Главред: назад в СССР 2 (СИ) - Савинов Сергей Анатольевич - Страница 23

— А как же он в итоге сознался? — удивился я. — И как вообще на него вышли?

— Как-как, — улыбнулся Эдик. — Он кому-то из друзей по секрету сказал, переживаниями поделился. А тут вы такую шумиху подняли, тот друг услышал, сам по телефону позвонил. Говорит, вдруг те мальчишки тоже что-то натворили, их в милицию забрали, а они от стыда теперь домой не хотят идти.

— Лже-милиционеры, — догадался я.

— Ага, — подтвердил Апшилава. — Я сейчас со своими оперативниками говорил. Судя по тем данным, которые у нас есть, внешность этих… оборотней совпадает. А еще в городе несколько квартирных краж произошло, и семья того мальчика — одна из пострадавших. Не знаю пока, как это может быть связано.

— Эдик! — меня внезапно осенило, словно памяти наскучило надо мной издеваться. — А где они этого мальчишку допрашивали? Не на улице Степана Разина?

— Сейчас узнаю, — растерялся следователь, но быстро сориентировался и позвонил своим. — Вы не поверите, Евгений Семенович, на улице Степана Разина! Как вы догадались?

— Журналистское чутье, — усмехнулся я, но быстро снова стал серьезным. — Мне кажется, я знаю, где могут быть мальчики.

Удивительная штука — память. Порой она вытаскивает из небытия вещи, несовместимые с нашими представлениями о мире. Например, мне как-то в детстве приснилось, будто бы я еду с родителями на машине по берегу Любицы. С одной стороны стоят девятиэтажки, а с другой — осенние березы и мемориал воинам Великой Отечественной. Прошли годы, и я действительно проехал мимо тех мест на машине, только не с родителями, а с друзьями. И что самое интересное — прежде я там не был ни разу, а мемориал в жизни не видел. Получается, мне приснилось будущее? Или, может быть, прошлое?

Вдруг во мне тогда, уже в двадцать первом веке, промелькнуло чужое воспоминание? Воспоминание Кашеварова! Откуда же мне знать, как эта связь работает? Не просто же так я очутился в его теле после смерти там, в будущем… Черт подери, как подумаю, голова начинает кружиться.

Но самое-то главное, что я не берег Любицы с березками сейчас вспомнил. А то, как Сергей Антонович Рокотов, наш генеральный директор, однажды рассказывал: в восьмидесятые в Андроповске орудовала какая-то банда, члены которой притворялись милиционерами. Действовали они так: выбирали детей, одетых поприличней, «арестовывали» за какие-то пустяковые провинности, доставляли в фальшивое «отделение» и там допрашивали. Делали это хитро: узнавали достаток семьи, спрашивали, с кем живут, кто где работает и когда не бывает дома. А потом грабили эти квартиры. Дети молчали, потому что им было стыдно попасться милиционерам — они-то ведь думали, что все по-настоящему! Если бы хоть один пострадавший ребенок признался, бандитов поймали бы очень быстро. А так им долго удавалось скрываться от правосудия, кажется, года до восемьдесят девятого. Или даже девяностого. Почему вот только я долго не мог это вспомнить? Слишком погрузился в это время, начав забывать свою прошлую жизнь? Впрочем, главное сейчас другое.

Неужели я вышел на след той самой банды, о которой услышал в прошлой жизни от Рокотова? Осталось всего ничего, чтобы это проверить — съездить с Апшилавой и другими милиционерами на улицу Степана Разина. Найти эту заброшенную контору, вскрыть ее и освободить детей. Странно только, что бандиты их так долго держат — может, услышали сообщение в громкоговорителях патрульных машин и испугались? Точно, и теперь просто не знают, как быть и что делать.

Все это пронеслось в моей голове за считанные секунды, пока Эдик складывал в собственных мыслях все факты. А потом он задал самый логичный в этой ситуации вопрос:

— Так где же дети, Евгений Семенович?

— Я почти уверен, что в бывшем помещении ЖЭКа, — ответил я. — И вот еще, Эдик. Пока мы туда едем, причем как можно быстрее, вашим коллегам нужно по-быстрому найти и задержать человека, у кого остались ключи. Вряд ли бандиты попали туда случайно, должен быть кто-то, кто им помогает.

Апшилава долго смотрел на меня, казалось, целую вечность.

— Евгений Семенович, а вы точно не ошиблись профессией? — наконец, спросил он.

