Я — авантюрист? (СИ) - Фисенко Кирилл - Страница 5

Точнее, это был кенотаф или нечто подобное, ведь урна с прахом являлась не более, чем символом. Обломки самолёта и фрагменты тел разметало на площади больше квадратного километра, а делать генетическую проверку власти не стали, дорого, дескать. Пригоршня пепла, что лежала под плитой, вряд ли относилась к телу, что некогда было любимой женщиной мастера спорта Ефимова.

Но Виктору было достаточно, что есть место, принадлежащее только ему и ей. Он вошёл внутрь оградки, сел на скамейку, положил пакетик с едой на колени и закрыл глаза. Почему Лена возникла перед мысленным взором и продолжила, как наяву, обвинять, на каждый его аргумент приводя свой — Виктор не понял. Наверное, это было сумасшествие, помешательство, если в одной голове очутились сразу двое. Наверно, но времени на осмысление своего состояния во время спора он не сумел выкроить — разговор получился трудный, тяжелый, и длился до темноты.

Совершенно разбитый, как после ударной разгрузки вагона, что было знакомо по студенческим годам, он заказал такси и задремал у кладбищенских ворот. Спустя полчаса сторож разбудил, угостил стаканом крепкого кофе. Слабость отступила, но сморила его снова, уже по дороге домой, а в самой гуще бора, где ночью машин почти нет — неудержимая тошнота взяла за горло. Когда Виктор склонился над кюветом, уступая спазмам, таксист вдруг рванул прочь. Сознание ушло точно так же — резко и внезапно.

А вернулось лишь сейчас, в кромешной тьме, под ливнем.

Кроме грохота и потоков воды с небес, в представлении участвовали молнии. Они ветвисто полосовали небо, упирались в землю, на краткий миг создавая изумительно непостоянные конструкции. Свет останавливал всё, что удавалось осветить — капли дождя, сорванную ветром листву, падающие деревья, мокрую лису, бегущую через дорогу.

Виктора беспокоила собственная неспособность держаться на ногах. Его натурально «штормило», как после существенного перепоя, когда земля под ногами ходуном ходит, и даже на четвереньках устоять сложно. Сейчас он был трезв, но потерял опору и свалился, хотя сгруппироваться все-таки успел. Однако земля продолжила трясись и колыхаться, когда Виктор распластался, в надежде переждать внезапный приступ головокружения.

— Так это землетрясение, — осенило его, — а не я вырубился!

Однако головокружение усилилось, сокрушило слабую попытку овладеть собой, и закрутилось в тонкий чёрный жгут, типа торнадо. А тот всосался в небо и унёс сознание…

Виктор чихнул, приоткрыл глаза. Бор выглядел сплошным буреломом и ветровалом. Сосны валялись в беспорядке, многие стволы щетинились свежими переломами. Но с каждой минутой видимость становилась хуже и хуже — неведомо откуда наползала пыль, что и заставила его чихнуть. Густая, серая, с запахом бетона или сухой извести, она заполоняла всё.

Виктор сел, затем встал, проверяя свое состояние. Вроде бы голова не кружилась. Да и в целом — он чувствовал себя здоровым и сильным.

— До города недалеко, надо идти, — пришло решение, — там явно что-то неладное. Ночью так трясло, наверняка старые дома разрушены. Но мой-то сейсмоустойчивый… Хотя, случаи бывают разные…

После ночного дождя было душно, и пот струился по лицу, затекал в глаза. Приходилось ежеминутно смахивать его со лба и бровей. Мутная пелена, что застилала всё, поднесла ещё сюрприз. Виктор старался дышать носом, и пыль почти мгновенно забила его, а отсмаркивать плотную корку оказалось трудно и очень неприятно. На счастье, в кювете блеснула лужица, где удалось ополоснуть лицо, промыть нос и намочить майку. Обвязав ею нижнюю часть лица, парень двинулся вперёд. Дорога хоть и выглядела заброшенной, но для ходьбы годилась лучше, нежели бурелом за обочинами.

Скоро лес отступил в стороны или остался позади — поди разгляди в такой серой мгле! Что оставалось Виктору? Идти по дороге, которая становилась лучше с каждым километром. Когда пучки травы и кустарники поредели, а покрытие обрело прочность — спереди послышались странные звуки, похожие на гул толпы. Виктор прибавил ходу.

