"Фантастика 2023-146". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Романов Герман Иванович - Страница 114

Швыряло и подбрасывало. Не каждый наездник удержался бы в подобном положении и при таком аллюре. Григорий удержался. Он изо всех сил вцепился в гриву, когда же, спустя неимоверно долгое время, бег стих, то с некоторым удивлением обнаружил, что каким-то таинственным образом умудрился даже не потерять саблю.

Не считая спасенной жизни, это была единственная хорошая новость за все утро…

– Слышите, господин подполковник? – Дзелковский застыл с кружкой в руке.

Они сидели в командном вагоне, пили чай и приходили в себя после бессонной ночи.

За окном пульмана сплошной пеленой стлался туман. В подобную погоду часовым больше приходится полагаться на слух, чем на зрение, да еще на молитву: «Пронеси!»

В любой момент из мути могло выскочить все, что угодно, и в любых количествах. Бандиты любой масти, какие-нибудь регулярные части старых врагов – германцев, с которыми мир вообще-то никто не заключал, ночные оборотни, еще какие-нибудь хищники…

Выскочить – еще полбеды. Расстояние, на котором появятся неведомые противники, делало отбитие атаки огнем весьма проблематичным. Да и в рукопашную бросаться без малейшей подготовки прямо из вагонов – удовольствие небольшое.

– Слышите?

Теперь слышали все. Несколько одиночных выстрелов далеко в стороне от деревни. Так далеко, что не должны были иметь к ней никакого отношения.

Потом азартно и зло заговорил пулемет. Он тараторил непрерывно, одной бесконечной очередью, а потом так же резко поперхнулся и смолк.

Тихо щелкнул еще один одинокий выстрел, явно из пистолета или револьвера, и наступила тишина.

Офицеры уже давно стояли, готовые броситься наружу, вступить в бой хоть с самим чертом, раз с его подручными бой уже был. И не один бой.

– Господин подполковник, может, разведать? – предложил поручик Чаликов, командовавший в отряде кавалерией.

– Вдруг наши? – с тревогой и надеждой поддержал его Петров.

– Какие наши, господа? Все наши действуют вдоль железной дороги, – недовольно посмотрел на них Орловский. – Хотите нарваться на неприятности?

– А пулемет ручной, – ни к кому не обращаясь, прокомментировал короткий бой Дзелковский. – Льюис. И расстреляли из него весь диск без остатка. Не то пулеметчик защищался до последнего, не то он, наоборот, на кого-то напал. Причем в последнем случае успешно.

– А в первом? – не удержался Петров, хотя сам мог знать ответ.

– В первом его уже нет. – Дзелковский невозмутимо разгладил рыжеватые усы.

– Разрешите? – Молоденький Чаликов застыл в напряженном ожидании.

– Запрещаю. У нас очень мало людей, чтобы рисковать ими без смысла. И впереди тяжелый бой.

Говоря, Георгий спустился из вагона наружу. Постоял, прислушиваясь, но вокруг было тихо. Так, как бывает после чьего-то внезапного разгрома.

– А ведь туман рассеивается, господа. – Орловский прикурил папиросу – которую за последнее время? – и продолжил: – Как только установится видимость, вы, господин поручик, со своей командой вернетесь к мостику.

– Слушаюсь! – Военное слово прозвучало у Познякова совсем не по-военному.

Подпоручику было под тридцать, и был он человеком штатским. Погоны же надел во время войны и на время войны.

– Надо будет придать вам хотя бы отделение, – задумчиво добавил Георгий.

– Зачем? – прапорщик-инженер искренне возмутился. – Как мы такой толпой на дрезине драпать будем?

– А как вы будете вчетвером отбиваться? – вопросом ответил подполковник.

– Как-нибудь отобьемся. У нас пулемет есть, – отмахнулся Позняков, словно речь шла о чем-то несущественном.

Дзелковский хмыкнул. Опытный пулеметчик, он ни во что не ставил Шош, кстати, единственный Шош в отряде. Всего два десятка патронов в магазине, да и то конструктивные недостатки не позволяют выстрелить последние три. Знающие стрелки так и набивают по семнадцать. Зачем больше, когда остальные останутся неиспользованными?

