Утерянная брошь - Монт Алекс - Страница 38

– Обмишурились мы с тобой, – не зная ответа, досадливо протянул Сергей.

– Студент черным ходом улизнул, когда я у вас пребывал, а Фролка за квартирой с улицы наблюдал и двор страховать не мог.

– Не кори себя почем зря. Обидная случайность, что мы с ним разминулись. Дурно, конечно, что достойных родителей Лиховцева в тревогу великую ввергли, да по-иному уже нельзя было…

– Особливо мадам Лиховцева разволновалась, когда на ботинки ее сыночка навозные я пальцем указал.

– А в комнате у сына отец пренеприятные для себя открытия нашел, – покачал головою Чаров, припоминая побледневшее лицо профессора, когда тот заглянул в шкафы, а потом осмотрел рабочий стол Казимира.

– Дык теперь куды, ваше высокоблагородие? – прервал излишние чувствования судебного следователя Шнырь.

– Родителей студента мы уж испугали, остается напугать инженера Кройца. Полагаю, в иных местах Лиховцеву незачем теперь быть, – задумчиво проронил Сергей, тогда как филер приказал севшему на козлы Фролу гнать на Аптекарский остров.

Глафира беспокойно ворочалась в постели, когда стук дверного засова подсказал ей, что Казичка опять ушел среди ночи. А чтоб не потревожить родителей, воспользовался черным ходом. Как ни напрягала слух горничная, наверху было тихо. Когда же спустя несколько минут в передней настойчиво запел колокольчик, девушка с горящей свечой выскочила из комнаты. Подойдя на цыпочках к парадным дверям, она тревожно спросила «Кто там?» и, услышав в ответ «полиция», отомкнула в испуге замок.

В это мгновение в передней появились хозяева и с вопросительным видом воззрились на вошедших. Из последующих разговоров Глафира, немедля отосланная к себе мадам Лиховцевой, поняла, что Казичке грозит опасность, и поспешила одеться. Из бормотания студента, на секунду остановившегося на пороге кухни против ее двери, до нее вдруг дошло, куда мог податься предмет ее тайной страсти, и, обуянная желанием его предупредить, а может, и спасти, дождалась ухода непрошенных гостей, после чего покинула черным ходом квартиру.

Кройцева прислуга Акулина состояла в подружках Глафиры и во время совместных походов за снедью по павильонам Андреевского рынка и товарным лавкам его гостиных рядов любила поболтать о хозяине и его молодом ассистенте, а также их «преважных» опытах на даче у инженера. Рассудив, что среди ночи Казичка едва ли потащится на Аптекарский остров, Глафира поспешила на квартиру Кройца. На подобную догадку горничную натолкнули долетевшие до ее ушей вопросы судебного следователя, а также слова Казимира, оброненные возле ее двери. «Тьфу, позабыл, какой ключ от инженерова кабинета?» – подсвечивая себе свечой и не зажигая лампы, топтался на пороге кухни Лиховцев, пытаясь разобраться с отданными ему Кройцем ключами, после чего лязгнул засовом и усвистал восвояси.

– Скоро ли? – обеспокоенно вопросил студент, когда, уйдя от Кройца, они торопились к дому горничной. Большой проспект давно обратился лесной дорогой, справа от которой простирались необъятные выгоны Смоленского поля, а слева била нещадно в нос вонь преющей кожи. Это кожевенные фабрики заводского района Чекуш настойчиво напоминали о себе.

– Да уж дошли, барин, – с придыханием отвечала Глафира, показывая рукой направо. И действительно, с северной стороны пустыри сменили уходящие вдаль непритязательные избы, сооруженные по краям бывших просек, а теперь обычных гужевых дорог, весьма отдаленно напоминавших улицы. Эта была морская слобода Галерной гавани. В ярком свете луны виднелись подернутые сухим мхом крыши, вместо заборов у иных хибар эту роль исполняли прибитые палками рогожи, и когда ветер шевелил их, перья растущего чеснока на огородах мелькали по пути.

– И впрямь дошли… – обреченно проронил Казимир, оглядывая унылую картину.

– Свернем на Весельную улицу, и второй дом справа от протоки – мой, – с тайной гордостью объявила горничная. И вправду, ее небольшой домик в три окна, как по большей части и остальные на этой улице, да и, наверное, во всей слободе, выделялся добротным, собранным из тонких бревен, забором и обитой железом кровлей.