P. s. Друзья, спасибо за вашу поддержку! Рады каждому комментарию и лайку — они значительно ускоряют процесс написания новых глав!

Глава 14

Мы мчались с Эдиком Апшилавой на бежевой «шестерке» в сторону улицы Степана Разина. Машиной управлял Матвеич, человек пожилой, но лихой и уверенной. Казалось, он был единым целым с чудом тольяттинского автопрома — как говорится в подобных случаях, водитель от бога.

Уже стемнело, на город опустился тот самый позднеосенний мрак, характерный для среднерусской полосы. Фонари тщетно пытались его разогнать, однако лишь сильнее подчеркивали контраст между почти мифической тьмой и съежившимися под ней зданиями. Вода в Любице матово блестела подобно нефти, вызывая тревожные ощущения. А каково сейчас бедным мальчишкам, которых поймали и заперли злоумышленники, одного из которых, кстати, уже опознали эксперты. Глеб Синягин — матерый рецидивист, за спиной которого в тридцать лет уже несколько ходок.

По адресу, где проживал тот самый сотрудник ЖЭКа, уже направили милицейский наряд, и ни у меня, ни у Эдика не было сомнений, что его возьмут тепленьким. А вот бандит, вооруженный пистолетом Макарова, мог оказать отчаянное сопротивление. Именно поэтому к дому на улице Степана Разина мчались еще несколько машин с оперативниками и патрульными милиционерами. ОМОНа здесь еще нет, он появится только через два года, в восемьдесят восьмом. А потому предстоящая операция была довольно рискованной.

— Евгений Семенович, я не могу вам приказывать, — с явным напряжением в голосе произнес Апшилава, — поэтому попрошу. Сидите в машине и не высовывайтесь, пока мы будем их брать.

— Не беспокойтесь, Эдуард Асланович, — я кивнул. — Геройствовать не планирую.

Конечно, хотелось ответить по-другому. Внутри каждого взрослого мужика живет безрассудный мальчишка, которому хочется в самое пекло. Вот и в моей голове против воли крутилась картинка, как я отважно отвлекаю преступников, пока милиционеры рассредоточиваются по двору. Потом бандиты выходят, тот самый рецидивист держит перед собой одного из школьников под прицелом. Срывается, открывает беспорядочную пальбу, я бросаюсь и закрываю собой ребенка. Ранение, операция, хирургическое отделение и взволнованное лицо Аглаи. Взволнованное и одновременно восхищенное.

Это очень красиво смотрится в мыслях. А еще в кино. Вот только реальность гораздо проще и прозаичнее. Об этом мне рассказывали полицейские, с которыми я катался по Любгороду, готовя очередной репортаж. Нет никаких эффектных бросков, кинематографичных приемов, залихватской стрельбы. Есть грязь, кровь и мат, а порой — смерть. Причем последняя выглядит настолько неприглядно, что об этом не принято говорить. И если бы я даже выжил после нафантазированного броска, последнее, чего мне бы хотелось, это попасться на глаза любимой женщине.

— Приехали, — Эдик отвлек меня от сложных размышлений и еще раз напомнил: — Оставайтесь в машине. Матвеич, головой отвечаешь.

— А то, — отозвался пожилой водитель.

Возле старинного здания с аркой уже стояли несколько милицейских машин, сотрудники оцепили его, чтобы пресечь любую попытку побега. Эдик хлопнул дверцей и направился к оперативникам в штатском, которые тенями маячили в арке. А потом… Нет, никакой пальбы, криков и грохота. Какой-то огромный оперативник в жилетке что-то проговорил в закрытую дверь, прошло меньше минуты, и она отворилась. Оттуда вышел сгорбленный рыдающий человек, которого тут же скрутили наручниками и повели к желтому «уазику» с синей полосой вдоль борта. А следом выбежали мальчишки, которых тут же приняли врачи дежурившей поблизости «скорой помощи». Одного, вернее одну, я тут же узнал.

— Аглая Тарасовна! — воскликнул я с интонацией одного из персонажей «Бриллиантовой руки».

Она ведь сказала, что сегодня дежурит, и надо же было такому случиться, что именно ее бригада отправилась на улицу Степана Разина. А ведь девушка, получается, меня переплюнула. Я-то, хоть и нашел преступников, на самом задержании прятался в милицейском автомобиле. Аглая же была в числе работников экстренных служб на передовой. Вот тут мой внутренний мальчишка возмущенно запротестовал.