Тропой мужества - Стрелков Владислав Валентинович - Страница 19

«Ну ты…» – возмутился Маевский.

«Не дури! – прервал гость. – Ты думал – малой кровью, на чужой территории? А помнишь, что в тетрадь записывал? А когда в штабе сидел, что про связь говорили, слышал? Ее нет. Проводная постоянно нарушается. Пока связисты ищут обрыв, все донесения через посыльных. Пока сведения доставят… а у немцев радиостанции имеются на каждом самолете, на каждом танке. А у наших? Дай бог на командирских машинах стоят и не факт, что имеют качественную связь. Танкисты, вон, вообще флажками машут. И еще, ты хотел знать – как дальше будет? Так вот, Питер, то есть Ленинград, восьмого сентября в блокаде будет, а уже в октябре немцы до Москвы дойдут…»

Михаил чуть не споткнулся.

«Как до Москвы?»

– Эй, ты чего? – обернулся капитан.

– Канонада, – нашелся Маевский. – Она приблизилась.

– Приблизилась, – буркнул Перепелкин.

– Они же южнее должны ударить, – пробормотал Михаил, вспоминая сведения.

– Что? – не расслышал капитан. – Ты вот что, не дури, бежать не советую. Не верю я тебе, не верю.

– Незачем мне бежать, – пожал плечами Михаил. – И не шпион я. Если к немцам попаду, то они меня просто убьют.

– Это почему?

– Евреев они очень не любят. А я наполовину. По отцу, и внешне весь в него пошел.

– Откуда про то знаешь?

– Видел. Там, у моста, я рассказывал.

– Это которые… э-э-э… «бранденбурги»?

– Да, «Браденбург-800». Там еврейская семья поблизости оказалась, так немцы их сразу к берегу и расстреляли.

– Ладно, учтем, пошли быстрей.

Они перешли через ручей по узкому мостику.

«Павел, – впервые назвал гостя по имени, – Павел, скажи – немцы победили? Поэтому ты… то есть вы сделали эту машину времени?»

«Нет. Победили мы. В конце апреля сорок пятого наши взяли Берлин, в начале мая немцы подписали капитуляцию. Девятого мая мы празднуем день Победы!»

Михаил даже облегченно вздохнул.

«Но до этого великого дня четыре года тяжелой войны, – скорбно добавил Павел. – И двадцать два миллиона погибших».

«Двадцать два! – чуть не выкрикнул Маевский. – И вы решили… помочь?»

«Да! И переданные мной сведения лишь малая толика. Ведь в наше время известно практически обо всем. Чего стоит раскрыть все планы немцев?»

«Тогда почему ты передал сведения только на несколько дней?»

«Есть несколько причин. Первое – на память я не жалуюсь, однако запомнить все не реально. Второе – медленное реагирование нашего командования на изменение обстановки. Третье – неумение правильно концентрировать силы в ключевых местах, еще логистика практически никакая. И последнее, то есть четвертое – противодействие вызовет изменения в планах ударов, тогда многое из переданного станет бесполезным».

Тропа, петляющая по роще, вывела на обширную поляну, и Михаил вздрогнул. Открылось жуткое зрелище. Исковерканная воронками земля. Обгорелые остовы машин. Еще дымящееся тряпье. И запах крови.

– Сволочи! – скрипнул зубами Перепелкин. – Сволочи! Видели же, что красный крест бомбят.

Смотреть на этот ужас не хотелось, и Михаил невольно отвернулся. Взгляд наткнулся на сложенных рядком погибших. Рядом двое бойцов копали общую могилу.

– Как же так?!

«Им плевать на красный крест. Эта война идет на уничтожение. Про количество погибших я уже говорил».

– Пойдем, – сказал капитан. – Вон уцелевшие палатки стоят.

Две большие палатки с красными крестами стояли в глубине рощи. На брезентовые крыши были набросаны ветки, очевидно для маскировки. За палатками виднелась дюжина телег, на которые грузили раненых, очевидно для отправки в тыл. А раненых было много. Они сидели и лежали под тенью берез. Михаил был в подавленном состоянии и не сразу понял, что за шум примешался к грохоту канонады. Это был стон раненых.

