Молитва господня - Митрополит (Федченков) Вениамин - Страница 27

И когда я прочитал ему эти две страницы, тот человек не мог уже возразить ничего! А ведь грехов можно набрать ещё больше! Через две страницы о. Иоанн снова пишет:

“Сколь велико и глубоко растление нашей природы грехом в бесчисленных его видах и направлениях! Это я сознаю и чувствую всякий день, всякий час. Каждую минуту, как ураган, он готов охватить и всколебать, возмутить душу внезапно при малейшем невнимании и поблажке своей чувственности, поколебать меня то гневом, раздражительностью, озлоблением на ближнего – особенно низкого и бедного, надоедающего ежедневным попрошайством, то блудными помыслами и похотями и льстивым воспоминанием и воображением сладости греха, то завистью в самых пустых и маловажных вещах, то лицеприятием и человекоугодием, то корыстолюбием, любовещностыо житейскою, то тщеславием и суетностью, то непослушанием, упорством и леностью, то сонливостью и зевотою, то малодушием, гордостью, унынием и расслаблением души и тела; и всякими грехами усиливается оттолкнуть от Бога – Источника нашей жизни, света, мира и блаженства” (с. 56).

Ещё через две страницы он говорит: “А их (грехов) так много, много, что и перечесть трудно! Вспомни их, проси у Господа озарения сердечного, познания их, воздыхания, слез” (с. 59).

“Сердце наше – поле, заросшее сорною травою и не могущее произращать пшеницы жизненной – плодов веры и добродетели. Надо непрестанно вырывать эту сорную, бесчисленную траву и очищать сердце постоянным вниманием к себе, самоиспытанием, самоосуждением, самоудручением, самобичеванием, слезами, упражнением во всякой добродетели, особенно в молитве усердной – день и ночь, чтением Священного Писания, пением псалмов, писаний святых отцов. Святые всю жизнь трудились над очищением сердца… Что же ты спишь, душа моя, и не очищаешь себя на всякий день? Воспряни, делай даже до конца!” (с. 63).

А на следующей странице, “при наступлении седмицы Страстей Христовых”, о. Иоанн опять перечисляет грехи: “самолюбие, плотоугодие, сластолюбие” и прочее; даже прибавляет ещё: “рассеянность, роскошь, смех, лжеименный разум” и прочее (всего – 56).

“Глубоко скорблю, плачу и рыдаю об ужасной язве греха, растлевающей человечество, бедствующее неизмеримо, неописанно, многообразно, – о прелести греха, которою пленяется человечество и работает ему, и даже хвастает своею работою и утешается, как какою прибылью” (с. 140).

“Блазнение греха бывает столь велико, что самые простые вещи – например: глаза, лицо, нос, брови, всякое движение тела, походка, взгляд – блазнят человека грешного с нечистым расположением сердца, помыслов, влечений; всякое животное блазнит; святые иконы дома и в храме блазнят; крест животворящий, – все, все враг окутывает своим нечистым, смрадным туманом” (с. 145).

“О, если бы мы обращали внимания на последствия наших грехов или добрых наших дел! Как мы были бы тогда осторожны, бегая греха! И как были бы ревностны на добро; ибо мы ясно видели бы тогда, что всякий грех, вовремя не исторгнутый, навыком укрепившийся, пускает глубоко корни в сердце человека и иногда до смерти смущает, уязвляет и мучит его, пробуждаясь, так сказать, и оживая в нем при всяком случае, напоминающем сделанный (прежде) грех, таким образом оскверняя его мысль, чувство и совесть. Нужны тучи слез, чтобы отмыть застарелую грязь греха: так она прилипчива и едка!” (с. 594).

Казалось бы, при таком множестве грехов легко считать себя грешником. Но на деле – как мы хорошо знаем – далеко не все мы видим свои грехи. А что мы видим не все грехи наши – это постоянно можно наблюдать. Редко-редко встретишь человека, который бы сознавал свою греховность; чаще же приходится наблюдать, как люди, и причём – искренне, не видят своих грехов. И постоянно встречаешь таких людей, которые во всём оправдывают себя, а не осуждают и даже не сознают за собой ничего худого… Подумаешь, будто кругом – ангелы… И едва ли один-два из 100 человек самоосуждают себя. Даже иногда на исповеди не знают, что греховного можно сказать о себе духовнику? А иные даже позволяют сказать, что они не знают за собой грехов! Другие говорят: “Как и у всех!” А иногда грех и за грех не считают. Например, почти никто не считает за грех – осуждение, тогда как постоянно почти мы осуждаем других.

