – чтобы ничего не делать и дальше, вторые – в надежде при смене строя вскарабкаться повыше. Даже в бандах никаким равенством и не пахнет. Вся свобода – возможность перегрызть глотки конкурентам да захапать себе побольше других. Именно то, что мы имеем несчастье наблюдать.

– Да вы просто философ со штаб-офицерскими погонами, – без тени насмешки сообщил поручик.

– Нет. Просто по молодости и глупости еще до японской успел побывать в одной из партий. – Орловский вздохнул. – А моим товарищем там бы не кто иной, как Яков Шнайдер.

– Этот самый? – удивился Дзелковский.

Удивился слегка. Люди военные больше всех остальных на практике знают, как тесен мир. Куда ни занесет судьба, везде встретишь не знакомого, так человека, знающего твоих знакомых, а то и наслышанного через них о тебе.

Орловский кивнул. Потянуло рассказать о встречах со Шнайдером в Смоленске, странном желании приятеля подсунуть ему секретаршу, о заговоре против школы прапорщиков, иначе говоря, о том, о чем до сих пор рассказывал лишь Аргамакову.

Да нет. О секретарше Вере своему командиру он не говорил. Показалось неудобным приплетать женщину в серьезном разговоре. Настоящий мужчина вообще предпочитает не распространяться о подобных делах.

Тогда – не захотел, сейчас – не дали.

Подполковник как раз прикурил, приготовился рассказывать, и в этот момент издалека донеслась отчетливая, так, что при желании можно успеть сосчитать использованные патроны, пулеметная очередь.

– По местам! – Дзелковский не промедлил с командой ни секунды.

Несколько мгновений, и лишь забытый всеми самовар да разбросанные в беспорядке кружки напоминали о недавнем чаепитии.

– Кажись, кто-то едет, ваше благородие, – тихо, словно опасаясь, что услышат, произнес Мухин.

– Где? – насторожился Позняков.

Он и ждал этого момента, и поневоле хотелось хоть немного оттянуть его.

Всадники появились там, где перед этим возникли кавалеристы Чаликова. Только вместо небольшого разъезда на этот раз шел чуть ли не эскадрон. Явно не регулярный, люди одеты во что попало, однако все при оружии, напряженно оглядывающиеся по сторонам.

Чуть впереди всадников по траве низко стлались два не то собачьих, не то волчьих силуэта. Ходили кругами, что-то вынюхивали. Может, следы проезжавших здесь кавалеристов.