Война без людей (СИ) - Мамбурин Харитон Байконурович - Страница 9

— Валим! Валим! — тихо, но азартно шепча, мы делали ноги из запаленной малины, к которой приближались сердитые медики, возглавляемые попранной в правах уборщицей.

Правда, далеко мы не убежали, будучи перехваченными дежурной медсестрой, свирепо тыкающей пальцем в небо (скрытое потолком) и шепотом орущей о том, что нас ждёт (!) сама (!!) Ахмабезова (!!!).

— Здрасти насрать! — недовольно поздоровалась вечно опаздывающий целитель мирового уровня, стоящая возле койки с немцем, — Кладышева, ну ты совсем офонарела уже, коза свежедраная! И даже не отрицай, у тебя как у кошки, на роже твоей все нарисовано!

— Сама виновата! — ни грамма не смутилась девушка, которой давно уже шел тридцать седьмой год, — «Может утром, может днём, будь мол поблизости…». Я и была!

— Так надо было бежать!

— Во-первых, не знала, во-вторых — щас, вот прямо снялась и побежала! Понеслась на крыльях у любви! Наташ, ну че ты⁈

— Че я? Меня люди ждут, а я тут с твоей куклой вожусь, пока ты там верховой ездой увлекаешься!

— Иго-го! — взржанул я просто из хорошего настроения.

Две женщины, замолчав, смерили меня долгими взглядами, не несущими в себе ни грана добра, тепла и света, а затем, всё-таки, занялись больным. Я, отойдя в сторонку, культурно не мешал им щупать лежащее под капельницей тело, не понимая, чего Вероника хотела добиться своим экспериментом. Да она и сама не понимала.

Вольфганг Беккер был шпионом, засланным в Советский Союз по мою душу. Далеко не простым. Эмпатия этого немца, внешне очень даже похожего на меня, была настолько сильна, что он пассивно улавливал эмоции и мысли окружающих, буквально присваивая их себе. Просто проживая на постоянной основе рядом с каким-нибудь человеком, он мог узнать все его секреты и тайны, банально «поглощая» мозговое излучение. Однако, моя экспатия оказалась в разы сильнее того, что разум неогена мог «переварить», от чего Вольфганг и стал растением.

Потом, собственно, и начался эксперимент — коматозник плавает в резервуаре, а мы мирно живём по соседству, облучая его мной. Как, впрочем, и кучу призраков этажом выше. И вот…

— А ну-ка… — быстрым колобком подкатилась ко мне Ахмабезова, хватая за руку. Домогнувшись, женщина застыла соляным столб… колобком на половину минуты, а затем, бросив меня, поспешила проделать то же самое с немцем. После чего удовлетворенно вскрикнула, — Ага!

…и начала собираться. Мол, её работа здесь закончена.

— Наташ! — издала рык нетерпения Кладышева, — Ну чё⁈

— Хер через плечо! — бодро ответила ей целительница, — Сейчас я его «включу»! А потом валите к себе, все втроем! Нефиг койку занимать! Точнее, тащите его, атрофия мышц не хрен собачий! Я, конечно, поживила всё что надо, но напрягаться ему в ближайшие дни придётся очень аккуратно!

— В смысле напрягаться? — не понял я, — Кому ему⁈

— Ой, да идите вы уже в жопу, надоели! Я всё сказала! — и, ткнув немца пятерней в щеку, Наталья Константиновна побежала на выход.

…и только мы хотели начать ругаться, как лежащее на кровати тело содрогнулось, зайдясь кашлем и дёргаясь. А потом еще и выдавило из себя еле слышно, но разборчиво:

— Уу, с-суки…

На русском.

Меня моментально прошибли очень, очень плохие предчувствия, которые Кладышева тут усугубила, скомандовав снимать штаны и вертать всех домой. Также, по воздуху.

Вот вы, моя достопочтенная и несуществующая, скажите, среди вас есть мужчины? Ну есть же, да? Вот бывает так, что ты познакомился с девушкой, ага? Вы встречаетесь, работаете, всё у вас хорошо, вам весело и приятно. Птички цветут, бабочки кукарекают, в постели огонь, а так вообще тишь, гладь и благодать? Бывает же, да? Но, тем не менее, раза после первого, ты, как мужик, понимаешь, что весь этот рай ненадолго. Рано или поздно с вами захотят «серьезно поговорить». Но ты живёшь, гоня и гоня от себя эту мысль, выцарапывая у судьбы немного дистиллированного счастья, не думая о завтрашнем дне.

