Ученик лоцмана (СИ) - Батыршин Борис - Страница 15

Дара наблюдала за нами сидя тихо, как мышка. Когда с алфавитом было, наконец, покончено, гном сгонял её, видимо, на кухню, за кувшином пива, наполнил две глиняных кружки и предложил одну мне. Я ожидал, что утолив жажду, мы перейдём к следующему этапу освоения языка, то есть знакомству с простейшими словами и понятиями. Но вместо этого гном согнал Дару с табурета, с кряхтением взгромоздился на него обеими ногами — с нашей помощью, мы с девушкой поддерживали его во время этой акробатической операции под локти — и принялся шарить на одной из полок, свисающих с потолка на цепях. Это дало сразу двойной результат: во-первых, лаборатория наполнилась клубами сухой едкой пыли, от которой мы трое наперегонки зачихали, а во-вторых гном вытащил с полки прямоугольную доску. При ближайшем рассмотрении это оказалась не доска даже, а нечто вроде дубового багета, рамки, в которую был заключён прямоугольник неизвестного мне материала, более всего напоминающего камень, вроде тёмно-серого сланца. Сползши с табурета (опять-таки с нашей помощью) владелец кабинета вытер доску рукавом ночной рубашки и приложил к ней лист с местным и русским алфавитом, буквами вниз. Подержал его так около минуты, после чего небрежно отшвырнул бумагу, извлёк неведомо откуда кусочек мела и стал старательно выписывать на камне составленные из чужих букв слова. Я ожидал, что он станет произносить их, возможно, показывая жестами или рисунками значение того или иного слова — но вместо этого увидел такое, от чего у меня глаза полезли на лоб.

Вернее сказать — сначала я испытал лёгкое давление внутри черепа, где-то чуть выше надбровных дуг, но не успел встревожиться этому новому и не слишком приятному ощущению, как оно пропало. Зато буквы на грифельной доске расплылись, будто составляющие их следы мела одновременно поползли в разные стороны, заставляя слова сливаться в бесформенные пятна — а когда они, спустя несколько секунд стянулись назад, на тёмно-сером сланце проступили слова: «Можешь прочесть, что тут написано? Если да — напиши ответ на своём языке». Я ошарашенно посмотрел на гнома — тот состроил ободряющую гримасу и протянул мне мокрую тряпку. Я взял — сколько раз я пользовался такими же, стирая написанное с доски в школьных классах или ВУЗовских аудиториях… Гном повторил своё мимическое упражнение и ткнул пальцем в сланец: «давай, малый, не тушуйся, действуй…»

Я так и поступил. Двумя движениями убрал следы прежней надписи и старательно, печатными буквами, вывел: «Да, вижу и понимаю всё хорошо». Гром забрал у меня доску и нахмурился, вглядываясь в надпись; Дара, вытянув шею, заглядывала ему через плечо. Тогда он решительно стёр русские слова и протянул доску Даре. Девушка взяла её не слишком-то уверенно, процедура, похоже, была ей незнакома — и быстро, крупными, по-прежнему незнакомыми мне буквами, написала короткую фразу. Трансформация повторилась, и спустя секунды три-четыре, я уже читал: «Что ты собираешься делать дальше?»

Это же магия, осознал я внезапно. Самая настоящая, без подделок, а никакое не хитрое устройство-смыслоуловитель, формирующее надписи-переводы с помощью, скажем, тонко ориентированных магнитных или ещё каких-нибудь физических полей. Магия, волшебство, паранормальные силы, сверхъестественные проявления то ли способностей человека, то ли глубинных, скрытых пластов Мироздания — называйте, как хотите, суть явления от этого не меняется нисколечко, а меняются лишь символы, используемые для обозначения этой самой сути. И она, магия, тут повсюду — в пробирках, стеклянных шарах и инкунабулах этой лаборатории; она разлита в самом воздухе Зурбагана, пронзает Фарватеры лучом Истинного Маяка, бросая отсветы в неисчислимое количество других миров (если не соврал, конечно, мастер Валу) щёлкает в зубчатых лимбов лоцманских астролябий… Отрицать этот факт, закрывать на него глаза, прячась за вымученное «некие незнакомые нашей науке законы природы» — означает уподобляться известной всем нелетающей птице с длинной шеей. И тогда объяснение получает и нарочитая, бросающаяся в глаза техническая отсталость этого мира — они и так прекрасно обходятся. Нет, разумеется, имеются и иные факторы, обстоятельства, сосуществующие и дополняющие факт существования магии, но…

Волшебство. Здесь есть волшебство, парень. На самом деле, как в сказках, как книгах обожаемого тобой жанра фэнтези. И тяжёлая пластина из сланца, обрамлённая в простенькую деревянную рамку, на которую ты, парень пялишься прямо сейчас — наглядное этому доказательство. А ещё — оно, Волшебство, магия, существует и на твоём мире, на твоей Земле — ведь действовала же там астролябия мастера Валу, и пробивался туда луч Истинного Маяка, указывая входы на Фарватеры?