Когда подходили к палатке, из нее вышел врач в забрызганном кровью халате, устало привалился к березе и закурил, смотря перед собой.

– Здравия желаю, товарищ военврач!

Врач поднял голову.

– Здравствуйте, товарищ ка… – в этот момент его взгляд остановился на спутнике капитана и глаза врача округлились. – Миша?!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– Зажим. Еще зажим…

Хирург ловко перехватывает кровоточащие сосуды. Затем поданным скальпелем рассекает ткань, и кровь начинает быстро заполнять раневой канал.

– Тампоны.

И Михаил корнцангом[3], часто меняя тампоны, чистит рану от выступившей крови.

– Ранорасширитель.

Валерий Семенович разводит края раны.

– Вижу его. Тампон и пулевку[4].

Осколок находится почти у самого сердца. Повезло бойцу, всего сантиметр не дошел.

Эта операция третья по счету, где хирургу ассистирует Михаил. Остальной персонал… к сожалению, после немецкого авиаудара по медсанбату уцелела лишь операционная бригада, и то неполная, то есть хирург, медсестра и пятеро санитаров[5]. Впрочем, имелся еще санитарный взвод, но он занимался эвакуацией раненых с переднего края в медбатальон, из которого пришлось забрать фельдшера – Валентину Сергеевну Кошкину.

Теперь медики работали на износ, так как и подменить некем, и отдохнуть некогда. Командующий обещал помощь, но в это верилось с трудом. По информации «гостя», немцы давят активно, раненые поступают постоянно, и вряд ли у других медчастей найдутся свободные врачи и фельдшера. Разве что мобилизовать местное население в помощь.

Кровь тампонами удалена, и врач осторожно вводит щечки зажима в рану, захватывает кусочек рваного металла, чуть-чуть поворачивает, и вот осколок удален, напоследок звякнув в металлической чашке.

– Осталось зашить, – устало произносит Павлов. – Давай, Михаил, только не спеши.

Маевский заправил нить в иглу, зажал ее в браншах иглодержателя, свел края раны и начал накладывать швы, а хирург внимательно следил, одобрительно кивая.

На соседнем столе тоже идет операция. Военфельдшер Кошкина удаляла пулю из бедра раненого. Ассистировала ей молодая медсестра, эстонка Вилма Меримаа со смешным акцентом, светлыми прямыми волосами, собранными в пучок, и очень красивым лицом. А глаза у девушки…

У Михаила внутри неожиданно потеплело, причем лавинообразно. И очень захотелось взглянуть на девушку. Он не сразу сообразил – чувство не его, а «гостя».

«Не отвлекай. Я занят».

«Не могу я уже на кровищу смотреть, – буркнул Паша, – лучше на нее».

«Не забывай, операция идет, – ответил Маевский, накладывая последний шов. – И не вмешивайся».

«Ладно, потерплю. И… я, наверно, влюбился».

«Как вовремя!»

И Михаил невольно усмехнулся.

– Что? – спросил Павлов.

– Ничего, Валерий Семенович, закончил.

– Хорошо. Теперь наложи повязку. Я помогу.

Через пять минут хирург позвал санитара и распорядился отнести ранбольного, после чего сказал Маевскому:

– Пойдем, Миша, подышим.

Михаил был не против, тем более что дико устал, однако старался вида не подавать. Снимать передник он не стал, только, как Павлов, стащил с рук перчатки и вышел наружу.

– Это хорошо, что боец без сознания был, – сказал хирург, закуривая.

– Да, – согласился Миша. – А что, обезболивающего совсем не осталось?

– Совсем, – ответил врач и облокотился на дерево. – Скоро и перевязывать нечем будет.

Михаил вздохнул и тоже собрался прислониться к березе, но отпрянул, ощутив резкую боль в предплечье.

– Что?! – встрепенулся Павлов.

– Укололо что-то, – ответил Маевский, потирая маленькую ранку. Кровь выступила, но немного.

– Надо обработать, – озаботился Валерий Семенович. – Еще заражения не хватало.

После чего они одновременно посмотрели на дерево, сразу обнаружив причину – в стволе торчал осколок. Часть его выступала на пару сантиметров и была очень остра.

– Наверно, после того налета, – предположил Павлов. – Надо же, я тут часто курю и не замечал.