Петля - Адамов Аркадий Григорьевич - Страница 14

— А как замки? — коротко осведомляется Кузьмич, взглянув исподлобья на Воловича.

— У эксперта оба — и от квартиры, и от комнаты, — поспешно отвечает Гриша. — Заключение обещали к концу дня.

Мы все трое невольно смотрим на часы. Двадцать минут шестого. По существу, конец дня уже наступил.

— А ну позвони, — кивает мне Кузьмич. — Пусть пока на словах сообщат главное.

Я тут же звоню. Эксперты в трассологической лаборатории все мне знакомы. И один из них охотно дает справку. Экспертиза закончена. Вывод категорический: ни один из замков не взломан, следов отмычки также нигде не обнаружено. Отсюда следует единственный вывод: грабители имели ключи от обоих замков или, во всяком случае, от входной двери, если Верина комната была открыта. Вывод очень важный, он значительно сужает область нашего поиска.

— Во всяком случае, ключ от входной двери у них, значит, был, — говорю я.

— Именно, — кивает Кузьмич. — А для этого достаточно быть знакомым не с Верой, а с ее соседями, к примеру.

— Но старушка ведь была весь вечер дома, — замечает Гриша.

— Если преступники явились на квартиру после убийства, — возражаю я, — то Полина Ивановна должна была уже давно спать. А больше в квартире никого не было.

— В котором часу примерно стояла под окнами та машина? — неожиданно спрашивает Кузьмич.

— Свидетель видел ее во втором часу ночи или около двух, вот так, — отвечает Гриша.

— М-да… с машиной больно сомнительно… прямо под окнами… — качает головой Кузьмич и хмуро смотрит на Воловича. — И все-таки ее придется искать, милые мои. Ничего не поделаешь.

— Будь она неладна, — ворчит Гриша. — Ведь ни номера, ни особых примет, ну буквально ничего.

— Машина стояла не одну минуту, — еще больше хмурится Кузьмич. — Ее многие должны были видеть. В том числе, между прочим, и владельцы машин. А частных машин во дворе небось не одна стоит. Вы наверняка еще не всех опросили. А надо всех, до последнего человека. Что это я тебе должен такие вещи говорить? И дальше. Еще пункт. В плане его у вас почему-то нет. Это изучить связи соседей. Кто у них ключ-то мог позаимствовать?

— Самих соседей нет на месте, — сухо отвечает Гриша, уязвленный выговором Кузьмича. — А у старухи какие там связи.

— Она у метро, на бульваре любит сидеть, — вспоминаю я. — Там, по ее словам, хорошие люди собираются.

— А! Одни пенсионеры, — машет рукой Гриша. — Нужен им ее ключ. Им бы свой где-нибудь не потерять при таком склерозе.

— У пенсионеров бывают весьма инициативные и сообразительные внуки, — смеюсь я. — А Полина Ивановна могла очень красочно все живописать там, на скамейке, и про Верину красоту, и про одиночество, и про всякие ее вещички.

При последних словах у меня, однако, пропадает всякая охота смеяться. Снова Вера, как живая, встает передо мной. Я ловлю себя на том, что только о ней и думаю все эти дни, или о ней, или об обстоятельствах и людях, с ней связанных.

— Какой-нибудь подлец мог соблазниться, — добавляю я.

Гриша в ответ упрямо трясет головой.

— Ладно тебе накручивать, — говорит он. — Сам небось этому не веришь. Старуха — какому-то пенсионеру, пенсионер — внуку, а тот, видите ли, бандит.

— Конечно, это не самая лучшая версия, — уступаю я.

А Кузьмич сухо добавляет:

— Но и ее надо проверить, прежде чем отбросить. Сам знаешь, отбросишь — не воротишь.

Волович в ответ только вздыхает.

А Кузьмич между тем продолжает:

— Значит, связи соседей — это два. Кстати, те железнодорожники когда возвращаются, узнали?

— Пытаемся, — отвечает Гриша. — Там в этом хозяйстве черт ногу сломит. Один к другому нас и посылает. С дороги на дорогу. От начальника к начальнику. Бог даст, завтра наконец все выясним.

— Будем надеяться, — сухо кивает Кузьмич.

Я его уже хорошо изучил и вижу, что он недоволен, причем главным образом почему-то Воловичем. Гриша словно что-то чувствовал, когда посылал меня одного к нему.

