Следователи Петра Великого - Серов Дмитрий Олегович - Страница 2

О семейной жизни самого М. И. Волконского удалось выяснить, что в августе 1691 года он женился на Татьяне Борисовне, урожденной княжне Солнцевой-Засекиной, с которой прожил до конца дней. Детей у четы Волконских не было{8}.

Что касается родителей Михаила Ивановича, то Иван Волконский скончался уже в 1687 году, завещав сыну все свои имения. А вот княгиня Дарья Ивановна пережила мужа более чем на 30 (!) лет. Как явствует из архивных документов, Д. И. Волконская здравствовала еще в 1728 году{9}.

По имущественному положению М. И. Волконский являлся не особенно богатым землевладельцем. В конце жизни он владел 1785 четвертями земли со 122 крестьянскими дворами, разбросанными по разным уездам Центральной России{10}.

Благодаря материалам, собранным Г. А. Власьевым, представилось возможным опровергнуть поныне расхожую версию, что братом Михаила Волконского являлся князь Г. И. Волконский (Григорий меньшой Иванович) — известный государственный и военный деятель начала XVIII века, дослужившийся в армии до полковника и ставший затем обер-комендантом Ярославской провинции и сенатором «первого призыва». В действительности князь Григорий Волконский принадлежал совсем к другой ветви рода, будучи сыном стряпчего И. Т. Волконского{11}.

Подобно многим другим представителям фамилии, М. И. Волконский начал карьеру с придворной службы.

Документально известно, что с 1686 по 1694 год он состоял в чине стольника при дворе царицы Прасковьи Федоровны{12}, супруги царя Ивана V, соправителя Петра I в 1682–1696 годах. Однако далее в судьбе молодого стольника произошел крутой поворот.

Вместо Кремля Михаил Иванович оказался в солдатском строю, будучи зачислен в учрежденную Петром I Семеновскую потешную роту, получившую название от места первоначальной дислокации в подмосковном селе Семеновском. В 1693 году рота была переведена в Москву, в специально отстроенные деревянные дома на берегу реки Яузы, напротив Немецкой слободы. Эти ротные дома положили начало Семеновской слободе столицы{13}.

Согласно опубликованному документу полкового архива, в 1695 году при переформировании потешной роты в Семеновский полк — один из первых двух полков российской гвардии — М. И. Волконский состоял уже в «начальных людях», имея чин поручика{14}. При этом, судя по сохранившимся автографам М. И. Волконского, в отличие от многих однополчан он вполне свободно владел русским письмом, расписываясь связно и размашисто. Да еще неизменно выводя под начертанием фамилии нечастый для тех времен декоративный вензель.

В то же время из проясненных на сегодняшний день обстоятельств биографии Михаила Ивановича следует, что он не попал в число офицеров полка (из вчерашних стольников), командированных в январе 1697 года в образовательную поездку в Западную Европу{15}.

Фактологическую информацию о начальном периоде военной службы М. И. Волконского пока обнаружить не удалось. Весьма фрагментарными оказались и выявленные сведения, относящиеся к периоду 1700—1710-х годов.

Между тем уже первый, бесспорно установленный эпизод участия Михаила Волконского в боевых действиях мог с большой долей вероятности стать для него последним. Дело в том, что М. И. Волконскому было суждено оказаться в самом пекле одного из кровопролитнейших сражений Великой Северной войны — штурме шведской крепости Нотебург[2] (КбСеЬогй), бывшего русского Орешка.

Ранним утром 11 октября 1702 года десантно-штурмовые партии, размещенные на лодках в миле от Нотебурга, получили сигнал к атаке. Сигналом этим послужил троекратный залп из пяти мортир, который еще и вызвал в крепости сильный пожар{16}. Преодолевая быстрое течение, с двух сторон к острову ринулось множество лодок. Однако гарнизон не дрогнул.

Штурм бывшего Орешка продолжался 13 (!) часов. Узкое береговое пространство у крепостных стен чрезвычайно затрудняло маневр атакующих. Приготовленные штурмовые лестницы оказались коротки. Обе стороны сражались с невероятным ожесточением и упорством. В итоге два приступа были отбиты.

На третий приступ штурмовые колонны, сформированные из новой партии гвардейцев и «охотников», повели подполковник Семеновского полка князь Μ. Μ. Голицын и майор Преображенского полка Д. К. Карпов. Этот приступ оказался решающим. Как емко сформулировал Петр 1 в собственноручно вписанных в победную реляцию строках, «неприятель… видя последнюю отвагу, тотчас ударил шамад[3]»{17}.

По сведениям шведской стороны, решение сдать крепость комендант Густав Шлиппенбах (Gustav Wilhelm von Schlippenbach) принял по настоянию офицеров гарнизона, которые сочли, что невозможно «далее обороняться от столь крупной силы». Высказанное майором Хансом Лейоном (Hans Georg Leijon) предложение взорвать крепость было отвергнуто{18}, хотя, учитывая имевшийся запас пороха, осуществить это было вполне реально{19}. Соглашение о капитуляции Нотебурга было подписано 12 октября 1702 года. К вечеру этого дня в проломах крепостных стен были выставлены первые российские караулы{20}.

Взятие крепости обошлось более чем дорогой ценой. Согласно официальной реляции, безвозвратные потери российских войск составили 564 солдата и офицера, санитарные — 968. Особенно значительные утраты понес гвардии Семеновский полк: 105 убитых и 191 раненый{21}. Погибшие гвардейцы были погребены на территории крепости в братской могиле, над которой был насыпан небольшой курган{22}. Указанное захоронение сохранилось до наших дней.

Падение Нотебурга имело далеко идущие последствия. Наиболее ярко об этом высказался архимандрит Гавриил Бужинский. В проповеди, говоренной 11 октября 1719 года, в очередную годовщину взятия крепости, известный своей ученостью и красноречием архимандрит между иного возгласил: «Се то начало мужества вашего, воинство российское! Се семя всех побед и торжеств твоих, Россие!…Ключ сей отверзл море Балтийское… Ключ сей основание царствующаго С[анкт]-Питербурха»{23}. Да и сам Петр I сходным образом выразился в собственноручно начертанном письме царице Екатерине Алексеевне от 11 октября 1718 года: «Сим ключем много замков отперто»{24}.

В самом деле, взятие Нотебурга явилось как прологом к скорому основанию будущей столицы имперской России, так и первым из череды тех мощных ударов, которые менее чем через десятилетие привели к необратимому крушению шведского великодержавия в Ингерманландии, Эстляндии и Лифляндии. Не случайно Петр I, переименовав крепость в Шлиссельбург (что являлось калькой с немецкого Schlüsselburg — Ключ-город), впоследствии превратил дату ее взятия в один из первых праздников российской воинской славы{25}. Сам он старался отметить праздник на месте боев, с завидной регулярностью посещая крепость{26}. Последний раз император Петр Великий побывал в Шлиссельбурге 11 октября 1724 года, за три с половиной месяца до кончины{27}.