– Располагайтесь за столом в горнице, барин, а я печку затоплю, – зажигая керосиновую лампу, зачастила Глафира, сметая с прямоугольного соснового стола несуществующий сор.

Наконец-то он смог доделать начатое. С облегчением водрузив драгоценный мешок на середину стола, Лиховцев взялся за работу.

– Щас-то мы его ужо возьмем, ваше высокоблагородие! – подбодрил судебного следователя Шнырь, когда они возвращались с Аптекарского острова, и опять не солоно хлебавши. Получив суровую отповедь от Кройца, пообещавшего пожаловаться в Окружной суд начальству Чарова, а до того с уничижительной дотошностью продемонстрировавшего, что никакого студента Лиховцева у него на даче и в помине нет, Сергей приуныл порядком. Конечно, проверить городское обиталище инженера не мешало, тем более что тот обмолвился о данных Лиховцеву ключах, однако сопроводить их до своей квартиры, да еще в такое время, категорически отказался. «Только под конвоем жандармов», – негодующе прокричал Кройц и гневно захлопнул дверь дачи.

Окна у инженера, как и во всем доме, были погружены в гнетущую темноту, но не теряющий оптимизма Шнырь разбудил дворника и потребовал у него открыть парадную и подняться с ними в квартиру. Десятиминутное топтание под дверьми, громкие перешептывания, переходившие в энергичные разговоры, и звонкие переливы колокольчика в передней инженеровой квартиры потревожили академика Зинина. Окрики с улицы встревоженной Глафиры, обращенные к находившемуся в инженеровом кабинете Казимиру прежде разбудили его…

Вышедший с пятисвечным канделябром на лестницу академик потребовал прекратить издевательства над добропорядочными людьми, пообещав пожаловаться на возмутительное самоуправство судебного следователя министру юстиции. Идти снова к Лиховцевым, дабы в очередной раз убедиться в отсутствии там студента и рискуя навлечь на свою голову законный гнев его родителей, Чаров не решился вопреки настоятельному желанию Шныря. Приказав филеру караулить наблюдаемого во дворе, а Фролу неотлучно находиться в карете и смотреть за квартирой с улицы, Сергей отправился к себе в сильно растрепанных чувствах.

«Ой-ой, как сладко, мамочки!» – голосила на весь дом Глафира, купаясь в ласках неистовствовавшего в постели Казимира, умудренного ночами любви с Катаржиной и разученными упражнениями из «Камасутры». Когда же, вконец уморенный, он попросил разбудить его не позднее половины восьмого и тотчас заснул, девушка прилегла рядом и неотрывно глядела на предмет своего женского счастья, украдкой переводя волоокий взор на часы. Опасаясь заснуть и подвести ненаглядного Казичку, Глафира поднялась с перин и, подбросив пару поленьев, уселась возле печи. На столе в сером холщовом мешке покоился готовый к убийству снаряд, но он не интересовал витавшую в облаках горничную…

Глава 26. На Марсовом поле и вокруг него

Пан Станислав пробудился рано, но чувствовал себя бодрым и выспавшимся. Решив не искушать судьбу, он поостерегся тащиться в соседний с доходным домом трактир, предпочтя откупорить купленное с вечера пиво и позавтракать едой из комнатного ледника оставленной квартиры. Сделав глоток, он поморщился. Пиво попало на язву и обожгло нёбо. Ощупав новообразование кончиком языка, он понял, что язва смещается в глубину горла. «Эдак скоро и глотать не смогу, а после и дышать», – с деловитой отстраненностью констатировал развитие болезни Ржевуцкий, и его благообразная физиономия приобрела ожесточенное выражение.

В девятом часу поляк вытаскивал окуней неподалеку от ограды Михайловского сада, а замотанная черной материей винтовка была поднята на липу еще затемно и, привязанная к ветке, ожидала своего часа. Удачливому рыболову досаждали праздно шатавшиеся зеваки, и, расточая любезные улыбки, он с трудом справлялся с эмоциями. Пан Станислав уже подумывал обратиться к служивому в будке и, провернув вчерашний трюк с жетоном, потребовать разогнать зевак, однако с полуденным выстрелом пушки число любопытствующих стало редеть и алчущие зрелища горожане повалили на Марсово поле.