Плач богов (СИ) - Владон Евгения - Страница 12

Да и сама выходка девушки вызывала теперь не слабую атаку встречных вопросов. Ну не стала бы она на ровном месте, ни с того, ни с сего устраивать показательных сценок с абсолютно незнакомым ей грузчиком. Ещё и чернорабочим! Человеком из низов, на которых она никогда раньше не обращала внимания ни где и ни при каких обстоятельствах. Пусть и вела себя одинаково со всеми и вся, словно ей были обязаны поголовно все и каждый по отдельности, но чтобы прилюдно, ещё и на глазах представителей собственного класса…

- Ну, ежели вы хорошо заплатите, так сказать, за дополнительные услуги личного характера. – молодой мужчина тоже оказался не промах, но в отличие от Софи, ему, за подобное поведение, грозило вполне реальными последствиями. И едва ли бы он отделался одним увольнением.

- Если будешь продолжать в том же духе, то остаток этого дня проведёшь за разгрузкой всего парохода, при чём за бесплатно. Уж я-то позабочусь об этом, можешь не сомневаться.

Очередная вспышка забористого хохота, в который раз смутила далеко не одни ушки Эвелин Лейн. Кто-то улыбался в ответ, кто-то осуждающе качал головой поглядывая вверх на застывшую рядом с носовым фальшбортом надменную гордячку в позе величественной королевы или непобедимой доисторической воительницы. Эдакая Саломея, заполучившая голову ненавистного ей врага на блюде с помощью чисто женских уловок и ухищрений. Она так и взирала на молодого грузчика с высоты своего положения, как бессмертное божество на безродного смерда, в ожидании от того соответствующих действий.

И, похоже, она добилась своего. Улыбка мужчины практически сошла на нет, даже его расслабленное до этого выражение лица заметно изменилось, облачившись в почти скованную маску сдержанных чувств и скрытых под оной истинных эмоций. Хотя принял он столь неожиданный для себя удар с весьма отличительным достоинством, которое скорее вызывало у сторонних зрителей ответное восхищение, нежели приступ дискомфортной жалости. По крайней мере, Эва испытала к нему в тот момент именно что-то близкое к уважению и даже лёгкой зависти.

Если он и вправду впервые в своей жизни столкнулся с подобным существом, как София Клеменс, и сумел не спасовать перед её капризными выходками, не падая при этом ниц на землю и не лебезя заискивающим лепетом, что-то в нём действительно было «не так».

- Как прикажете, мэм! – даже в похолодевшем голосе ощущались колкие нотки непримиримого гордеца, но никак не раболепного слуги. Он не просто отвечал теми фразами, которых от него требовала ситуация его незавидного положения, он словно использовал их в качестве защитных (а то и вполне атакующих) ударов по недосягаемому врагу. – Если вы считаете, что я подхожу для этой работы, как никто другой, чтож, желание юной госпожи превыше всего. И прошу извинить за моё непростительное поведение.

Никогда ещё прежде Эвелин не видела, как один и тот же человек преображался буквально на глазах в кого-то совершенно другого – из приятного, весёлого парня в хладнокровного, едва не вышколенного слугу с пугающей мерзлотой в похолодевшем взгляде и голосе.

Не могло же такое произойти спонтанно, на ровном месте и попросту из-за ничего. Либо эта парочка друг друга знала и далеко не первый день, либо…

- Поторопись! Нас ждут в усадьбе и мне уже осточертело торчать на этом пароходе! – Эве показалось, или же тональность звонкого голосочка Софии приобрела более напряжённые нотки более сдержанного «презрения»? Иначе отчего той вдаваться в ненужные для чужих ушей подробности и списывать испытываемое неудобство на того, кто не имел к её дискомфорту никакого прямого отношения?

- Слушаюсь, миледи! – отчеканенный ответ молодого грузчика, как видно, резанул слух многим, в том числе и той, кому он предназначался. Казалось, мужчина за считанные мгновения изменился как в поведении, так и в манере доносить до чужого сознания свои мысли (и не только через слова). Как будто облачился в невидимую защиту непробиваемого извне панциря – очень крепкого и крайне опасного для любопытных глупцов.

