Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Сказки Бернамского леса (СИ) - Ершова Алёна - Страница 19


19
Изменить размер шрифта:

Про себя спрашивать не стал. Не сознается ведь сейдкона: намеренно-ли или случайно, окутала его чарами, заволокла разум туманом, как та, что Прощальным пламенем себя величала. Может и не со зла, а по природе своей дивной, ведь не торопиться плоды своей магии пожинать. Сидит, огнем в камине любуется, словно над вопросом размышляет.

Сейдкона кожей чувствовала испытывающий взгляд хозяина замка. Говорить о своей природе она не любила. Но мир четко делился на тех, кто сталкивался с магической природой Бернамского леса и тех, кто не верил в ее существование. Лэрд Хредель относился к первой категории, хоть явно и не любил дивных созданий. Тут, кстати, удивляться нечему. Фейри от мала до велика изводили людей всеми доступными им средствами и редко кто мог похвастаться, что пережил встречу с ними без потерь.

— Мне льстит внимание Хайд Броха, но в том, что я подменыш нет ни моей вины, ни заслуги. Думаю, раз вы знакомы с магическим миром, то вам известно, что Сидом правят трое: Хозяин Холмов, Госпожа Темной стороны луны и их сын Лесной Царь, что ныне носит имя Мидир. Едва он обрел свою ту, с которой был связан алой нитью еще со времен первых детей богини Дану, как был вынужден уйти за ней в мир мертвых, где ожидают своего перерождения души туатов. Мидир отыскал ее и вернул в Сид. Но и сам переродился. Стал стихией порога. Никогда прежде у туатов не было проводника из мира живых в мир мертвых и обратно. Однако этот дар сделал невозможной смерть Хозяина Леса на Горячем камне. Раз за разом жертвенный клинок пронзал его грудь и раз за разом не приносил вреда. Древний договор был нарушен. Туаты пребывали в смятении, а Бернамский лес стал наполняться тьмой. Но не знакомой, которую дивный народ испокон использовал для своей магии, а чуждой. Она пришла с гнилых городских улиц и затхлых рек, она напиталась человеческими страстями и обрела плоть. Совладать с ней могли лишь необычные ведьмы, потомки легендарной Кат Ши, что умели смотреть кошачьими глазами, и поглощать тьму.

Моя человеческая мать была именно такой ведьмой. Очень сильной чистильщицей. Но Бернамский лес не человеческий дом и не замок. Даже для самой сильной ведьмы задача почти невыполнимая. Однако, госпожа Темной стороны луны знала, кого просить и что обещать взамен. У моей матери были все задатки сделать это… и была боль. Уже тогда она носила дитя, и ей сказали, что ребенок этот будет особенным. Сейчас о таких принято говорить «солнечные», но двадцать лет назад врачи были честнее и называли вещи своими именами. Мать же хотела, чтобы ее девочка была обычным ребенком и готова была пожертвовать ради этого своей жизнью, а не просто магией. Они договорилась с госпожой Темной стороны луны, и каждая получила, что желала…

В назначенный день моя мать пришла в лес, выпила переданный ей сидами настой из семи горьких трав, усиливающий любую магию. Нашла тропу, соединяющую то, что было, то, что есть и то, что будет. Собрала свою силу, прошлую, настоящую и будущую, и ударила жуткую тьму, что посягнула на Бернамский лес. Девять дней и ночей длилось их битва. Девять дней и ночей стояли они недвижимые, и вот тьма исчезла, а мать упала без чувств. Древний лес излечился, обновился без привычной жертвы. Сиды забрали чистильщицу в холмы и выхаживали ее. Она лишилась своей ведьмовской силы, но не печалилась о ней, лелея надежды на здоровое дитя. Пришел срок родам, и она разрешилась, но ребенок был мертв. Госпожа темной стороны луны погрузила дитя в котел, который был взят из места, где смерти не существует, но душа то ли уже далеко отлетела от человеческого тела, то ли и вовсе не заняла его. Тогда туат, что помогал госпоже, снял с себя светящийся медальон с заключенной душой… Давно умерла та, что вырастила его как сына, и долго не мог он найти достойной женщины, чтобы возродить ее. Лишь мгновение он колебался, прежде чем разбил зачарованное стекло. Ребенок сделал первый вдох, и разразился плачем. Сидская душа изменила пластичное детское тело, оздоровила его. Мать не помнила себя от счастья… А я… я никогда не забуду ее глаза, полные слез, когда она впервые взяла меня на руки.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Люди удивительные существа, они способны любить ни за что, просто за факт твоего существования. Ради ее теплых рук, счастливых глаз и мягкой улыбки, я готова была терпеть неудобства хрупкого и в то же время тяжелого человеческого тела. Беречь его, тренировать, только что б она не расстраивалась.