— А теперь третий пункт, — говорит Кузьмич, — которого у вас в плане тоже почему-то нет. Надо объявить розыск по вещам. Немедленно. Чтобы закрыть все скупки, комиссионные магазины, рынки и другие возможные места сбыта. Тоже забыли? Хорошо, Исаева нет. Стыдно было бы ему показать такой план, — сердится Кузьмич. — Пиши ориентировку.

Он протягивает Воловичу протокол допроса Полины Ивановны, где указаны украденные вещи, и обращается ко мне:

— Ну, а что у тебя?

Я докладываю о беседе с Любой и Меншутиным, подробно докладываю, вспоминая самые незначительные на первый взгляд детали, как и требует от нас Кузьмич. Между прочим, это помогает и мне самому освежить в памяти все полученные сведения и еще раз оценить их.

— Так, так… — кивает головой Кузьмич и, вздохнув, снимает очки. — Хорошая, видно, девушка была. Думаю, связи ее ничего нам не дадут. У хорошего человека друзья тоже хорошие люди. Как правило, конечно. А вот нас интересуют исключения. Заметили? Нас всегда интересуют только исключения. Вот ведь какое неприятное дело. Так и с этими друзьями.

— Да и друзей-то не густо, — добавляю я.

— М-да… — кивает Кузьмич и, надев очки, снова придвигает к себе наш план. — По версии самоубийство ты предлагаешь проверить поликлинику. На предмет ее болезни? Так. Верно. Это надо сделать. Дальше. Побеседовать с сестрой о домашних делах… А где, кстати, эта сестра живет, адрес есть?

— Подольск. Больше ничего не знаем. А главное, фамилия сестры неизвестна. Она же теперь по мужу значится. Так что ее еще установить надо, Нину эту.

— М-да… — задумчиво трет ладонью затылок Кузьмич. — А найти ее надо непременно, учти.

— И еще одну Верину подругу надо искать, — говорю я. — Школьную. Зовут Катя. И тоже больше пока ничего не известно. Ни фамилии, ни адреса. А подруга закадычная, говорят. Она многое может знать. Даже того парня, я думаю.

— Верно, верно, — соглашается Кузьмич. — Может знать. И вот еще что возьми на заметку себе. Начальник-то ее сказал, что любили они с женой Веру как дочь? Ну, допустим, дочь не дочь, но, возможно, супруга-то знала о Вере побольше, чем он сам. Дело-то женское, тут и доверия больше, и любопытства. Понял ты меня, а?

— Понял, Федор Кузьмич.

— Вот и действуй. Еще не поздно. Звони-ка ему на работу. И сегодня же вечером с супругой повидайся. Быстро все надо делать, раз решено. Никогда не откладывай на завтра, если можно успеть сегодня. За правило возьми.

У Кузьмича под внешней медлительностью и даже флегматичностью скрыт необычайно реактивный характер, и когда эта пружина в нем вдруг разворачивается, то угнаться за ним в решениях и действиях не сможет и человек вдвое моложе его. Это мы уже давно знаем и ничему не удивляемся.

Прямо из кабинета Кузьмича я звоню на работу Меншутину. К счастью, он еще не ушел.

— Какой может быть разговор! — восклицает он, когда я излагаю ему свою просьбу. — Милости просим.

Меншутин охотно диктует мне свой адрес и, на всякий случай, сообщает номер домашнего телефона. Все это он делает с энтузиазмом. Он горит желанием нам помочь.

Тем временем по другому телефону Кузьмич вызывает к себе Петю Шухмина.

Я кончаю говорить с Меншутиным как раз в тот момент, когда в кабинет заходит Петя.

В это время Гриша Волович кончает писать ориентировку и показывает ее Кузьмичу. Тот, кивнув Пете, снова надевает очки и знакомится с Гришиным творчеством. В двух или трех местах он что-то поправляет и протягивает листок Грише:

— Давай отпечатай. Сегодня же отправим. Немедленно.

Затем Кузьмич оборачивается к Пете:

— Собирайся, милый, в Подольск. Завтра с утра. Надо срочно отыскать там одну женщину.

Он коротко вводит Петю в курс дела и добавляет:

— Все подробности узнаешь у Лосева, — и смотрит на меня, вертя в руке очки. — У тебя еще есть время?

— Есть, — отвечаю. — Сейчас только семь. А мы условились на девять. И ехать недалеко.

— Ну, вот и давайте беседуйте. Если что, — обращается он к Пете, — то ты успеешь еще к этой старушке заскочить, к Полине Ивановне. Лосев говорит, она в десять спать ложится. Но гляди, без этой самой Нины в Москву не возвращайся.