Тропой мужества - Стрелков Владислав Валентинович - Страница 35

– Этот русский взбесил обершарфюрера, – хмыкнул Фокс.

– Каким образом? – удивился Хофман.

– Он сказал, что Вольф палач, а не солдат, и избиение безоружного признак слабости. Еще что-то такое, но я не расслышал.

Обер-лейтенант невольно усмехнулся. Этот русский знал, на что надавить. Ох, непрост он, совсем непрост. Жаль, что комиссар смертельно ранен. Надо было его забрать…

– А эти почему разделены? – спросил Хофман, кивнув в сторону пленных.

– Обершарфюрер заставил их выкопать яму. Потом каждого по отдельности подводили, ставили перед ямой на колени, и Вольф приставлял к голове русского пистолет и требовал кричать «Сталин капут!».

«Действенное средство», – подумалось обер-лейтенанту. Определить прокричавших «Капут» не составило труда.

– А я вижу, это тебе не нравится? – спросил он у фельдфебеля.

Хофман сам не одобрял подобного, лишь допуская пытку для получения сведений. Разумная необходимость, не более.

– По мне так это свинство, господин обер-лейтенант, – серьезно ответил фельдфебель. – Расстрелять врага одно, а издеваться другое. Я понимаю, коммунистов надо уничтожить, но зачем так?

Слишком мягок, подумалось обер-лейтенанту. Но этот недостаток не портит те достоинства, что имеются. А все лишнее облетит за службу. Он присмотрелся к лицам солдат – мимика у всех разная. Имеется безразличие, но в большинстве злость вперемешку со злорадством. Оно и понятно – погибли камрады. Только у четверых на лицах неодобрение. Хофману подумалось, что именно эти и есть нужные ему следопыты. Указав на них, поинтересовался, не ошибся ли? Удовлетворительно кивнув своей догадливости, он сообщил фельдфебелю:

– Ты поступаешь в мое распоряжение. Пока временно, до приказа командующего. Возьмешь с собой этих четверых. Вопросы есть? Нет? Тогда иди, сдавай отделение, готовься к выезду, а я тут присмотрю.

Тем временем Вольф успокоился. Критично осмотрел свои сапоги, поморщился, обнаружив на правом кровь.

– Поднимите его! – приказал он двоим у ямы, а сам направился к другой группе пленных.

Там выставив испачканный сапог вперед, он выразительно посмотрел на одного русского. Тот, плюхнувшись на колени, тщательно вытер кровь рукавом. Вольф одобрительно кивнул. Обер-лейтенант, присмотревшись, узнал русского, с которым недавно плодотворно беседовал.

Комиссара подняли с трудом. Лицо его, несмотря на синяки и кровавые подтеки, излучало крайнее презрение.

– Чего ж не вылизал, а, Ушаков? – прохрипел комиссар. – Такую фамилию испоганил, мразь!

Вольф вопросительно посмотрел на своего помощника. Тот подошел и перевел сказанное. Обершарфюрер нахмурился, но ничего не сказал. Он сделал знак своим солдатам, и они принесли русские винтовки, положив на землю рядом с пленными.

Вольф подошел к понуро стоящим русским, сделал знак переводчику и объявил:

– Великая Германия дает вам шанс сбросить ярмо евреев и комиссаров! Вы докажете свою лояльность, расстреляв этих комиссаров. Кто не станет стрелять, будет расстрелян! Кто промахнется, будет расстрелян!

– Винтовки заряжены одним патроном, – закончил переводчик. – Будьте благоразумны.

Пленных выстроили в ряд и каждому вручили по мосинке. Солдаты вокруг взяли на прицел вооруженных пленных.

– Целься! – скомандовал Вольф.

Винтовки медленно поднялись. Стволы задрожали в направлении троих не сломленных.

– Не могу! – взвыл внезапно один из пленных.

Он бросил винтовку и уверенно прошагал к яме. Встал рядом. Из глаз бежали слезы, но голову он не опустил. И ему улыбнулись, ободряюще хлопнув по плечу.

– Кто еще? – мрачно и угрожающе спросил Вольф.

Но никто больше из строя не вышел.

– Огонь!

Залп! Трое упали, скатившись в яму. Комиссар же качнулся, но каким-то чудом устоял. Пуля рванула ему щеку, превратив лицо в жуткий оскал. Глаза сверкнули. Раздался хрип, в котором с трудом различались слова.

