Вельяминовы. За горизонт. Книга 2 (СИ) - Шульман Нелли - Страница 115

– Оделись, вот и славно. Держите кофе, я отмечу календарь визитов к врачу. У меня много дел, но вашу беременность я поведу сам… – он подмигнул Ладе, – предвосхищая распоряжения от наших друзей в Париже и Лондоне… – повернув к Ладе печатный лист, лежащий на столе, он ткнул ручкой в июнь месяц:

– Летнее дитя получится, – ласково сказал Эмиль, – летом в поселке все цветет, мадемуазель Лада. Будете гулять с малышом в сквере, а насчет документов не волнуйтесь, – он повел рукой, – Париж и Лондон вам придумают легенду насчет мужа. Люди у нас консервативные, к незамужней учительнице с внебрачным ребенком никто детей не отправит… – сгорбившись на стуле, Лада покачала головой:

– Вы не понимаете. Вы, наверное, думаете, что это ребенок… – она помолчала, – месье де Лу… – Гольдберг так не думал:

– Мишель порядочный человек. Случилось то, что случилось, он позволил себе увлечься, но он никогда бы не развелся с Лаурой. Знай он о ребенке, он бы поддержал Ладу, она бы не чувствовала себя одинокой… – он видел тоску в больших глазах:

– Нет, это не его малыш. Лада не стала бы его обманывать, тем более, кажется, у них все закончилось… – он успокаивающе сказал:

– Мадемуазель Лада, я врач. Я ничего такого не думаю, я обязан лечить всех, я давал клятву Гиппократа… – она выпрямила спину:

– Даже отродье палача и убийцы, сталинского выкормыша, месье Эмиль? Человека, лишившего вас жены и детей, пытавшегося вас убить… – он снял пенсне. Лада смотрела в темные, окруженные глубокими морщинами глаза:

– Он на год младше месье де Лу, ему сорок шесть. Русские и вторую жену его убили, в Будапеште. То есть ранили, она скончалась в Вене… – Гольдберг выдвинул ящик стола:

– Вообще надо пойти в курительную комнату, – сварливо сказал он, – я сам писал правила внутреннего распорядка больницы, но позволю себе их нарушить… – щелкнула зажигалка, Эмиль откинулся в кресле:

– Расскажу вам кое-что про сорок пятый год… – весной сорок пятого, после освобождения Мон-Сен-Мартена, Эмиль принимал роды у жены одного из шахтеров:

– Это был первый ребенок, появившийся здесь на свет после оккупации, – сказал он Ладе, – ребята тогда еще не сдали оружие. Они устроили салют под стенами госпиталя. У нас шел ремонт, немцы после себя оставили разор и запустение… – выслушав историю, Лада сглотнула:

– И никто, ничего не знает… – Эмиль отозвался:

– И не узнает. Еще в сорок четвертом году, поняв, что ждет ребенка, она передала со связником записку для мужа… – муж женщины, бежавший из концлагеря на шахтах, воевал в отряде Гольдберга. Лада подалась вперед:

– Она не хотела операции? Но ведь это был ребенок… – она помолчала, – от немца, плод насилия… – Гольдберг хорошо помнил свадьбу женщины, весной сорокового года:

– Перед началом оккупации. Она едва пару месяцев прожила с мужем, как разразилась война… – он покачал головой:

– Они верующие католики. Любой ребенок Божий дар, мадемуазель Лада. И речи не шло об операции. Мы сделали вид, что муж ее тайно навещал… – он отпил кофе:

– Получился прекрасный мальчишка, ему четырнадцать. У него двое младших братьев и сестра, – он сочувственно взглянул на Ладу, – отличная семья. Мальчик никогда ничего не узнает. Вообще, знают только его родители и я… – Лада вздохнула:

– А немец, его отец? То есть так называемый отец… – Гольдберг хмыкнул:

– В его родной город отправили гроб с его телом. Я говорил, что шахтеры серьезные люди. И потом, мадемуазель Лада, – он прикурил новую сигарету, – вы любили отца малыша, то есть… – Эмиль прервался, – господина Эйтингона… – она всхлипнула:

– Я ошибалась, я не должна была… – большая, теплая рука легла на ее руку:

– Над такими вещами мы и вовсе не властны… – тихо сказал Гольдберг, – но дети ни в чем не виноваты, мадемуазель Лада… – он вспомнил покойную Элизу:

– Она любила Кардозо, и только потом услышала о его предательстве. Но я уверен, что Маргарита ничего не узнает… – Лада шепнула:

– Но мне придется лгать, притворяться перед поселком, изображать, что у меня был муж, что я его потеряла… – Эмиль подумал об одиноких вечерах в кабинете, в компании радиолы и папок с историями болезней:

– Девчонки засыпают с петухами, а я занимаю голову работой. С Цилой мы устраивались в гостиной. Она читала свое, для доктората, вязала, или шила, приносила мне кофе… – он услышал легкие шаги, увидел золотящиеся в свете торшера волосы:

– Я не должен так делать, – сказал себе Эмиль, – это не благородный поступок, девочка в отчаянном положении. Но брак будет фиктивным, мы только сходим в мэрию. Гражданские союзы легко расторгнуть, мы не венчаемся, не ставим хупу. Комнат в особняке много, двойняшки любят Ладу, тянутся к ней. Потом она встретит того, кто ей придется по душе, мы разведемся… – он потушил сигарету:

– Можно не изображать, мадемуазель Лада. Вы можете выйти замуж за меня.

Светлые и темные волосы смешались, двойняшки прикорнули на коленях у Лады. Девочки принесли в гостиную кукол, потрепанные, детские книжки на французском и английском языке, исчерканные цветными карандашами:

– Когда Маргариту прятали в подвалах замка, – зачарованно сказала Роза, – папа привозил ей саквояжи игрушек и книжек. Представляете, тетя Лада… – девочка распахнула большие, темные глаза, – Маргарита три года жила одна, только с Гаменом, то есть с отцом нашего Гамена. У нее был садик, летом она выбиралась наверх, в развалины… – Элиза зачастила:

– Виллем в это время был в сиротском доме в России. Но у нас в Мон-Сен-Мартене нет сирот, и никогда не будет… – Лада заставила себя не касаться живота:

– Девочки пока ничего не знают ни о ребенке, ни о браке. Он… месье Гольдберг, сначала хочет их подготовить… – Лада думала, что церемония в мэрии состоится после нового года. Она не ожидала, что все случится так быстро:

– Нет смысла тянуть, – сказал месье Гольдберг в больнице, – с хозяином ваших комнат я договорюсь… – он взглянул на хронометр, – мэрия работает до пяти вечера… – он пошевелил губами, – операция у меня в два часа дня. Мы все успеем… – Лада не верила своим ушам:

– Но надо… – оглянувшись, девушка понизила голос, – надо позвонить в Лондон, в Париж… – Гольдберг пожал плечами:

– Зачем? Пусть спокойно встречают новый год, о случившемся они узнают позднее. Уверяю, – он коротко улыбнулся, – никто не станет вас подозревать в дурных намерениях. Нет нужды шептать, в моей больнице нет жучков… – двойняшкам Гольдберг объяснил, что мадемуазель Лада проведет с ними новый год:

– Видите, мы оставили елку, – ласково сказал Эмиль, – вас ждут подарки, в добавление к ханукальным… – девочки показали Ладе, как зажигать свечи:

– Всего их восемь, – деловито сказала Элиза, – Ханука идет восемь дней. Восемь и девятая, служка… – девчонки пыхтели, аккуратно поджигая тонкие свечи:

– Папа принесет нам сюрпризы, – добавила Роза, – он нам каждый вечер что-то дарит… – после быстрой церемонии в мэрии Гольдберг распорядился:

– Складывайте вещи, завтра я пригоню сюда мой… – он запнулся, – наш форд. Впрочем, у вас немного пожитков… – Лада пришла в особняк пешком, с саквояжем. Завидев ее, девочки обрадовались:

– Вы у нас поживете на праздники… – Элиза обняла ее за шею, – папа нам звонил из больницы. Мы приготовили вам комнату, тетя Лада… – девочки не забыли мыло и полотенца, положили в постель саше:

– Маргарита нас обучила вышивать, – гордо сказала Роза, – в школе мы ходим на уроки домоводства. Смотрите, тетя Лада, я сама вышила, крестиком… – они теребили Ладу, касаясь ее твидовой юбки, шерстяного кардигана, крепко держа ее за руки. Она чувствовала тепло детских ладошек:

– Им нужна мать. Они были совсем малышками, когда умерла мадам Цила… – девочки показали ей собрание фотографий на стенах детской:

– Меня в честь тети Розы назвали… – Роза рассматривала фотографию первой хупы отца, – она носит свадебное платье де ла Марков. Смотрите, какая она красивая, тетя Лада, словно царица… – городской сквер окружили танки и военные виллисы, солдаты держали свадебный балдахин: