Сказки Бернамского леса (СИ) - Ершова Алёна - Страница 24

Муха таки сложила лапки, а мою душу притянуло в человеческое чрево. Девять месяцев тьмы и невозможности глотнуть воздух! Рождаясь, я кричала до посинения проклиная этот мир. Дальше стало только хуже. Обычно туаты перерождаясь в новом теле, первые годы своей жизни не помнят свое прошлое. Мне же в забвении было отказано. Я осознавала себя и при этом гадила в пеленки и сосала грудь размером с мою голову, ожидая, когда это тело станет пригодным для жизни. Кажется, что для бессмертного жалкие человеческие годы? Но время оказалось неоднородной субстанцией. Право, стоило об этом догадаться еще в теле червя. Каждая минута пребывания человеком прибивает меня гвоздями к этому миру. Делает плотнее. Порой мне кажется, что прошлая жизнь — лишь сон, выдумка, бред воспаленного мозга. Я стала забывать, что являюсь внучкой Морриган, дочерью зимнего солнца, холодной смертью. У меня остался лишь дар повелевания тенями. И все! Я не могу обернуться ни ветром, ни кошкой, я не могу прийти в сны и наслать морок, я не могу остановить время… — тут она замолчала. Хищная улыбка, сделала ее похожей на ласку. Она потянулась к Гарольду. — Скажи, как я именовала себя в день нашей первой встречи? Напомни мне те слова. Я знаю, ты не забыл их, как не забыл меня. — Тонкие девичьи пальцы прошлись вверх по мужской груди, огладили шею, коснулись старого шрама. Гарольд перехватил руку и позволил капле унизительной жалости просочиться во взгляд. Сейчас древняя туата не вызывала иных чувств. Она даже не заметила, что ей был дарован шанс на перерождение. Не захотела принимать свою новую сущность.

— Я не помню твоих имен. Ты говорила много слов и все они были лживы. А ложь, что вовремя не проросла, легко сдувает ветер. Твою унесло, стоило мне обрести крылья.

Гостья с запозданием поняла, что в откровениях своих зашла слишком далеко, сказала больше, чем хотела. Высвободилась и принудила себя расслабленно сесть в кресло.

— Неужели? Ладно сегодня я прощу тебе дерзость и обман. Только убери это снисхождение во взгляде. Да, без имени мне недоступно многое из того, что я умела ранее. Но те крохи, что есть все равно гораздо больше, чем магия местных ведьм и твоя собственная. Ведь тьмы в мире очень много. Все, что существует отбрасывать мглу. И она вся подвластна мне. А ты, всего лишь дракон, умеющий принимать человеческий облик и очищать золото от проклятий. Кстати, ты все еще подозреваешься в моем убийстве, и очень скоро здесь будет полиция. Про твою чистильщицу вообще молчу. Ей жить осталось считанные часы. Кстати, могу сделать, что и в ее смерти обвинят тебя. Знаешь, люди придумали кучу интересных законов. И по одному из них ты легко лишишься жизни.

Гарольд едва сдерживал желание придушить тварь прямо здесь. Переживания за Энн впились иглами под кожу. Он попытался вспомнить и сопоставить все то, о чем говорила сейдкона. И при этом не сводил глаз с Кайлех помня, что перед ним все еще сильный противник, рядом с которым эмоции следует держать под жестким контролем. Впрочем, сейчас это гораздо проще, чем в годы, когда корона давила на мозг. Ладно, партия продолжается. Надо узнать, что угрожает Энн и отвести угрозу.

— Думаю после трогательной истории твоего рождения, приправленной плохо завуалированными угрозами, самое время перейти к требованиям. Что ты хочешь Ребекка?

— Не называй меня так! — взвизгнула ведьма. — Скажи мое истинное имя! Ты его знаешь, как и туаты Бернамского леса. Люди забыли, они так боялись призвать холодные ветра и зимние бури, что наложили на него табу, заменили иносказаниями, насочиняли сказки. В них меня называют Аннис, но это вранье. Все вранье. Я чувствую оно где-то рядом, где-то тут. Ты мне скажешь. Покоришься и скажешь. Хочешь, давай поменяемся: я тебе жизнь твоей драгоценной Энн, а ты мне имя.

— Знаешь милая, — слова наполнились ядом. — Угрозами надо уметь пользоваться так, чтобы тебя понимали и боялись. Что ты можешь сделать Энн? Ты здесь, а она далеко и достаточно сильна, чтоб противостоять твоим чарам.