– Хорошо, – после краткого раздумья согласился Георгий. – Но с условием. Никаких боев. При малейшей опасности подрывайте мост и на полном ходу двигайте к станции. А мы, господа, займемся Рябцевом. Надо с его обитателями хорошенько потолковать. От начала и до конца.

Лица офицеров украсились улыбками. Вот только ничего доброго в этих улыбках не было. Даже следа.

Как не оказалось никаких следов жителей в селе. Ни старых, ни малых.

Глава двенадцатая

Геройствовать Позняков действительно не собирался. Отнюдь не из-за приказа начальства. Просто в натуре инженера не было ни малейшей склонности к геройствованию. Как не было склонности к азартным играм или к авантюрам.

Главной чертой Познякова была основательность. Из-за этой черты его ценило начальство, постоянно поручало дела, которые надо было исполнить вдумчиво, солидно, так сказать, на века.

Мобилизация четырнадцатого года не коснулась Познякова. Начальство добилось брони для хорошего специалиста. Война – войной, но кто-то должен оставаться в тылу, строить дороги, добывать металлы, производить оружие. Фронт и тыл – две стороны одной медали. Друг без друга они не могли существовать даже в прежние времена. Что же говорить о нынешних, когда потребности войск многократно возросли и победы не добьешься одним граненым штыком?

Войска тоже стали другими. На смену небольшим профессиональным армиям Румянцева, Суворова, Кутузова пришли многомиллионные организмы, состоявшие главным образом из людей гражданских, лишь на время войны нацепивших погоны.

Что ж, не всем дано ходить в атаки. Позняков спокойно отнесся к своей брони. Не радовался, подобно многим, что остался в тылу, но и не огорчался, что не придется ему входить в чужие города.

Лишь поздней весной пятнадцатого года, когда фронт после Горлицкого прорыва трещал по швам и армия без патронов и снарядов откатывалась назад, в душе инженера что-то перевернулось. Ему вдруг показалось, что он занимается какой-то ерундой, ходит на службу, проводит вечера с семьей, читает газеты, словом, живет, как жил, в то время как над страной – его страной! – нависла нешуточная угроза.

Это ощущение изменило его судьбу. Позняков сам добровольно отказался от брони, подпоясался портупеей и отправился в действующую армию.

Действовать-то она действовала, а вот Михаилу вновь пришлось в ней нести все ту же службу по специальности. Разве что в его распоряжении теперь находились не привычные рабочие, а солдаты, да и сам он отличался от подчиненных лишь тем, что на полевых погонах горело по одной звездочке.

Через шестнадцать месяцев их стало по две. Государь приказал считать год на фронте за три, соответственно выслуга чинов пошла быстрее.

Только не нужна была инженеру военная карьера. Вот будет победа, а там со спокойной совестью можно будет вернуться домой к жене, дочкам, привычному домашнему уюту.

Михаил даже получил два ордена, «Анну» и «Станислава». Оба с мечами и бантом, и оба третьей степени. «Анны» четвертой «За храбрость», частенько именовавшуюся клюквой, он не имел. Ее давали только тем, кто находился под неприятельским огнем, рисковал жизнью, Позняков же если и попадал несколько раз под артиллерийский обстрел, то абсолютно случайно, службу же нес в ближайшем тылу. Оборудовал окопы, всевозможные наблюдательные и командные пункты, артиллерийские позиции, блиндажи, проводил дороги, что-то загодя минировал, но больше строил, чем разрушал.

Все изменил злосчастный февраль.

Интеллигент в каком-то поколении, Позняков равнодушно относился к монархии, порою в своем кругу за бутылочкой был не прочь пофилософствовать о преимуществах республиканского правления, и потому, в отличие от большинства солдат и офицеров, не испытал никакого потрясения при известии о удачной революции. Наоборот, даже стало радостно, мол, дожил до счастливого времени, когда страна пойдет семимильными шагами к светлому грядущему.

Она пошла. Да только не в ту сторону.

То, что враги не смогли сделать за три года, свои сделали за три недели. Война была проиграна, и еще счастье, что зараза перебросилась на весь мир, не дала германцам воспользоваться уникальной ситуацией.