Я — авантюрист? (СИ) - Фисенко Кирилл - Страница 32

— Работать не хотели, чего тут думать! — но осёкся под взглядом командира.

— Минута на ответ. Потом примерно накажу и выгоню. Время пошло.

Разведчики затаили дыхание, когда Виктор демонстративно повернул запястье, следя за стрелкой «Командирских». Его механические часы оказались единственным прибором, который измерял время. Вапам, он сделал ненужными любые гаджеты и устройства, даже примитивные кварцевые, что некогда окольцовывали руки человечества.

— Осталось пятнадцать секунд, десять, пять…

— Нам было скучно! — выкрикнул конопатый подросток, отважно глядя на Виктора. — Работай, работай, сколько можно? Сами так в разведку ходите, а мы как на каторге! Вот! А теперь убивайте!

Его губы дрожали, на глаза навернулись слёзы, но что-то давало мальчишке силу дерзить, хотя на лице читался ужас от собственной смелости. Профессор кашлянул, пытаясь привлечь внимание Виктора. Тот опустил руку, поправил загнувшийся на часах манжет рубахи и резко хлопнул в ладоши. Конопатый вздрогнул, а два его приятеля испуганно отпрянули.

— Смотреть в глаза. Слушать, — негромко произнёс Виктор. — Украденное вернуть, где взяли. Гриша, проследи, накорми и сопроводи оболтусов до ангара. Сергей Николаевич, возьмите теплотехника с автомехаником, пусть посмотрят, как двигатель настроен. Может, машину заведут, наконец. Вечером доложить об исполнении, — и ткнул пальцем в конопатого, — тебя тоже касается. Если катер выведете в реку, всех амнистирую. Выполнять!

Вечером в кабинете шло совещание. Водянов и Гриша высказались, что людей надо сильнее загружать работой, мол, нужда заставит мозгами шевелить, а на баловство — сил и времени не останется.

Виктор соглашался с ними. Если судить по Грише — так оно и было. Парень менялся на глазах, проникаясь ответственностью. Он ничем не походил на оболтуса, которого не интересуют последствия поступков.

Однако психолог Андрей и Алёна настаивали — молодёжи нужна разрядка, чтобы сжигать избыток энергии. Выслушав их, Виктор вслух домыслил:

— Значит, у нас все вопросы решены, благоденствие наступило, если мы создаём клуб, чтобы каждый отводил душу. Шумная музыка, спиртное и легкие наркотики, что я сейчас держу под замком… Вы соображаете, что предложили? Гробить здоровье! Нет.

— Ты тиран! Без развлечений нельзя! Не понимаешь? Эти мальчишки сбежали за приключениями, за адреналином, — Алёна показала за окно, подразумевая конопатого и компанию, — а многим просто смелости не хватает. Но они уйдут, как только появится альтернатива. Сам живёшь без радости, как монах, и другим… — она захлебнулась негодованием, вскочила и выбежала прочь из кабинета, выкрикнув напоследок, — слепец!

Её слова ожгли «вожака», словно крапива. Не столько смысл, как явная обида, упрёк лично ему, Виктору Ефимову.

«И очень похоже на Лену, в той же тональности, страстно…»

Психолог Андрей, солидный дядька лет пятидесяти, не решился разговаривать в таком тоне с руководителем, о крутом нраве которого знал не понаслышке, и возразил деликатно:

— Вы меня извините, но человеческий организм, тем более психика, являются вещью, которая саморегулируется. Положительные и отрицательные эмоции сменяются по принципу качелей — сколько в одну сторону, столько и в другую. Иначе возникает дисбаланс, развивается невроз, а в худших случаях возможен нервный срыв. Вы обратили внимание, что…

— Проще, — остановил его Виктор, — если вечером устроить танцульки, чтобы народ потоптался, потискался, потом потрахался, то наутро у него будет хорошее настроение?

— Ну, примерно так, — растерянно подтвердил психолог. — Только я не пойму, вы против сексуальных связей вообще? Отсутствие, э… как бы выразиться… баланса… Если позволите, небольшой экскурс в историю. Зигмунд Фрейд, упомянув либидо, как…

— Я в курсе. Хватит! Работать надо, чтобы выжить! Понятно? Никаких танцулек.