— И что же она не заметила, что перед ней подменыш? — Голос Гарольда охрип, услышанное поразило его до глубины души.

Энн отрицательно покачала головой.

— Нет, а вот бабушка догадалась сразу. Молчала долго, а потом, когда я смогла хорошо и внятно говорить, устроила допрос. Я ей все рассказала. Она не выглядела удивленной. А вот матери тайну раскрывать запретила. Боялась, что правда ее сломит. Сказала, что над смертью люди не властны, но обладают величайшим даром — свободой воли. Мать не хотела мириться с судьбой своего ребенка и сознательно пошла к сидам, вот и не стоит принижать ее выбор. Каждый, кто желает познать сладость самообмана, имеет на это право… Правда же, словно кнут, может исполосовать душу. И не каждый потом способен раны эти залечить…

Не знаю… по мне, так правда всегда останется-правдой, ложь-ложью, а предательство-предательством, в какие одежды их не облачи. Но иным испокон веков дурман обмана слаще истины. Ладно, не о том сейчас речь… Мои собственные силы были заперты именем. Память о нем я отдала за право существовать в человеческом теле. Но чем старше я становлюсь, тем сильнее изнашивается дверь. Рано или поздно ее вырвет с петель. Хорошо еще, что магия чистильщиц сама по себе хорошо запоры держит. — Энн задумчиво протянула руку к огню, и маленький сгусток света перетек на ее пальцы. Ей не хотелось говорить о том, что случится, если чудовищная сила, некогда доступная ей вырвется наружу. «Все же если не выйдет самой найти имя. Надо будет уйти подальше в лес», — решила она и продолжила: — Бабушка была мудрой женщиной, хоть и во многом суждения наши расходились. Когда она умерла, я впервые почувствовала боль. Боль потери. Люди говорят, что сиды не умеют любить. Но это не так. Мы любим, хоть и редко. И любовь эту можем пронести через смерть. Дождаться того, кто дорог. — Энн вздохнула и посмотрела Гарольду в глаза. — Через пару лет мамы не стало. Без магии ее тело состарилось очень быстро. А я так и не рассказала ей правду. Продолжала купать ее в сладкой лжи. Как я себя потом презирала! Она ведь умирала с улыбкой и моим именем на губах. Говорила, что счастлива, не зря прожила жизнь. Боги! Мало мне было Киана!.. — Энн замолчала, переживая боль утрат, а когда вновь заговорила, голос ее звучал отстраненно: — Я тогда поклялась, что то была последняя ложь в моей жизни… Только толку. В очередной раз те, кого я любила, ушли, оставив меня одну… Мне вновь не для кого стало жить.

— А как же Холмы? Ты же говорила о том туате, что сохранил твою душу.

Гарольд увидел, как посветлело лицо Энн и отогнал неуместное чувство ревности.

— Да, Лавада. Единственный сын моего брата. Он зовет в свой Холм, предлагает примкнуть к его сияющей свите. Но он слишком похож на своего отца, и мне мучительно находится рядом.

— Вы не ладили с братом? — он вспомнил своего. Его насмешливое спокойствие и несгибаемость под ударами судьбы. Румпель даже будучи горбатым уродом излучал непоколебимую уверенность в себе и собственных силах. Гарольд всегда завидовал ему, и эта зависть некогда бесила до пелены в глазах.

Энн вскинулась:

— Нет! Напротив, мы были очень дружны. У нас было общее дело, и он…

Но договорить ей не дал звучный сигнал дверного колокола.

VIII. Жертва

— Я никого не жду, — Гарольд резко поднялся.

— Редко когда добрые гости и добрые вести приходят ночью, — отметила Энн, тоже поднимаясь. Гул от звонка разлетелся по пустому замку и осел пеплом дурного предчувствия.

На пороге дома стоял невысокий сутулый мужчина с куцыми усиками над верхней губой, и мял форменную фуражку. Неожиданно распахнувшаяся дверь застала его врасплох, он отшатнулся от черного провала. А когда плотная тьма вдруг моргнула двумя раскаленными углями и вовсе попятился назад. Но тут зажегся свет и перед ним возник хозяин дома — сам сэр Гарольд Хредель.