Впереди и выше горизонта что-то происходило. Серая пелена в той стороне приобрела красноватый оттенок, который присущ, как правило, открытому огню. Плюс к этому — воздух ощутимо пришёл в движение и стремился к зареву.

«Пожар, — сделал предварительный вывод Виктор, ускоряя шаг, — надо глянуть, вдруг помощь нужна».

Чем ближе он подходил, тем сильнее становился поток воздуха. Ветерок уже не шевелил волосы на затылке, а развевал их. С учётом липкой и пыльной духоты это было приятно, однако встречный жар тоже усилился и сильно нагревал лицо и руки.

Гомон толпы распался на отдельные выкрики, плач и причитания. Из мути выступили темные силуэты, которые за несколько последних шагов обрели выразительность мужских и женских фигур. В поле зрения Виктора оказалось около двух десятков человек, которые вели себя странно, если не сказать больше.

В студенческие годы нашему герою повезло устроиться санитаром в психиатрический диспансер. Это случилось благодаря протекции спарринг-партнёра по самбо, который постоянно работал в отделении «буйных», если выражаться общепринятым языком. Проще говоря, скручивал и удерживал больных на несколько минут, пока подействует лекарство. Виктор попервоначалу пугался, действовал неоправданно жёстко, но потом приобрёл опыт, научился распознавать, кого можно взять на болевой, а кого придётся удерживать бережно, чтобы тот не сломал себе что-нибудь, яростно вырываясь из захвата.

Толпа, которую он увидел перед собой, выглядела сборищем тихопомешанных. Несколько человек сидели на земле, обхватив голову или зажав уши. Они покачивались из стороны в сторону, словно слушали внутреннюю музыку и полностью отрешились от реальности. Три или больше полуголых мужчины — сосчитать и различить было трудно, настолько быстро и беспорядочно они вбегали и выбегали из обозримого Виктору пространства — именно что метались, словно мальки в поисках укрытия от голодного окуня.

Другие, числом пятеро, одетые в одежды одинакового покроя — просторные шаровары на манер казацких, «шириной с Чёрное море», и блузы, которые привычно видеть на цыганском хоре, с нарочито просторными, даже мешковатыми рукавами — тихонько плакали, обнявшись и поскуливая. Они напомнили Виктору щенков, одновременно отнятых, отлученных от материнских сосцов, которые помнят тепло её живота, и сгрудились в плотную кучку, утешаясь взаимным запахом молока, ещё не выветренного с их мордашек. Остальные — большинство — лежали, скорчившись калачиком.

Поймав за руку мужчину, что «нарезал круги» в темпе хорошего марафонца, Виктор сдвинул на шею майку, которой прикрывал нос от пыли, и потребовал ответа:

— Эй, что происходит?

Лицо, покрытое слоем пыли, с многочисленными дорожками, промытыми потом ото лба до подбородка, повернулось к парню. Глаза, в уголках которых скопились комки грязи, сверкнули разумом, а голос выразил надежду, неизвестно на что, но явственную:

— Вы не отключены? Узнайте, когда они наладят? — и захлебнулся кашлем.

Возьми любого человека — тот из встречного вопроса понял бы только, что ничего не понял. Мало кто, разве что единицы, смогли бы сразу извлечь важную информацию: случилась авария в системе связи, на которую замкнуты эти люди. А вот навык, привитый Виктору всей прошлой жизнью — искать в необычном потенциальную опасность — мгновенно сработал и выдал тревожный сигнал:

«Это секретный полигон, где ставят опыты на людях… Надо убираться, пока не сцапали!»

Он отпустил мужчину и повернулся спиной к зареву, чтобы уйти. Но радостный крик хлестнул в спину:

— Куда? Вы обязаны нам помочь! Держите, у него вапам исправен! Стой!

Виктор ускорил шаг, слыша, как множество шагов спешит за ним. Крики и мольбы не стихали, преследовали его. Он вынужден был оглянуться, чтобы оценить ситуацию и похолодел — все бежали за ним. Ему стало страшно, ведь заповедь единоборца — никогда не вступать в схватку с толпой — родилась на похоронах тех рукопашников, которые погибли под ногами яростной людской массы.