Оставшись один, Виктор задумался. Запрет на самоубийство, что заставлял его беспрестанно искать смерти от чужой руки — в прошлом мире подпитывался болью утраты любимой женщины. Там не было проблем — он никому не нужен и никто не интересен ему — живи и терзайся в аскезе, замкнутый на собственную боль.

Катастрофа разрушила самоизоляцию. Волей-неволей ему пришлось стать лидером, насильно выводить из разрушенного Русарима людей. Сначала он оказался сильнее и умнее общества, но за пару недель полубезумные пришли в себя. И теперь хотели подчиняться не ему, Виктору Ефимову, а законам биологии, психологии, социологии и ещё десяткам подобных «логий».

— Их можно понять, — согласился он, — такая встряска. Естественно, хочется возврата в лёгкую жизнь…

И он вдруг подумал о себе, чего давно не случалось. Круговерть нынешней жизни настолько плотно трамбовала его день, что воспоминаниям, которые терзали в той жизни, не оставалось и минуты.

О нет, Виктор не забыл любимую, однако сердце теперь щемило иначе, не жестокой болью. На первый план вышли воспоминания о блаженных минутах счастья, что размывало милый образ, кутало флёром недостижимости мечтаний. Совершенство не боялось сравнений, поэтому он стал замечать недостатки в девушках, которых в поселении почти на треть больше, чем мужчин.

— Алёна…

Стройная, красивая, трепетная, она напоминала Виктору то молоденькую оленуху — статью, то рысь — пластикой и яростным блеском глаз. Прекрасная помощница, но взбалмошная и несдержанная. Как только что. Вспылила, не поймёшь с чего, разоралась.

— Ляпнула, надо же! Тиран, слепец… Хотя, есть немного правды. Тиран… Тиран? Так не о себе же пекусь! Тиран?! Да пошло оно всё! Какого чёрта я волоку этот воз? — внезапно рассердился Виктор. — Я не подписывался на каторгу! Всё, созываю общее собрание, и пусть избирают себе хоть президента!

Мысль понравилась, а чего откладывать момент освобождения, если хочется? После ужина Виктор объявил, что через полчаса на лужайке перед рестораном состоится первое общее собрание с очень важной повесткой, и попросил никого не опаздывать.

Собраться-то собрались, все до единого, но — как Виктору показалось — не потому, что хотели избавиться от него, «вожака человечьей стаи», а исполняя приказ, подкреплённый страхом, памятью о той, показательной расправе над неслухом.

Объявление Виктора об уходе в отставку выслушали без особо интереса. Никто не лез выступить, но все шушкались. Пришлось «вожаку» назначить ведущим незаменимого Водянова и подсунуть список выступающих. Водянов вызвал Гришу. Казалось бы, приятель убитого парня должен агитировать против «тирана», а вышло наоборот:

— Я никого подходящего не вижу. Пусть он и остаётся. Если его не изберете, я уйду с ним!

«Меня бы спросил сперва, попутчик хренов, а ты нужен мне? — попытался иронизировать Виктор, с неожиданной теплотой глядя на разведчика. — Но от такого толкового напарника я бы не отказался…»

Водянову роль председателя не слишком нравилась — в самом кипела энергия. Он заявил, дескать, не может молчать, и предоставил слово себе. Начал профессор издалека, но быстро распалился, жестоко раскритиковал основные ошибки, допущенные всем коллективом с момента катастрофы и по настоящее время, тактично не упоминая имени командира.

Виктор мог бы оспорить некоторые моменты, но зачем? Пусть их учитывает новый лидер. Однако список упущений его впечатлил и заставил задуматься:

«Несимпатично выглядишь, капитан Ефимов. По уши в дерьме. Ещё чуть-чуть, сам бы в нём и захлебнулся… Вовремя ты одумался, вовремя…»

— …их надо исправлять, и неотлагательно. А самым неотложным мероприятием я полагаю поиск других поселений и установление с ними постоянной почтовой связи. Да-да, не надо хихикать! Только наличие коммуникаций удерживает общество от загнивания, — соловьём заливался профессор. — Подводя итог сказанному, предлагаю пребывание Виктора на посту главы нашего поселения считать легитимным и переизбрать на второй срок, как минимум, четырехлетний.