Выругавшись, обершарфюрер выхватил пистолет и выстрелил в комиссара. И тот вновь устоял, продолжая хрипеть и буравить врага глазами. Вольф закричал и начал стрелять. Комиссар упал, но обершарфюрер продолжал нажимать курок, впустую щелкая, когда закончились патроны.

Хофман стоял задумчивый. Ему запомнился взгляд стойкого русского. Красноречивый взгляд. Так смотрят только на мертвецов. Мертвец смотрел на мертвецов…

И показалось, что он понял неразборчивые слова комиссара…

– Она жива!

От крика Маргелов подпрыгнул и непонимающе заморгал. Казалось бы, задремал на минутку, а комнате уже царит полумрак. На часах два пятнадцать ночи. Нормально так даванул, подумал Вася, на триста минуток вырубился. А Свешников не спит – сидит у светящегося монитора, с бескрайним счастьем на лице.

– Что случилось? – спросил Вася, растирая сонное лицо.

– Она жива, понимаешь?! – радостно сообщил Свешников.

– Кто?

– Вилма! – Паша радовался, как ребенок. Глаза блестели от выступивших слез. – Она выжила, смотри!

Маргелов поднялся и, на ходу потягиваясь, подошел к столу. На экране фото миловидной старушки. Бело-пепельные волосы, лучезарные глаза, улыбка…

– Это Вилма? Точно она?

– Да-да, я проверил! Это она! – воскликнул Паша. – Вот читай!

– Хм… Вилма Меримаа, заслуженный врач Эстонской ССР, родилась в тысяча девятьсот девятнадцатом году, умерла в тысяча девятьсот девяносто восьмом, – прочитал Маргелов. – А говоришь, жива. Однако семьдесят девять лет прожила. И что?

– Ты не понимаешь! – перебил Паша. – Она тогда выжила! Мы изменили историю. Пусть смогли спасти немногих, но это уже что-то!

– Считаешь, что твое вмешательство помогло Меримаа выжить?

– Именно! Врачи бы не ушли и стояли бы за столом до конца. А немцы… – Паша сбился, – немцы в захваченных госпиталях ни врачей, ни раненых не щадили.

– Ладно-ладно, согласен. Какой-то результат имеем. А еще что проверял? По событиям на фронтах…

– Проверял, но различий пока не нашел. Поэтому решил проверить по записанным именам. И вот! – вновь засиял Паша. – Сразу результат!

– А по Павлову, по другим врачам?

Ответить Свешников не успел – лежащий Жуков внезапно захрипел и выгнулся дугой. Друзья бросились к нему. Маргелов только наклонился, как Жуков неожиданно вцепился ему в шею.

– Серега, ты чего? – захрипел в ответ Вася, пытаясь отодрать цепкие пальцы. – Серега, очнись!

– С-с-сукх-х-ха… – хрипел Сергей, – тварьх-х-р… фашистск-х-хая…

Столько ненависти было в глазах друга, что Вася оторопел. Свешников бросился к столу, схватил бутылку с минералкой, быстро набрал в рот воды и распылил на лицо Жукова. После чего хватка на шее ослабла, и Маргелов смог перехватить кисти Сергея, сжав их руками.

– Серега, очнись!

Жуков шумно выдохнул, его взгляд стал осмысленным. Что-то прохрипев, он вздрогнул и всхлипнул одновременно.

– Все-все, ты дома, – сказал Маргелов. – В туалет? Помочь дойти?

После утвердительного кивка Вася помог другу добраться до туалета, а Свешников включил чайник и сунул в микроволновку тарелку с борщом, который Маргелов привез из дома. Друзьям еще днем сухомятка и фастфуд уже встали поперек горла, после чего было решено добыть домашней снеди, и по жребию домой отправился Вася. Вернулся он, кстати, задумчивый, но на вопрос Паши только отмахнулся, а потом забылось.

Когда Жуков вышел из туалета, его уже ждала горячая тарелка борща с огромным ломтем хлеба, домашний плов и кружка заваренного чая. Сергей привалился к стене и бездумно посмотрел на друзей. Затем его взгляд сфокусировался на минералке. Он схватил ее и начал глотать воду. Потом сел на стул и принялся жадно есть, отхватывая от хлеба большие куски и мелькая ложкой. Друзья только переглядывались. Они тактично молчали, понимая, что стресс скоро пройдет и Сергей все им расскажет.

Когда все тарелки опустели, Сергей взялся за кружку и принялся отхлебывать, задумчиво смотря в окно. Ни о чем говорить ему не хотелось.

– Ну, не томи! – не выдержал Маргелов. – Получилось?