С немцем у меня была точно такая же чехарда. Я о нем не думал, прямо как о белой обезьяне. Отрицал ответы, лежащие перед носом. И даже сейчас, шлепая босыми ногами по плиткам общаги под осуждающим взглядом Цао Сюин, не одобряющей двух голожопых мужиков в своих владениях, я по-прежнему делал вид, что эксперимент Вероники Кладышевой никакого отношения ко мне не имеет. И что коматозный немец, выучивший русский за всё время бултыхания в зеленой жиже — вообще бабочка, которой снится, что она Пантелей Федорович.

Реальности было глубоко насрать на мои попытки заблудиться в иллюзиях.

— Куда его⁈ — сварливо спросил я у своей подруги-любовницы-соседки-младшей жены, тряся очумело моргающим немцем.

— К нам! — твердо ответила та, — Домой!

— Нафига мне там левый мужик?

— Слышь… — слова определенно давались парню туго, — Я… тебя…

— Ну какой он левый, Витенька? — в интонациях Кладышевой просквозило нечто такое, профессионально-психиатрическое, — Он самый, что ни на есть, родной!

— Штааа?

— Приду… рок, — не унимался немец.

— Нет, ну ты посмотри, — под протестующие звуки девушки я легонько потряс пациента, — Он еще и обзывается!

— Я тебе еще и врежу, тупица… — слова больному давались все лучше и лучше.

— Витя⁉ — не выдержав, взвилась моя подруга.

— Что⁈

И я замер. Вмерз в кабину лифта, став с ней единым целым. Этот мир мне внезапно стал абсолютно понятен, как будто бы я уже сто триллионов лет живу в нем, а теперь ищу только покоя, гармонии и счастья, а не вот этого вот всего. Почему?

Да потому что «чтокнули» мы оба. Совершенно одинаково.

— Бл*дь… — прошептал я, глядя на лежащее у меня, аки невеста, тело в руках.

— Бл*дь… — пробормотало оно в ответ, явно тоже осознав всю неумолимую косность бытия.

Обосраться и не жить.

Вот так у Вити и появился братик. Не братик, конечно, а хрен пойми что, некая чудовищная форма существования, легко угадывающая почти всё, о чем я думаю, но при этом обладающая своей личностью. Точнее, моей личностью, но уже своей. Почти. В общем, всё сложно, но Кладышева с удовольствием начала объяснять всем нам.

Итак, был живой труп немца и живой Витя Изотов. Он облучал тело, которое, как мы знаем, привела в порядок Ахмабезова. Мыслями и чувствами. Вообще всем. Облучал-облучал, облучал-облучал и дооблучался, что слегка изменившийся мозг Беккера смог «впитать в себя» всю мою личность. По чуть-чуть, со временем, пока сигнал Симулянта-донора не достиг 100 процентов. А когда достиг, то, что случилось? Заработавший полноценно мозг заставил заработать и тело.

— И что теперь? — нимало не смущаясь, я делал другому себе массаж ног. Ну а че?

— Теперь Витя номе…

— Никаких «Витя-номер»! — тут же простонал мой двойник, — Меня зовут Вольфганг Беккер! Красивое имя, отличная фамилия!

— Ладно, Вольфганг, — покладисто кивнула научно возбужденная Кладышева, — Вот что нас ждёт дальше…

А ждало следующее. Сначала несколько дней рекуперации и обследований, а затем короткий эксперимент, в процессе которого новоявленного меня будут всё дальше и дальше убирать от донора, то есть меня же. Если этого не сделать в самое ближайшее время, то есть риск того, что мозг Вольфганга окончательно начнет зависеть от моего излучения, а спустя некоторое время он попросту исчезнет как личность, став лишь вторым мной в другом теле. То есть, мы полностью синхронизируемся, я стану ведущим, а Беккер — ведомым. И, возможно, сойдет с ума, так как тела у нас разные. Моторика, рефлексы, и прочая, прочая, прочая. Мизерная асинхронизация будет шатать чердак новоявленного неосапианта.

— Век бы не видел эту рожу, — прокряхтел новорожденный Вольфганг, перевернутый добрым мной на пузо для дальнейшего массажа, — Да и вообще…

— А так оно и будет, — спокойно продолжала наша психиатресса, — Ты обладаешь теми же способностями, что и твой… донор тела, так что мы уже озаботились о твоем новом месте жительства. Природа, тишина, покой, минимум людей вокруг. К тебе будут приезжать, исследовать феномен, но очень ненадолго и нерегулярно. Всё-таки глубинная эмпатия штука опасная, а для тебя так втройне…