Соловей и кукушка (СИ) - Разумовская Анастасия - Страница 25

— Четыре. Пытаюсь понять, почему Величество, которое явно тебе симпатизирует, Марсик, четыре года назад и ухом не повело, когда вам грозило изгнание. Что такого умудрился натворить папочка Ники, что только мой отец спас вас от участи быть выгнанными из Лузитании?

Зелёные глаза Ники сверкнули гневом.

— Отца обвинили в революционной деятельности, — жёстко ответила она раньше, чем Марселия успела отреагировать. — Я знаю, что он был сторонником конституционной монархии и поэтапного перехода к демократии. Но он не был бунтовщиком, террористом и революционером. Его действительно подставили! Потому что он кому-то не тому наступил на хвост…

— Доменика!

Сестричка вскочила, захлопнула книгу и направилась к выходу, а затем резко обернулась у самого порога.

— Спроси своего дона Лианора, — разъярённой змеёй прошипела она, — пусть расскажет тебе о моём отце! Если не побоится, конечно. Потому что все, кому отец помогал, все, кто называл его своим другом или благодетелем, все они отвернулись от него, как только стало жарко!

И вышла, хлопнув дверью.

Вот это да! Я уставилась на матушку.

— А причём тут дон Лианор?

Та несколько покраснела и тоже поднялась.

— Никин отец исполнял должность министра внутренних дел, — мягко ответила она. — Я не знаю, что имела ввиду Доменика, упомянув сеньора капитана, честно. Сейчас смутно припоминаю, что на процессе, когда судили моего первого мужа, эта фамилия звучала и, кажется, тогда твой знакомый был повыше чином. Скорее всего, он так же пострадал по тому политическому делу и был понижен в звании. Но это надо уточнить у Доменики. Хотя ей было двенадцать, она тогда так переживала, что, видимо, запомнила всё до мелочей. А меня, честно тебе скажу, больше интересовало наше с дочкой будущее, и я всё помню очень смутно, как в тумане. А сейчас прости, надо успокоить Нику, она слишком разволновалась. Не забудь про бал…

То есть, дон Диаманто де Лианор лично знал Никиного отца и… и был его подчинённым?

Я перехватила матушку за рукав.

— Извини, я просто хотела сказать, что вечером пойду пройдусь. Эти волнения перед свадьбой… Понимаешь? Часов в десять, когда парк станет пустынным… Не возражаешь?

— Нет-нет, — рассеяно ответила она. — Пройдись, конечно. Свадьба — это очень нервное мероприятие.

И она поспешно вышла. А как же «не отходи далеко»?

Я почувствовала практически зверский аппетит. Села за стол и начала поглощать всё, что видела.

Итак, что мы имеем? Пять лет назад в столице развернулся громкий процесс по делу о заговоре против короля. Его фигурантом стал не просто один из тридцати грандов — знатнейших аристократов королевства, но сам министр внутренних дел! Глава всей полиции. И не просто фигурировал, а стал главным обвиняемым, был осуждён и — казнён… А, кстати, как?

Мне тогда было четырнадцать, и, откровенно скажем, я мало интересовалась политикой. У меня как раз умирала от чахотки мама, и мне было совсем не до внешнего мира. Если Лианор тогда был выше чем, капитан, значит, ему, вероятно, было уже лет тридцать… Ну или хотя бы около того. А кем, кстати, он был? Как низко пришлось падать? И не потому ли к нему то на «дон» обращаются, то на «сеньор»? Те, кто помнит, конечно, используют более аристократическое обращение, а для остальных Лианор — всего лишь сеньор капитан…

И ещё… А какое участие мой усатый следователь принимал в том заговоре? Какую сыграл роль? И зачем он натолкнул меня на идею расспросить матушку о делах давно минувших дней? Что я в итоге должна была понять?

Поев, я поднялась к себе и принялась готовиться к балу. Ведь это только в детских сказках фея в пару минут сооружает Золушке причёску и облачает в парадное платье. По факту, я едва успела к назначенному времени. Когда же спустилась вниз, то обнаружила, что к веранде подали карету, запряжённую четвёркой серебристых лошадей. Карету! Это было забавно.

На этот раз дворец встретил нас полной иллюминацией. Гостей оказалось множество: дамы и кавалеры, разряженные и возбуждённые. Их было столько, что края огромных дамских шляп то и дело касались друг друга. Все залы украсили цветы, а в бальном уже звучала музыка и высокомерные лакеи разносили напитки.

