Мантисса - Фаулз Джон Роберт - Страница 36

— Ты что, хочешь сказать, что все это написал-таки Бэкон?104

— Вовсе нет, дорогой. Я хочу сказать, что единственное воспоминание о прошлом, которое ему так никогда и не удалось вызвать в собственной памяти в часы молчаливого раздумья, было о такой элементарной вещи, как ванна. Вот я и вышла из всего этого такой отстраненной. Откровенно говоря, я только и могла выдержать все это, если находилась на таком расстоянии от него, чтобы перекрикиваться можно было. Помню, я как-то встретила его на Старом Чипсайде105, он шел, похлопывая себя ладонью по лысине и без конца повторяя одну и ту же строку… просто не мог придумать следующую. Пришлось просто прокричать ему новую с другой стороны улицы… я остановилась около девчонки, торговавшей лавандой, — надо же мне было как-то оберечь себя.

— Какая же это была строка?

— «Не знаю я, как шествуют богини…»106

— И что же ты ему крикнула?

— «От вас несет, как от свиньи в мякине!» Или как там выражались в елизаветинские времена.

Он улыбается:

— С тобой не соскучишься!

— Да все они одинаковые! Если бы историки литературы не были такими злыднями, они давным-давно поняли бы, что у меня был ужасно тяжелый период между Римской империей и изобретением внутреннего водоснабжения.

Он некоторое время молчит.

— Если бы только я с самого начала понял, что ты — настоящая — ничего не принимаешь всерьез.

Ее рука скользит к низу его живота.

— Так-таки — ничего?

— Кроме этого.

Она щиплет его за складочку кожи у пупка.

— Я всего лишь такая, какой хочешь видеть меня ты.

— Тогда, значит, это — не реальная ты.

— Это — реальная я.

— Тогда ты можешь рассказать мне правду про Смуглую леди.

— Мой милый, да она тебе нисколечко не понравилась бы. Она была точно как сестра Кори.

— Что — буквально? Физически похожа на сестру Кори? Не может быть!

— Как вылепленная. По странному совпадению.

И опять он поворачивается к ней в сильнейшем удивлении:

— Эрато, ты не… ты надо мной не смеешься?

— Разумеется, нет, Майлз. — Она поднимает глаза и встречается с ним взглядом. — Я очень рада была бы над тобой посмеяться.

Он роняет голову на ковер и устремляет глаза в потолок:

— Господи Боже мой! Черная!

— Мне казалось, мы с тобой остановились на шоколадно-коричневой, дорогой.

— И ты не была против?

Она вздыхает:

— Дорогой, ну конечно же я пошутила. Про то, как шла по Старому Чипсайду. Просто я была чем-то у него в мозгу. Просто это что-то в его мозгу удивительно похоже на что-то в твоем. Разница только в том, что ты не хочешь оставить его там.

Я не имею в виду только тебя лично: все вы, сегодняшние, этого не хотите. Все должно быть «реальным», «настоящим», иначе оно просто не существует. Ты же прекрасно знаешь, что реальная «настоящая я» — это я воображенная. Я реальна в твоем смысле слова потому, что ты хочешь этого. Именно это я и имела в виду пару минут назад.

— Но ведь это именно ты явилась и вполне реально сидела на моем письменном столе в самый первый раз.

— Дорогой, мне просто хотелось посмотреть, как это — быть по-настоящему реальной. Естественно, надо было выбрать — для кого стать реальной. Столь же естественно, что я выбрала тебя. Вот и все дела. Если смотреть на вещи реально.

Несколько секунд они лежат молча. Потом он слегка отодвигается:

— Может, теперь полежим на кровати?

— Конечно, милый.

Она поднимается и помогает подняться ему. Они нежно обнимают друг друга, губы к губам, идут — рука в руке и удобно устраиваются на кровати в той же самой позиции: ее голова у него на плече, его рука обвивает ее плечи, ее правая нога закинута на его ноги. Он произносит:

— Совсем забыл, какой из не поддающихся написанию вариантов это был.

— Двадцать девятый.

— А я думал, тридцатый.