Заставить себя после такого отойти от фальшборта, а то и вовсе отвернуться в другую сторону?.. Похоже, Эвелин только что, сама того не ведая, стала свидетелем чего-то большего, чем обычной и якобы случайной стычки между знатной госпожой и безродным работягой. И она это ощущала именно кожей, если не врождённой интуицией, той самой которая, как правило и слишком уж часто, вызывала во всём теле беспричинный шквал дикого волнения и необъяснимых страхов.

Может поэтому и не смогла отвести привороженного взгляда от человека, чья внешность и непредсказуемое поведение вынуждали следить за тем вопреки личному статусу и правилам хорошего тона? При чём на какое-то время девушка в буквальном смысле выпала из реальности, забывая, кто она и где. Хотя, ничего удивительного в этом и не было. По сути она и являлась чуть ли не всю свою сознательную жизнь сторонним наблюдателем, а то и безликим зрителем, невидимой для окружающих тенью, на которую разве что случайно не наступали или же пытались пройти насквозь. Так что смотреть, слушать и делать по полученным данным соответствующие выводы считалось для Эвелин Лейн вполне обыденным занятием, попутно исключая себя из общего уравнения, в качестве действующего лица или недостающего для завершённости всей картины важного элемента. Всё равно что быть и не быть.

Наверное, так должны себя ощущать всемогущие и абсолютно «беспомощные» боги – иметь столько возможностей, многое знать и уметь, но при этом не способных сдвинуть с места даже несчастную пылинку, дабы не нарушить естественный ход вещей и идеальный баланс созданной ими же вселенной. Находиться так близко и в то же время непреодолимо далеко, а потом искренне удивляться, когда кто-то тебя вдруг замечает и обращается к тебе по имени…

- Эвелин, ты решила остаться на этом пароходе ещё на одну ночь? – всё равно что пробуждаться от очень реалистичного сна в реальности, которая и была всё это время его главной составляющей. И он не испарился из памяти нестабильными обрывками непоследовательных сюжетов, наоборот, Эва прекрасно запомнила, что в нём увидела и в чьей истории не принимала личного участия.

Там был тот молодой грузчик, который больше не смотрел в сторону парохода, проделав немалый путь через доступные для него «входы и выходы» прежде чем окончательно исчезнуть с поля зрения наблюдавшей за ним девушки. До этого он успел пересечься с Лилиан, потратить с той на «задушевный» разговор не менее пяти минут, после чего обойти окольными путями площадку для пассажиров первого и второго классов и лишь затем скрыться из виду у трапа первого яруса для служебного пользования.

Эвелин решила промолчать, понимая, что только по своей глупости потеряла столько времени, вместо того, чтобы самой сойти на берег и избавить себя от предстоящей ситуации в виде очередного столкновения с Софи. Волей-неволей пришлось самой возглавить процессию, поскольку сёстры Клеменс не спешили спускаться к трапу первыми, а Эва, наоборот, мечтала слиться с толпой последних пассажиров и желательно без сопровождения всех своих кузин.

Покрепче ухватившись за ручку старенького саквояжа, она наконец-то направилась в сторону палубной лестницы, мысленно рассчитывая предстоящий путь до каретного двора у привокзальной площади. Хоть оставшихся на всех палубах «Королевы Вирджинии» пассажиров ощутимо поубавилось, продвигаться к трапу всё равно пока ещё было проблематично или, вернее, не так скоро, как хотелось бы. Зато девушка успела заметить, как тот самый грузчик в зелёной косынке на пару с ещё одним коллегой по работе снесли на своих богатырских плечиках из грузового отсека парохода на центральный пирс по внушительному кофру*. Пройдя несколько футов, в паре ярдах от основного потока прибывших и встречающих, они уложили свою увесистую ношу (едва не в человеческий рост) на одну из портовых тележек, так сказать, придерживаясь допустимой границы, за которую никто из этих двоих не мог переступить по собственной на то воле.