Вельяминовы. За горизонт. Книга 3 (СИ) - Шульман Нелли - Страница 8

– В стране еще много случаев этой болезни, – вздыхала девушка, – впрочем, как и в Индии. Мы с Евой готовим статью о новых методах лечения… – Ева Горовиц в Балтиморе тоже специализировалась на тропической медицине:

– Меня ждет долгий перелет, – Иосиф сунул томик в холщовую сумку, – будет, что почитать… – Виллем одними губами сказал Джо:

– Он, наверное, возвращается в Южную Америку, если появились такие новости… – в папке лежали фотографии мужчины средних лет, с приятным лицом, в черной эсэсовской форме:

– Штурмбанфюрер Хорст Шуман, – коротко сказал Иосиф, – он же Доктор. Он действительно подвизался врачом, если можно это так назвать. Он проводил эксперименты над заключенными в медицинском блоке Аушвица… – лицо кузена на мгновение исказилось. По словам кузена, Шумана опознал инженер на принадлежащем бельгийцам медном карьере, неподалеку от шахт «Де Бирс»:

– Он сидел в Аушвице, – объяснил Иосиф, – как боец Сопротивления. Там он и увидел Шумана, увидел и запомнил… – последним Шумана встречала кузина Адель:

– Он болтался на горной вилле, где ее держали, – Иосиф захлопнул папку, – но с тех пор его след пропал… – Виллем кивнул:

– Если он в наших краях, мы сразу свяжемся с Парижем… – на бельгийскую шахту Шуман привез продовольствие:

– Он изображал фермера, – Иосиф закурил, – но ясно, что он не просто так отирается вокруг урана… – при Шумане имелось оружие, грузовичок и пара крепких парней, по виду охранников:

– Только не лезьте на рожон, – предупредил их Иосиф, – если вы наткнетесь на Шумана, телеграфируйте. Мы постараемся прилететь в течение суток… – Джо вытащил кошелек:

– Мы все сделаем, не беспокойся. Если он в Конго, он покинет страну в наручниках… – отсчитав монеты, Иосиф поинтересовался:

– Хана, наверное, на гастролях… – Джо помотал головой:

– Она едет в Гамбург на следующей неделе, но пока она здесь… – Иосиф крепче завязал бечевки на папке: «Очень хорошо».

Аарон Майер собирался пробыть в Гамбурге до Хануки:

– Мой контракт действителен до Рождества, – сказал он Хане, – потом я съезжу в Мон-Сен-Мартен, увижусь с Тиквой, – юноша улыбнулся, – а дальше меня ждет Бремен…

Сидя на подоконнике его студии, Хана затянулась сигаретой:

– Место здесь хорошее… – хмыкнула девушка, – а хозяин, судя по всему, решил обосноваться в Нью-Йорке. Какая ему разница, кто перечисляет арендную плату, ты или я…

Очистив половину комнаты от вещей, они использовали помещение, как репетиционный зал. Хана привезла на Монмартр гитары, флейту и аккордеон. Фортепьяно на седьмой этаж, по крутой лестнице, было никак не затащить:

– Ладно, – девушка встряхнула черноволосой головой, – у Момо стоит инструмент, и я всегда могу заниматься в Консерватории…

Аарон хотел сказать, что на набережной Августинок имеется бехштейновский рояль, но прикусил язык. Юноша понимал, что Хане не очень хочется обретаться в апартаментах покойного дяди Мишеля. Ему, как сыну Клары, на набережную вообще хода не было, однако он знал, как себя чувствует Хана:

– Тем более, сейчас Джо уезжает на край света, в джунгли. Когда он работал в Мон-Сен-Мартене, он часто появлялся в Париже. Хана не ощущала себя приживалкой, да и дядя Мишель никогда бы такого не позволил… – девушка редко говорила о тете Лауре:

– Она на меня не обращает внимания, – заметила однажды Хана, – я для нее словно мебель, то есть не мебель, а служанка. Мы все за ней ухаживаем, но Джо раньше дома не было, а Пьеру всего четырнадцать лет. Не в его года жить под одной крышей с… – оборвав себя, Хана заговорила о чем-то другом:

– Пусть они это скажут, – гневно подумал Аарон, – тетя Лаура сумасшедшая. Она и раньше была не в себе, а с гибелью дяди Мишеля у нее с головой стало совсем плохо… – Хана однажды махнула рукой:

– У нее своя спальня, ванная, мы приносим ей поднос и оставляем под дверью. Она забаррикадировалась комодом, не снимает темных очков и носит в комнате плащ с капюшоном. Но хотя бы нет опасности повторения случившегося в прошлом году… – никто не называл поступок Лауры попыткой самоубийства, – она наглухо задернула шторы и не подходит к окнам… – Лаура не позволила Кларе с детьми прийти на похороны Мишеля:

– Хана сказала, что она устроила истерику, орала на дядю Джованни, что не потерпит присутствия авантюристки на кладбище… – Аарон тоже взял папиросу, – я, маленькая Лаура и мама вместо Пер-Лашез отправились в Лувр… – Адель и Генрик не могли приехать из-за гастролей, но прислали соболезнования:

– И Сабина не могла вырваться из Копенгагена. У Инге шел важный опыт в институте, а у нее был показ осенней коллекции… – Аарон хлопнул себя по лбу:

– Я дурак. От Гамбурга рукой подать до Дании… – спрыгнув с подоконника, Хана прошлась по комнате:

– Я все думала, когда ты это вспомнишь… – смешливо сказала девушка, – а еще маэстро Авербах играет на вручении Нобелевских премий в этом году… – Аарон потянулся за тетрадкой:

– В начале декабря. Устроим маленький сбор семьи Майер-Авербах-Эйриксен… – Хана отогнала тоскливую боль в сердце:

– У них семья, то есть у меня тоже… – девушка вздохнула, – но Джо, наверное, женится на Маргарите и останется в Африке. Виллем тоже женится… – в письмах она аккуратно спрашивала у Фриды об Аароне Горовице. Кузен, как выражалась Фрида, служил в достойном армейском подразделении:

– Все ждали, что он станет машгиахом на кухне, однако он прошел отбор в бригаду Голани и получил коричневый берет. В бригаде он один из религиозных солдат, о нем даже была передача по радио… – Хана сплела хрупкие пальцы:

– Он тоже женится после армии, но не на мне. Я вообще никому не нужна… – она подавила рыдание. Летом театры закрывались, Хана выступала с частными концертами в кабачках и на вечеринках. Она получала цветы от зрителей, но никто никогда не приглашал ее в кафе или кино, не предлагал проводить домой:

– У всех девушек есть парни, – она мимолетно закрыла глаза, – в кафе все сидят по парочкам, а я все время одна… – она очнулась от веселого голоса Аарона Майера:

– Инге пока Нобелевской премии ждать не стоит, и режиссерам в театре ничего такого не дают… – Хана невольно рассмеялась:

– Иди на съемочную площадку, где можно получить Оскара. Тупица теперь тоже лауреат… – Генрик летал в Америку на вручение новых премий, Грэмми:

– Лучшее сольное выступление классического музыканта… – Аарон внимательно посмотрел на Хану, – за рок они тоже установили премии… – девушка отмахнулась:

– Это дело долгое. Надо создавать себя имя, гастролировать не только в Европе, но и в Америке… – засунув руку в карман черных брюк, Хана вытащила на свет губную гармошку. Выдув мелодичную трель, девушка велела:

– Вари кофе и начинаем. Сначала Кафка, потом немецкая пьеса, а потом гамбургское кабаре… – в приоткрытую дверь студии послышались шаги. Кто-то пробормотал на иврите:

– Лифта в этих трущобах ждать не стоит… – Хана крикнула:

– В этом доме жил Модильяни, Иосиф… – светловолосая голова просунулась в дверь. Розы он держал наперевес, словно винтовку:

– За сорок лет с его смерти здесь ничего не изменилось, – сочно сказал кузен, – я вам не помешаю, я ненадолго… – стянув беретку, он по-хозяйски переступил порог студии.

При ремонте кухню на набережной Августинок оборудовали мощной американской электрической плитой. Под беленым потолком повесили привезенный из заброшенной гасконской деревни закопченный дубовый брус. Стены выложили керамической плиткой, выполненной по эскизам Пикассо и Майоля. На брусе развесили антикварные медные сковороды, связки сушеного красного перца и чеснока.

Джо вытер тыльной стороной руки глаза:

– Всегда, ты, Пьер, ухитряешься выбрать самый злой лук на рынке… – провизию в квартиру доставляли раз в неделю, однако Пьер бегал на Правый Берег за овощами. Подросток, подпоясавшись полотенцем, чистил картошку:

– Сэм посоветовал, – хмыкнул младший брат, – для петуха в вине нужен острый лук, а для рыбы, наоборот, мягкий. Между прочим, – он указал ножом на конверт со швейцарскими марками, – Сэм мой ровесник, а ушел из школы и учится в поварском колледже…