— Нет, дорогой. Это же второй после двадцать седьмого, а двадцать седьмой был тот, где ты заставил меня… — Она теснее прижимается к нему. — Ну, сам знаешь. Ты жестокий-жестокий.

— Ты хочешь сказать, когда ты заставила меня заставить тебя…

— Ш-ш-ш…

Она целует его плечо. Часы удовлетворенно тикают, вынашивая очередное «ку-ку». Мужчина на кровати произносит, обращаясь к потолку:

— Ни за что бы не поверил. Как мы с тобой делаем это все более невозможным от раза к разу.

— Я же тебе говорила. О маловер!

— Я помню, дорогая. — Его рука скользит вниз по ее нежной спине, потом легонько похлопывает. — Ты и сестра Кори.

Она опять небольно щиплет его за складочку кожи.

— Я как сестра Кори.

— У тебя так здорово этот образ получается. Я все время забываю, что ты и она — одно и то же существо. — Он целует ее волосы. — С тех самых пор, как она, то есть, я хочу сказать, ты… фантастика! Вовсе не удивительно, что старик Уильям… ведь когда ты пускаешься во все тяжкие… И вовсе не удивительно, что он так рано облысел, если все это происходило у него в голове!

— Конечно в голове, милый.

Он нащупывает ее правую ладонь. Их пальцы переплетаются. Теперь они лежат молча, погруженные в воспоминания.

— Вот что мне показалось неверным сегодня. Я хочу сказать, всего два раза. Мы же не можем считать interruptus107. — Она не отвечает. — В среднем у нас бывает три, правда ведь?

— На самом деле, с рецидивами, три и три десятых, дорогой.

— Два раза — это не очень хорошо.

— Ну, мы же можем это компенсировать.

— Все дело в литературных кусках. Когда мы на них застреваем, мы забываем о самом существенном.

— Мой дорогой, мне не хочется тебе противоречить, но, если учитывать, кто я такая, я не могу совершенно от них отказаться.

— Ангел мой, я понимаю — ты не можешь. Просто…

— «Просто» — что, дорогой?

Он поглаживает ее спину.

— Честно говоря, я думал об одной из твоих сегодняшних вариаций. — Он похлопывает ее пониже спины. — Разумеется, она была выстроена весьма умело, как всегда. Но я не мог не задуматься, соответствует ли она контексту.

— Какую из вариаций ты имеешь в виду?

— Когда ты притворилась психоаналитиком. Вся эта ерундистика про мой вуаеризм и эксгибиционизм. Если откровенно, я тогда же решил, что это — перехлест. В данных обстоятельствах. И самую малость похоже на удар ниже пояса. Особенно там, где ты толкуешь про пристрастие к матери.

Она приподнимается на локте:

— Но, Майлз, дорогой мой, кто же совсем недавно говорил, что готов прямо-таки съесть мои груди?

— Зачем же нам прибегать к таким далеко идущим выводам лишь из-за того, что в виде сестры Кори ты завела себе пару потрясающих титек?

— Только в виде сестры Кори?

— Да нет конечно. — Он касается рукой тех, что сейчас так близки к нему. — В виде вас обеих.

— Майлз, я слышала это совершенно четко. Ты сказал «в виде сестры Кори».

— Оговорился.

Она опускает взгляд на собственную грудь:

— Если честно, не вижу никакой разницы.

— Любимая, и в самом деле, никакой существенной разницы нет.

Она поднимает голову:

— Как это — «существенной»?

— Только в крохотных нюансах. Да и потом, не можешь же ты ревновать к самой себе? Просто в ее образе ты самую малость повнушительней и посмелее. Кажешься еще более бесстыдной и вызывающей, чем есть. — Он протягивает руку и ласково гладит предмет дискуссии. — Твои нежнее и утонченнее. Изысканнее. — Она снова изучает их нежную изысканность, но теперь с некоторым сомнением во взгляде. — Дай-ка я их поцелую.

Она ложится, снова опустив голову ему на плечо.

— Все это не важно.

— Ты тщеславная глупышка.

— Теперь я жалею, что позволила тебе уговорить меня принять образ чернокожей девушки.