Гостья расхохоталась. Наконец она почувствовала себя уверенно. Новый Гарольд совершенно не был похож на того, молодого с чумными влюбленными глазами. От дракона веяло мощью, опасностью, силой. Он пылал как огонь и этот свет манил ее.

— Да мне и делать ничего не придется, глупый дракон. Она пожертвовала магией чистильщицы — единственным крепким запором, что держал ее силы. Стоит им вырваться, и бренному телу не удержать мощь туат де Дананн. Кем она была? Кажется покровительницей лечебных трав. Целительницей, рожденной еще до раскола. Как печально, всесильная туата не смогла оживить собственного брата. Голова, знаешь ли, отсеченная родным отцом, не спешит прирастать к телу. Она там на могиле и иссушила себя всю. Так бы и ушла за братцем на перерождение, ведь никто не держал ее душу. Да вот Лавада успел. Спеленал лучами солнечными, спрятал от деда-убийцы. Полторы тысячи лет хранил и вот рискнул возродить, да так неудачно. Думал тело сейдконы удержит туату. Дурак. Стоило отпустить, глядишь бы переродилась во что-нибудь приличное.

Гарольд похолодел. Страх потери сковал по рукам и ногам. Зачем она пожертвовала собой ради него⁈ Что побудило ценой собственной жизни спасать неизвестного дракона? Воспоминания о брате или нечто большее? Вглубь себя он и не смотрел. И так знал, что там увидит. У него были женщины, была страсть, влюбленность, пожар. Но никого кроме Энн не хотелось укрыть крыльями, оградить от невзгод. Ничей голос не хотелось слушать, затаив дыхание. А главное, ни с кем не было так тепло и спокойно, как с Энн. Он списывал это на сидский морок, злился. Но только когда проклятье спало, понял, что его чувства к сейдконе совершенно не были похожи на ту болезненную одержимость, что была с Кайлех.

Сидеть и изображать светского лэрда сделалось невозможным. Страх за Энн превратился в неистовую ярость. Гарольд подорвался и схватил ведьму за ворот. В ответ в комнате ожили тени, уплотнились и зарычали. Огонь в камине обиженно зашипел.

— Убьешь меня, и твоя ведьма отправится на перерождение. Ты ж не привязал ее к себе слепящей алой нитью? Точно нет. Думаю, ты и не распознал то чувство, что спрялось в твоей душе. Что ж, ничего страшного. Пара сотен лет и она переродится… может быть.

— Убирайся из моего дома! Иначе, клянусь, я уничтожу тебя.

Клятва напиталась силой, слепила воедино нити судьбы. Не распутаешь, теперь только рвать. Только Кайлех, ослепленная чувством победы, не почувствовала этого.

— Нет Гарольд. Мой уход ничего не изменит. Ты слышишь вой полицейских сирен? Это за тобой. Только в моей власти снять с тебя обвинения и только мое слово способно остановить ту силу, что разрывает Энн изнутри. Я знаю ее истинное имя. Подчинись мне, надень плащ Левиафана, и я помогу тебе.

— Говори имя.

Гарольд отпустил ведьму и едва удержался, чтоб не вытереть руку о штанину.

— Вот мы и поменялись местами. Теперь просишь ты. Дай мне клятву, что добровольно наденешь плащ.

— Хорошо, — наконец, выдавил он. Старый шрам на шее открылся, кровь полилась за ворот рубахи. — Клянусь, если ты назовешь мне истинное имя Энн я смиренно надену золотой плащ Левиафана.

Вторая клятва упала поверх первой. Придавила камнем неизбежности.

— Идет.

Ребекка хищно улыбнулась и тут же преобразилась. Взвизгнув, она подлетела к Гарольду, бросилась к нему на шею и принялась зацеловывать.

Секунду спустя в комнату ворвалась полиция Альбы.

Полицейские замерли, пораженно глядя на то, как объявленная мертвой леди Сомерленд целуется со своим женихом, подозреваемом в ее смерти.

Старший инспектор Шон Уилсон, возглавивший операцию, недовольно кашлянул. Влюбленные отвлеклись друг от друга и удивленно воззрились на незваных гостей.

— Милая, — пророкотал хозяин замка, — посмотри, что ты наделала.

Мисс Сомерленд затрепетала ресницами и смущенно пролепетала:

— Простите.

Старший инспектор махнул рукой, отпуская полицейских, и сухо потребовал объяснений. Ребекка рвано вздохнула и сделала виноватое лицо.