…Вот и живи теперь с осознанием этого факта как хочешь, парень. И — как сможешь, разумеется…

Заданный вопрос, тем не менее, нуждался в немедленном и, желательно, развёрнутом ответе. Крючконосый гном, обеспечив нас средством коммуникации, по всей видимости, счёл свои обязанности исполненными, потому что устроился в кресле, закутался в клетчатый зелёно-коричневый плед, раскурил погасшую, было, трубку и, казалось, утратил к нам всякий интерес. Чёрный хот явно разделял чувства хозяина — он забрался к нему на колени, подсунул под пальцы пушистый загривок и принялся оглашать комнату урчанием, громким и отчётливым, словно заработал рядом крошечный тракторный моторчик. Мы с Дарой вопросительно посмотрели на гнома; тот расслабленно махнул нам рукой — «идите мол», и я, испытывая некоторое облегчение, проследовал за девушкой в гостиную, располагавшуюся этажом ниже под лабораторией. Там ждал уже серебряный кофейник, исходящий ароматным дымком, и полный поднос горячих даже на вид плюшек, густо посыпанных корицей. Очень кстати, подумал я — обеденный зал «Белого Дельфина» я покинул… постойте, уже два часа назад! Такими темпами, не пройдёт и получаса, как усталость и нервное напряжением срубят меня вернее, чем удар дубиной по затылку. Мы набулькали по большой фаянсовой чашке восхитительно горячего кофе, Дара протянула мне предусмотрительно прихваченный с собой кусочек мела, и началась наша беседа, первый для меня осмысленный разговор с обитателем Зурбагана — если не считать, конечно, давешней беседы с мастером Валуэром.

Пересказывать наш «разговор», этот набор рваных фраз, каждую из которых мы по очереди осмысливали, а потом подолгу подбирали ответ, смысла не имеет. Если совсем вкратце — то Дара пришла предупредить меня о грозящей мне опасности. Нет, не пришла — примчалась, бросив прочие свои дела, которых у неё, как у курсанта последнего, четвёртого курса Морского Лицея было предостаточно, особенно накануне выпуска, назначенного, между прочим, назавтра. Здесь что-то ворохнулось у меня в памяти — уж не о этой ли взбалмошной девчонке, дочке родной сестры гросс-адмирала Кишлерра, упоминал сегодня днём, на пристани мастер Валу? Если да — то тогда я имею дело ни много ни мало, как с гросс-адмиральской племянницей, да ещё и любимой, а это уже совсем другой коленкор…

Но — оставим высокие чины и не менее высокие должности родича моей собеседницы, тем более, что она не сочла нужным об этом упомянуть. Ей было попросту некогда — изо всех сил, кроша мелок, пачкая рукава форменной фланельки в белой пыли, она пыталась убедить меня, не верить, ни на грош, ни в коем случае не верить мастеру Валуэру!

Этот человек, повторяла она, ни кто иной, как один из заправил Ложи Лоцманов, самой закрытой, самой влиятельной организации Маячного Мира, а подобные люди никогда и ничего не делают просто так. И то, что он, внезапно бросив туго закручивающийся сейчас в Зурбагане узел интриг и взаимно исключающих интересов городских Гильдий, Военного Флота, Магистрата и ещё Бог знает каких могущественных сил, и отправился в далёкий, редко посещаемый мир, чтобы вытащить оттуда никому не известного типа — уж наверное, имеет под собой крайне серьёзные основания. И не было никакой случайности в том, что ты, Серж, встретился с ним на берегу крошечного островка, и не терпел мастер Валу никакого крушения — всё было точно рассчитано и, конечно, сработало бы, как и было намечено. Да оно ведь и сработало, и уже завтра лишило бы меня даже видимости выбора, оставив единственную возможность: следовать по пути, намеченном для меня под сумрачными сводами Ложи, не узнай об этом она, Дара Кишлерр и её друзья. И не пойди они в самый последний момент на отчаянные меры, а именно, — утащить тебя, Серж, из-под самого носа упомянутого Эсмен дорр Валуэра, человека, по-настоящему опасного, которому мало кто решается встать поперёк дороги. А вот они и решились, и встали, а всё ради того, чтобы помочь тебе сохранить свободу принимать решения, чтобы ты смог, если захочу, конечно, вернуться домой, в свой родной мир, откуда тебя столь коварно выдернули и, конечно, не собираются возвращать?