Я ещё никогда в жизни не была на настоящем балу!

Герольд, разодетый по моде века пятнадцатого, объявил нас, и Его величество улыбнулся нашей троице своей дохлой улыбкой. Юная третья королева рядом с ним сияла счастьем и бриллиантовой диадемой. Ей поразительно шёл торжественный вид.

Ролдао, как обычно, тёмной тенью подпирал стены, не в прямом, конечно, смысле. Его чёрный мундир с серебряной вышивкой не касался поверхностей, и всё равно принц казался скорее статуей, чем живым человеком. Мой жених выглядел почти прилично, по крайней мере он был одет в современную одежду. То, что пиджак был нежно-голубым, а брюки — цвета спелой сливы, мало меня волновало. Хорошо хоть обошлось без страусиных перьев и пеньюара. Но вот без туши, драматически прорисовывающей глаза, и ожерелий не обошлось. Ладно, переживём.

Алессандра тоже была здесь, на меня она почти не смотрела. Стояла у стола, меланхолично улыбалась приглашающим и отрицательно качала головой. В нежно-лазурном платье она казалась прекрасной парой старшего брата, а короткие волосы, так подчёркивающие тонкость шеи, придавали ей какой-то особенно хрупкий и трогательный вид.

Первый танец я разделила с королём. Видимо, так полагалось по этикету. И я даже простила Величеству его кислый вид: так легко и грациозно он вёл меня в вальсе. Даже мой учитель позавидовал бы монарху. Мы говорили о каких-то благопристойных вещах, а затем меня передали с рук на руки Криштиану.

Музыка разволновала меня. Мне казалось, что моё сердце разрывается на части. Я коснулась пальцами его плеча, а он положил мне руку на спину и вдруг улыбнулся.

— Надеюсь, танцуете вы лучше, чем играете.

— Пожалуйста, не портьте мне настроение, — прошептала я.

И мы закружились.

Мне казалось, я растворилась в музыке. Она качала и баюкала меня на своих волнах, проникая в кровь и опьяняя. Криштиан молчал, хотя по бальному этикету, должен был что-то говорить, но этого не было нужно. У него вдруг оказались сильные и нежные руки, и я почти перестала чувствовать, что касаюсь ногами пола, я забыла, как именно нужно ими переступать, разум совсем не участвовал в этом. Будто я лечу-лечу, кружась, словно осенний лист. Я закрыла глаза, полностью доверившись умению своего партнёра.

Видимо, разговоры этого дня что-то растревожили во мне. Мне вдруг вспомнилось тонкое лицо мамы и лихорадочно блестящие огромные тёмные глаза. И как мы гуляли вместе в осеннем саду, и я приносила ей самые красивые листья. А она смеялась. Тихо, очень осторожно. Это были её последний смех и последняя наша осень.

Я почувствовала, как щёки стали мокрыми. Слёзы бежали и бежали из-под ресниц, но мне было всё равно.

Музыка стала звучать глуше, и мы вдруг остановились. Я заморгала, открывая глаза.

Оказалось, что Криштиан утанцевал меня из зала в какую-то полутёмную комнату. Принц молча протянул мне платок.

— Я растерян, — признался он. — Впервые девушка, танцуя со мной, плачет. Всё так плохо?

Ну что ответить на это? Даже поплакать не дадут!

— Я вспомнила маму, — призналась я. — Извините, ваше высочество. Вернёмся?

Он снял перчатку, взял у меня платок и аккуратно вытер моё лицо. И я замерла.

Удлинённые, красивой формы пальцы. Загорелые. С овальными гладкими ногтями, перламутрово-розовыми. А между средним и указательным…

— Шрам, — прошептала я.

Подняла лицо и встретилась с его удивительно-синими, как грозовые тучи, глазами…

Криштиан пожал плечами:

— Ужасно, конечно, — признался, растягивая слова, — в детстве мы бываем так неосторожны…

Я пихнула его руками в грудь, гневно наступая.

— Ну, и скольких вы успели ограбить или убить на большой дороге, Ваше высочество? А, может, лунный маньяк — это тоже вы⁈

Вот же мерзавец! И всё это время он смотрел на меня и… Ну, не мог же не узнать, верно?