Ученик лоцмана (СИ) - Батыршин Борис - Страница 20

Поковырявшись в песке ещё с четверть часа, я встал и отряхнул колени. Странная штука, конечно, странная и загадочная — но здесь и без неё есть, что осмотреть. Оставим, пожалуй, на потом; приняв это решение, я убрал нож, вскинул карабин на плечо, поддал носком ботинка крупного оранжевого в тёмных полосках краба, проявившего интерес к расчищенному мною фронт работ, и совсем, было, собрался идти к ближайшей купе «пальм» — когда Кара, поковыряв лапой в песке, вдруг глухо залаяла.

Это был череп, совершенно нечеловеческий. С вытянутой затылочной частью, исполосованный продольными пупырчатыми бороздками, сверху и на височных долях разрастающимися до невысоких гребней. Глазницы — непривычно глубокие, с нависающими над ними гребнястыми же надбровными дугами; челюсти сильно выдаются вперёд и переходят в подобия режущих костяных пластин, заменявших, похоже, существу зубы. Череп был чужой, незнакомый — и вместе с тем, меня с первого взгляда не оставляло ощущение, что я видел нечто подобное, причём совсем недавно. Вспомнить бы ещё — где и при каких обстоятельствах…

Я разгрёб песок ногой; Кара стала помогать мне передними лапами, и вскорости на свет появились остатки грудной клетки — в общем, напоминающей человеческую, но узкой, и сильно сплющенной с боков. Потом собака извлекла из-под песка скелет руки — три очень длинных пальца с четырьмя фалангами каждый, оканчивающиеся довольно-таки устрашающими когтями. Кисть это больше походила на клешню, и я невольно вздрогнул, представив себе общий облик существа, нашедшего себе могилу здесь, в песке.

Откуда оно взялось? Жило здесь всегда, спокон веку? Приплыло на костяной лодке, чтобы погибнуть от ран, полученных во время кораблекрушения? Или рассталось с жизнью в схватке с выбравшейся из моря тварью, скелет которой я по наивности своей и незнанию принимаю сейчас за остов судна? Можно, конечно, покопаться в песке, расчистить место давней трагедии и попробовать восстановить ход событий. Наверное, именно так я и поступлю — но потом. А пока я выковырял из песка череп и водрузил его на большой коралловый блин с тем, чтобы на обратном пути забрать с собой на «Штральзунд». И в этот самый последний момент я вспомнил, где же видел точно такой же! Ну, разумеется — полка с разнообразными черепами в кабинете-лаборатории старого гнома, владельца чудесной грифельной доски-смыслоуловителя! Тогда он бросился мне в глаза, как самый необычный из трёх или четырёх экспонатов, и крепко отпечатался своим экзотическим и зловещим обликом в памяти — чтобы снова попасться на глаза здесь, на белом коралловом песке под тремя чужими лунами.

Н-да, своеобразно, зловеще, встречает меня этот остров. Кстати, любопытно — могу я дать ему название на правах первооткрывателя, или оно уже принадлежит тому загадочному существу, чьи бренные останки мы столь бесцеремонно потревожили? Пожалуй, пусть называется Остров Скелета — кажется, так назывался какой-то островок то ли у Стивенсона, то ли в «Пиратах Америки» Александра Эксвемелина. Впрочем, я могу и ошибаться; мало ли где могло мелькнуть такое название? Может, и вовсе нигде не мелькало, а возникло прямо сейчас, порождённое моим собственным воображением? Так что да, пусть будет Остров Скелета — ну а пока следует принять все мыслимые и немыслимые меры для того, чтобы наши с Карой косточки и черепушки не упокоились однажды в этом песке рядом с источенными жучками-древоточцами обломками «Штральзунда».

К подножию горы я не пошёл — хотя и имел поначалу такое намерение. Побродил под пальмами, подобрал пару плодов, чем-то напоминающих кокосовые орехи, только покрытые ярко-жёлтой, мягкой скорлупой — потом изучу поподробнее. Полюбовался на дельфинов на вид совершенно не отличающихся от знакомых черноморских афалин — они резвились за низким песчаным мысом, отделяющим лагуну от океана, гоняясь за косяком местных летучих рыб. Повалялся на горячем песке, едва удержавшись от того, чтобы заснуть прямо тут же, прошёлся вдоль линии прибоя. Пляж облюбовала разнообразная мелкая живность — крабы самых невообразимых расцветок, размерами от пятикопеечной монеты до суповой тарелки, рачки-отшельники и масса мелких птичек, похожих на уменьшенных в несколько раз цапель. Эти микро-цапли расхаживали с важным видом по колено в воде, между округлых коралловых глыб и колышущихся разноцветных водорослей — они были заняты тем, что вылавливали своими длинными клювами мальков и рачков-бокоплавов., и тут же глотали, закинул вверх узкие головы.

От места высадки я решил пока не отдаляться — ограничился тем, что осмотрен недалёкую полоску густых и весьма колючих кустов, приглядев подходящее место, где можно разбить палатку. Она имелась на дорке, в одном из рундуков, трёхместная, крепкая, жёлто-синяя, польского производства — но и эту операцию я решил оставить на потом. Ближайшие несколько ночей я точно проведу на судне — так спокойнее, да и доверия здешняя погода пока что не внушает. Хотя — следов внезапно налетающих штормов вроде поломанных кораллов, вывернутых пальм и кустов, выброшенных морем обломков, я пока что-то не замечал. Ну, да бережёного бог бережёт; к тому же, в тесной каютке вполне удобно, а качка в закрытой лагуне практически не ощущается.

А пока — обедать (или ужинать, счёт времени я уже потерял…) и спать, спать, спать! Последние часов пять-семь я держусь исключительно на адреналине и кураже, и долго это продолжаться, конечно, не может. В итоге мы с Карой по-братски разделили банку «Великой стены», наскоро разогретой на газовой горелке, пристроенной прямо в каюте, на крошечном кухонном столике. Обжарил в сковородке на жире от тушёнки две накрошенные луковицы, добавил картошки, и мы на пару умяли это непритязательное блюдо прямо в растаявший жир, две луковицы, заедая ломтями, отрезанными от кирпича изрядно уже зачерствевшего хлеба. Тоже, между прочим, проблема, хотя и не сиюминутная — неизвестно, как и с чьей помощью мы будем отсюда выбираться, а запаса провизии, что имеется на борту, хватит ненадолго. Так что хочешь-не хочешь, а придётся переходить на подножный корм. Для начала, скажем, орехи эти попробовать, или наловить крабов и сварить, а то и запечь на угольях, должно получиться недурственно…

Ладно, всё потом. Я нацедил из початой бутыли граммов пятьдесят «Рояля», опрокинул, задержав дыхание, огненную ядовитую жидкость, зажевав вымазанной в жире коркой — и принялся устраиваться ко сну. Пожалуй, в каюту забираться незачем — я вытащил наверх надувной матрац, закрепив его парой штертиков к леерам, расстелил спальник и вытянулся во весь рост, заложив руки за голову. Небо по-прежнему сияло бездонной голубизной, солнце, непривычно-белое, словно коралловый песок на пляже, припекало, но мне это не мешало совершенно. Кара уютно свернулась калачиком у меня под боком. А я, напоследок нашарив рукой шейку приклада карабина, засунул под край матраца «Ка-бар» в ножнах — и вскоре уже нахрапывал — так безмятежно, будто лежал на койке, в щитовом домике на ББС, а не под чужими небесами, посреди не менее чужого океана, отделённый от родной планеты неизвестно сколькими измерениями…

Первый дальний поход состоялся на следующее утро, в сторону предгорий — если можно обозвать так отрог, тянущийся к лагуне от склона горы, главной географической, топографической и вообще ландшафтной достопримечательности острова. На глаз высоты в ней было метров триста; хотя в подобных оценках всегда легко ошибиться, накинув, или наоборот, убавив изрядный кусок. В любом случае лезть на гору придётся, и чем скорее, тем лучше — хотя бы для того, чтобы хорошенько осмотреться по сторонам. Ещё на подходах к острову я заметил вблизи него несколько островков поменьше — по большей части, плоские, едва заметные над уровнем моря. Не исключено, что это точно такие же коралловые кольца-лагуны, как восточная часть моего собственного островка, или некоторые из них вовсе скрываются под водой в часты отлива. Западнее, на расстоянии километра в три, я обнаружил длинную, сколько глаз хватало, белопенную полосу в волнах, прерываемую кое-где острыми зубчатыми гребёнками — судя по белому, местами розоватому цвету, сложенному из кораллов.Нечто вроде Большого Барьерного Рифа, разве что масштабами поскромнее.