Припоминаю случай из прошлого: сознавая грех осуждения, мы (несколько человек) сговорились не осуждать других, хотя бы в течение 5 минут. И – увы! – не смогли. Между тем, св. Ефрем Сирин говорит об этом грехе так. Поскольку душа важнее тела, то и грехи душевные опаснее и вреднее телесных. Однако, не знаю как (говорит он), люди думают обратное. И указывает он, например, на осуждение. Благодать Божия оставляет за одно это человека!

И собственно – совершенно справедливо. Ведь осуждение есть выражение нелюбви к нашему “ближнему”, даже хуже – вид ненависти к нему. А Господь прямо сказал: “Потому узнают все, что вы – Мои ученики, если будете иметь любовь между собою” (Ин. 13, 35). Какие же после этого мы ученики Христовы?! Теперь мы спросим, что же нам делать, чтобы хоть увидеть свои грехи? Это освещается благодатью Христовою! А самому человеку, без благодати Божией, нельзя даже увидеть себя. Это – дар Божий! Поэтому тот же св. Ефрем научил нас в Великом посту молиться: “Ей, Господи! даруй ми зрети моя прегрешения!” “Даруй”, следовательно – это дар Божий… И вслед за тем читается и вторая половина прошения: “И (а) не осуждати брата моего”… Да! если думаешь о собственных грехах, и думаешь с сокрушением, – то тебе уже не до грехов “брата”; наоборот – осуждением его ты увеличиваешь собственную греховность.

Хорошо хоть раз в год просмотришь свою душу, когда идёшь исповедоваться. А иные и этого не делают… И постепенно эта душа засыпает, застывает, каменеет, и нужно чем-то будить её…

А вон в монастырях хороших есть прекрасный обычай – “открывание помыслов” старцу, хотя бы он был и не иеромонах и не мог отпускать наших грехов. Иные послушники каждый день вечером открывают ему свои грехи. И таким образом постепенно научаются видеть себя; а потом из них вырабатываются и старцы. История “старчества” (например, в Оптиной пустыни Калужской епархии) показывает нам, что у о. Макария воспитался в старца иеросхимонах Амвросий, у о. Амвросия его келейник – о. Иосиф и т. д.

Но в миру это не практиковалось. Поэтому наш народ и стремился в монастыри. Эти старцы глубоко знали свою собственную душу, а потому хорошо разбирались в душах духовных чад своих.

Но у нас, мирских людей, этого опыта не было – ни в семье, ни в школах.

“И чему только нас в школах ни учили, – говорит о. Иоанн Кронштадтский, – одному лишь не учили: как бороться со грехом!”

Теперь становится перед нами вопрос: как же избавиться от грехов?

Прежде всего, прежде нас самих, Сам Господь этого желает: “Не хочу смерти грешника, – говорит Он через пророка, – но чтобы он обратятся и был жив”.

И после изгнания прародителей из рая, Господь дал человеку закон. Назначение его состояло не столько в том, чтобы люди поступали по заповедям его, сколько в том, чтобы они сознавали через него свою греховность и неспособность жить добродетельно. 0н был “пестуном”, или руководителем ко Христу, – как воспитатель ведёт ученика своего, чтобы он был достойным сыном отца своего. Или возьмём другое сравнение: закон был прокурором для еврейского народа, он указывал ему на грехи его и на неспособность его исправиться самому по себе, – для этого нужен был Мессия, Христос, Искупитель, Спаситель, верою в Которого и жил еврейский народ, ожидая Мессии.

Закон обвинял, но не оправдывал. Апостол Павел так говорит про свое, до-христианское состояние: “Не понимаю, что делаю: потому что не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю… Знаю, что не живет во мне… доброе, потому что желание добра есть во мне, но чтобы сделать оное, того не нахожу… Бедный я человек!” (Рим. 7, 15, 18, 24). Были исключения – но мало. Что касается язычников, от которых даже грешные евреи отвращались, то они совершенно погрязли во грехах (см. Рим. 1, 22—32). Но и они имели два источника добра: “рассматривание творений” (Рим. 1, 20), что приводило их к вере в Бога, и – совесть (Рим. 2, 15). И тем не менее грешили: “все были под грехом” (Рим. 3, 9).