Вельяминовы. За горизонт. Книга 4 (СИ) - Шульман Нелли - Страница 123

Подскочив к окну, хрустя осколками, Эйтингон заорал: «Задержать официантку, немедленно!».

Над разломанными кусочками соты озабоченно вилась пчела. Солнце поднялось, в траве вокруг курятника защелкали кузнечики. Черная дворняга Андрея Андреевича, стуча хвостом, положила голову на колено Джону:

– Попрошайка, – он дал псу корочку пшеничного хлеба, – меда тебе нельзя, не вздыхай так…  – потрепав собаку за ушами, он повернулся к племяннику:

– Хорошо, что документы у тебя с собой…  – герцог проверил паспорт, военный билет и остальные бумаги советского немца Миллера, – выходишь в эфир в последний раз, и отправляешься за нашим неприкосновенным запасом…

Оставшееся после побега из Москвы золото и купленные Машей в Ростове кольца герцог держал под полом их съемной комнаты, в жестяной банке, расписанной потускневшим горохом. При себе Джон не носил ничего, как он выражался, подозрительного. Рука потянулась к внутреннему карману рабочей куртки:

– Кроме обреза…  – обрез он получил вчера от Андрея Андреевича, – но в нынешних обстоятельствах не стоит разгуливать без оружия…

По глазам племянника Джон видел, что юноша не согласен с его решением. Теодор-Генрих быстро и толково рассказал ему о жизни в ГДР, службе в армии и учебе в Москве:

– Плохо, что ты вышел из тени…  – герцог затянулся папиросой, – потому что там…  – он махнул в сторону центра, – тоже не дураки сидят. Здесь не Рига, прибалты наперечет. Я, например, – Джон невесело улыбнулся, – но, думаю, в Комитете узнают твой голос. И в Лондоне тоже узнают…  – Генрих смутился:

– Я понимаю, что мама будет волноваться, – пробормотал юноша, – но, дядя Джон, я не мог иначе…  – Джон вспомнил окопы у Мадридского университета:

– Мы с Меиром тогда были немногим старше его. Меир переходил линию фронта, а потом улегся с винтовкой рядом со мной. Он тоже не мог иначе…  – герцог кисло отозвался:

– Я все понимаю, но если тебя расстреляют, то твоя мать…  – он оборвал себя:

– Ладно. Никого не расстреляют, я об этом позабочусь. По крайней мере тебя…  – юноша поднял голову:

– Дядя Джон, – племянник подался вперед, – но если танкисты перейдут на нашу сторону? Здесь всего двадцать пять километров до Ростова, восстание перекинется на большой город, на донбасские шахты…  – Джон потушил окурок в сварганенной механиком латунной пепельнице:

– Никуда оно не перекинется, – отрезал герцог, – либо демонстрацию расстреляют сегодня на мосту, либо пропустят к зданию горкома и расстреляют на площади…  – племянник все не сдавался:

– Но люди узнают, – горячо сказал Теодор-Генрих, – люди на западе узнают, что случилось…  – герцог покачал поседевшей головой:

– Во-первых, тебя глушат. Во-вторых, если даже в Лондоне или Нью-Йорке тебя услышат, Новочеркасску, милый мой, от этого ни жарко, ни холодно, как говорят в России…  – Джон думал о новостях, полученных от племянника:

– Откровенно говоря, о них мне совсем не хочется думать, – герцог вздохнул, – но, что называется, ставь благо государства выше собственного блага, то есть интересов семьи…

Теодор-Генрих рассказал, что видел Густи у колонн Большого театра:

– Она встречалась с Пауком, кузеном Марты…  – герцог потер обросший щетиной подбородок, – судя по всему, она была с ним на короткой ноге, даже очень короткой…  – он предполагал, что Густи работает в посольстве:

– Джеймс, то есть Мэдисон, больше не приходил на встречи с Генрихом в Нескучный Сад, тайник от фонтана исчез, на сигнал тревоги от Генриха никто не ответил, а наша записка попала в руки КГБ. Все сходится, черт его подери, все укладывается в схему…  – он все равно не мог поверить в предательство племянницы:

– Хотя схема старая, – хмыкнул герцог, – в медовую ловушку попадаются не только мужчины. Густи видная девушка, но красавицы зачастую бывают более одинокими, чем невзрачные моли…  – он подумал о миссис Вере:

– Джеймс не пришел на рандеву потому, что русские его похитили, – понял герцог, – но о Теодоре-Генрихе он ничего не сказал, иначе бы парень сейчас здесь не сидел. Ладно, пусть они с Машей сматываются отсюда быстрее ветра. Моторку он водить умеет, все у них получится…  – учитывая сведения о Густи и сестрах Левиных, герцог намеревался пробраться обратно в Москву:

– Парень, которого ты видел, – сказал он племяннику, – не Левин. Девчонки дяди Эмиля считают его своим братом, но он сын товарищей Волка по партизанской борьбе в Италии…  – герцог допил чай:

– Значит, Алексей Иванович погиб, – он помолчал, – жаль, он был хороший человек. Но я теперь, милый мой, обязан вывезти из России Левиных…  – Генрих хмыкнул:

– Судя по их виду, они приближены к…  – юноша покачал пальцем над головой, – Кепка, кажется, вовсе не в опале, а на коне. Левины носят импортную одежду, дядя. Они могут работать на КГБ…  – Джон зевнул:

– Если бы Павел работал на КГБ, он бы не рискнул дракой в мужском сортире. Нет, милый мой, так называемый Бергер обосновался на серой стороне жизни, что мне очень на руку…  – Генрих стащил у дяди папиросу:

– Вы так и не сказали мне, как вы поняли, что я в Москве…  – дядя подмигнул ему:

– Мария тебя видела…  – племянник зарделся, – в метро, и описала мне. Она девушка внимательная, как ее отец, она тебя узнала…  – Генрих отозвался:

– Я думал, что она на кого-то похожа, но не мог понять на кого…  – Джон потрепал его по плечу:

– На отчима твоего, милый мой. Вези ее под родительское крыло и сам туда возвращайся…  – он потянулся, – а у меня есть дела в СССР…

Стукнула калитка, пес Андрея Андреевича встрепенулся. Собака утробно залаяла, забеспокоились куры, хлопая крыльями. Ее светлые волосы растрепались, на щеке виднелась царапина. Белый, с кружевными оборочками, фартук официантки испачкала грязь. Девушка тяжело дышала:

– Дядя, – отчаянно крикнула Маша, – Кепка здесь! Я видела его в военном городке. Гурвич тоже здесь, нам надо…  – Генрих поднялся:

– Кузина Мария…  – она жарко покраснела, – кузина Мария, здравствуйте…

Солнце блеснуло в голубых, ярких глазах девушки. С юга, от реки, донесся рев танковых моторов.

Наум Исаакович не собирался навещать горком партии, куда направилась московская делегация. Запершись в комнате, снабженной полевой рацией, он велел себя не беспокоить. Линия шла из первого военного городка прямо к танкистам генерала Шапошникова. Согласно приказу Плиева, подразделение блокировало мост, ведущий к центру города:

– Докладывайте обстановку каждые десять минут, – велел Эйтингон генералу, – ваша задача не пустить шествие дальше берега реки…

Фальшивую официантку, как оказалось, звали Марией Мяги. Девушку на территории городка не отыскали. Эйтингон неотрывно смотрел на черный телефон, обслуживающий внешнюю линию:

– Она не дура, здесь оставаться. Разоблачения она не ожидала, но она спортсменка, у нее отличная реакция…  – перед ним лежал исчерченный стрелками и датами лист и увеличенные, сырые фотографии вчерашней демонстрации. Чутье в очередной раз не подвело Наума Исааковича:

– Он был в Новосибирске, когда Холланд сбежал из больницы, – Эйтингон в очередной раз взялся за лупу, – теперь ясно, кто помогал Холланду и мистеру Кроу покинуть СССР после войны…  – Наум Исаакович ни с кем бы не спутал одноглазого, крепкого мужичка в рабочей спецовке:

– Он не пожалел собственной дочери, отправил ее на Урал…  – Эйтингон почесал рукояткой лупы висок, – в качестве подсадной утки для нашей группы. Она обеспечивала отход диверсантов, поэтому проклятый Волков и спасся. Исчезнув вместе с ним, она затаилась, чтобы вынырнуть наружу в компании его светлости…

Доступа к личным делам рабочих завода у него не было, однако опрошенные работницы кухни узнали по снимку отца судомойки Мяги, слесаря Ивана Ивановича:

– Они вспомнили адрес их домика, но туда нам хода нет…  – Эйтингон сдержал ругательство, – мерзавцы снимают халупу в слободе. То есть пока нет, но из города мы их не выпустим…  – взгляд возвращался к нарисованной им схеме. Эйтингон помнил дату рождения Марии Журавлевой: